— Нет, Ким, ты устала. Я ведь обещал, что не стану мешать.

Когда он вновь оборачивается ко мне, наши взгляды напрямую встречаются и что-то происходит. Кейн застывает на месте, я слышу как у него перехватывает дыхание, и у меня самой на короткий миг оно останавливается где-то в груди. Что-то происходит между нами, какой-то внутренний диалог, какие-то доводы и сомнения, о которых ни один из нас пока ещё не решился сказать вслух. Но затем он несильно встряхивает головой, словно очнувшись, отступает в полшага и его голос вновь становится вежливым отрешенно-гостинным.

— Тебе нужно в душ? — Кейн опускает оценивающий взгляд вниз, разглядывая мои рубашку и юбку, и под этим взглядом я начинаю ощущать, как пунцовеют мои щёки.

— Обойдусь, — вяло возражаю я.

— А я, пожалуй, приму, — он вытаскивает из карманов своих брюк бумажник, ключи от машины и прочие вещи и швыряет их на полку. — Я ненадолго. Можешь делать и брать, что хочешь. Если проголодаешься — кухня в твоём полном распоряжении. Я мигом.

Он пролетает мимо меня, скрывшись за дверью комнаты, по всей видимости, спальни. Я снимаю босоножки, кидаю мрачный взгляд своему отражению в зеркале и тихо иду по коридору, осматриваясь по сторонам. В прошлый раз я не успела как следует оценить его жилище, да и не до этого мне было, но за считанные минуты моего краткого осмотра мне удаётся выяснить, дом у Кейна одноэтажный и широкий, с низкими потолками, что в нём есть пара спальных комнат, кабинет, кухня с ванной и просторная гостиная. Промежутки между окнами заложены темно-серой каменной кладкой, а вся мебель в доме тёмных оттенков, что как нельзя лучше подходит под моё видение обиталища мистера Тернера, однако никак не вяжется с представлением о том, как должна выглядеть квартира обычного парня по имени Кейн, когда-то мечтавшего о двухэтажном пэнтхаусе с просторной террасой.

Здесь довольно стильно и дорого. А ведь когда-то это был серый невзрачный домик с двумя тесными комнатками…

Где-то открывается дверь, и я слышу, как Кейн проходит в ванную. Когда я снова выхожу в коридор, чтобы поискать в прихожей подзарядку для мобильника, то обнаруживаю на полке в углу женскую резинку от волос, явно не Оливии. Сделав вид, что не заметила, я возвращаюсь в гостиную, нахожу свободную розетку и подключаю телефон на зарядку. Я сажусь на диван в гостиной, положив прямые ладони на коленки, и просто жду, пытаясь занять себя пока разглядыванием дома. Но надолго меня не хватает, — когда Кейн возвращается из ванной, я уже листаю тетради Оливии, которые нашла в перемешку в книгами, брошенными все вместе на тумбочку.

— Я взяла посмотреть рисунки Оливии, ты не против?

— Ким, ну что ты как маленькая, — выдыхая, Кейн качает головой, он подходит ко мне и садится рядом, стянув с тумбочки оставшиеся книги. — Я же сказал: можешь делать и брать, что хочешь. Чувствуй себя как дома. Если на то пошло, — он делает глубокий вдох, глядя мне в глаза. — Это и твой дом тоже.

Я резко втягиваю воздух. Что-то меняется, я это чувствую, мою грудь словно стягивают невидимые путы. Я ставлю тетрадь на место, кусая губу, и остервенело качаю головой, чувствуя бессильную злость.

— Завтра я уеду домой. Я здесь только потому что мне негде переночевать, — мой голос дрожит, вдруг резко повышаясь, не зная, кому пытаясь сделать больно, себе или ему. — Но я уеду, слышишь?

Что-то мгновенно меняется между нами, в светлых глазах зарождается что-то дикое, первобытное, его зрачки расширяются, мышцы у него на руках слегка подрагивают от напряжения, Кейн резко подрывается с места, и в этот момент вдруг по воздуху доносится громкое:

— Я готова!

Мы все замираем на несколько долгих мгновений. Кейн медленно выдыхает, а затем разворачивается, и я осторожно направляю глаза, видя перед нами малышку, и вправду готовую и, судя по улыбке, ничего не подозревающую.

— Оливия, иди и садись в машину, — голос Кейна, ставший вдруг твердым и ледяным, заставляет даже меня боязно поежиться. Очевидно, посчитав разумнее послушаться, чем устроить очередной демарш, Оливия без вопросов выходит из дома, перед этим вопросительно выгнув брови и коротко переглянувшись между нами.

В комнате повисает плотная тишина. Долгая, тягучая, она давит на меня, словно огромная стена. А затем я осторожно зову:

—Кейн?

— Чувствуй себя, как дома, — бросает Кейн через плечо, зло скрипнув зубами, он поворачивает голову вперёд, а затем уходит, сильно хлопнув входной дверью.

А я ведь знаю, почему она так со мной. Знаю. И ненавижу себя за это. Ты не простила меня, моя любовь, да я и сам бы никогда в жизни себя не простил. Всё ведь было не совсем так, как кажется на первый взгляд, не так ли?

Правда бьёт куда более больнее, чем я ожидал. Ты предатель, Кейн Тернер, и пора тебе уже посмотреть самому себе в глаза в отражении и признать это.

Солнце светит слишком ярко, светлые лучи расползаются слишком быстро после явной непогоды, высушивая дождевые лужи, пока я веду за руку Оливию, выбираясь из этого кишащего гомоном цветочного рынка, где люди громко торгуются с продавцами.

— Это цветы для Кимберли?

— Нет, малышка, они не для нее.

— А для кого тогда?

Что-то заставляет меня резко остановиться, когда я вижу впереди знакомую белую дверь на углу пятиэтажного здания и вывеску над ней. К ней по большей мере идти метров двадцать. Я делаю глубокий вдох и опускаюсь на корточки перед Оливией.

— Послушай, вчера мы с тобой очень плохо поступили с твоей преподавательницей. Ты была очень непослушной, устроила драку, а я накричал на нее. Думаю, нам обоим стоит извиниться.

Обычно с этим никаких проблем, — цветы, какая-нибудь побрякушка и они тают, даже если я крупно провинился. Я привык извиняться перед девушками таким способом. И да, я знаю, о чем вы сейчас думаете. Я действительно мог бы таким же образом хоть тысячи раз извиняться перед Ким, задаривать ее подарками и цветами, только Кимберли — не они. С ней нужно по-другому.

— Добрый день, мистер Тернер, — бодро здоровается молодая преподавательница, поспевая к нам, едва мы показываемся в танцевальной студии. Сегодня здесь на удивление тихо, а ещё мало учеников. — Здравствуй, Оливия. О-ох, какой милый букет! Хочется верить, что он для меня.

Да, я сам в шоке. Хотя, букет не сильно уж большой, — пять аккуратных тюльпанов, завёрнутых в милую цветную обёртку. Как по мне, — то, что надо для извинений, но недостаточно, чтобы ошибочно посчитать это за мнимые ухаживания. Да, то что надо.

— Прошу прощения, что накричал на вас вчера. Дети иногда бывают такими непослушными…

— Это точно. Иногда они те ещё непоседы. Но что поделать, дети — цветы жизни. Кстати, я очень люблю тюльпаны.

— Ах да, это вам.

— Это очень мило с вашей стороны, — девушка с мягкой улыбкой проговаривает в цветы, уже вдыхая их аромат. Я пару секунд наблюдаю за ней, пытаясь отыскать на ее лице проблески вчерашней обиды, но к счастью не нахожу.

— Что же, надеюсь, наш конфликт исчерпан и вы не обижаетесь на меня? Учтите, я все равно доверяю вам свое сокровище и надеюсь, что такого больше не повторится, — я опускаюсь на корточки перед малышкой: — Оливия, пообещай мне, что не станешь затевать драку только потому что кто-то как-то некорректно выскажется в твою сторону. Как я тебя учил, ну?

Малышка закатывает глаза и тяжело вздыхает, лениво проговаривая, копируя мой тон, которым я ей часто об этом напоминаю:

— Не обращать на них внимания, а если они пристанут, сказать тебе и ты всё уладишь.

— Верно. Помни, малышка, пока у тебя есть я, никто не сможет тебе по-настоящему навредить.

— Как здорово, — девушка аккуратно вмешивается, осторожно приобняв одной рукой малышку за плечи. — Видишь, какой у тебя замечательный брат. Давай, Оливия, беги переодевайся, а мы с твоим братом пока кое-что обсудим.

Оливии явно второй раз повторять не нужно, она забирает у меня свой рюкзак и уже без промедления топает по направлению к раздевалке. Что бы кто ни говорил, но вот танцевать она по-настоящему любит.