Мне ли судить о добре и зле? Алтарь — средоточие силы, сам по себе он не имеет полярности. Ту или иную сторону принимает всегда владелец источника могущества. Алтарь находится на моей земле, отреагировал на мою кровь, хоть я и не уверен, что дело только в крови. Всё же сердце рода Виноградовых проверяло мою душу, здесь же я за счёт собственных знаний по наитию использовал руны для прохода в алтарный зал. Хоть принципы допуска были разными, но и тот, и другой алтарь искал для себя подходящего проводника силы.

Кроме того, информации было настолько мало, что оставалось только догадываться о предыстории этого места. Собственно, я сегодня собирался заодно изучить этот вопрос. Дед должен был оставить некие подсказки в родовой сокровищнице. Туда-то мне и предстояло отправиться.

По поводу алтаря я пока решил не заморачиваться. Удачей оказалось, что мне в руки попал хотя бы один из утерянных обломков, но с таким же успехом за остальными можно охотиться всю жизнь и не найти. А у меня впереди экспедиция. Хотелось хотя бы частично выполнить взятые на себя обязательства. Если перед богиней Инари у меня не было долгов, Тэймэй жива здорова и хоть завтра могла отправляться домой, то для выполнения договорённостей с Виноградом ещё предстояло попотеть, вернее, помёрзнуть.

Видят боги, я надеялся, что в этом вопросе мне тоже поможет предприимчивость деда. Упоминание карт изнанки, составленных в экспедициях, открывало новые возможности в поиске наследницы Винограда. Об этом стоило поговорить с Агафьей, если она продолжала систематизировать полученные карты.

Пока же я ласково поглаживал по шёрстке Имяул, успокаивая кошечку:

— Пойдём наверх, нужно выполнять обещания! Будем тебя кормить, а потом ты погуляешь с Маурой, а я отправлюсь в родовую сокровищницу.

— Ау яу мяугу поуйти с тоубоуй? — разомлевшая эрга подставила пузико для поглаживаний и заискивающе уставилась на меня.

— Нет, моя хорошая. Туда имеет доступ только глава рода, но я обещаю не задерживаться! — я чмокнул кошечку в нос, отчего та прикрыла мордочку лапками.

С того вечера, когда магия огня и льда впервые проснулась в ней, Кирана стала всегда брать с собой на тренировки Арву. Ведь именно арктическая волчица не побоялась за волосы вытянуть охотницу из стремительно углубляющейся проталины. Сама девушка плохо что-либо соображала, умудрившись бесконтрольной магией обжечь подругу. Хвала богам, что огонь погас так же быстро, как и вспыхнул.

На некоторое время магия пришла в равновесие внутри охотницы. Под кожей вновь циркулировали искорки двух цветов. Правда, Кирана заметила, что аппетит у неё здорово увеличился. Сейчас она сметала по две, а то и три порции еды, но и тренировалась до седьмого пота.

За неделю магия льда ещё трижды прорывалась из девушки, но тут же сметалась огненными вспышками. Если лёд слушался охотницу, то огонь, увы, нет. Как ни старалась Кирана, но пламя ей не подчинялось. Оно имело собственную волю, не терпело указаний и просьб. На любые ограничения реагировало гневом и прорывалось, уничтожая лёд с ощутимым удовольствием.

Когда до Дикой охоты оставалась всего неделя, старая Нарва за ужином обратилась к приёмной дочери:

— Нужно ехать к шаману. Ещё есть время. Может, он поможет с магией.

Кирана сомневалась, что повторный визит что-то решит. Мог бы, помог бы ещё в первый раз. Да и тратить драгоценное время на поездку вместо тренировок не хотелось. На носу важнейшее событие её жизни, а мать тянет в Ледяные пустоши за неведомым советом.

— Я не уверена, что есть смысл. Он же сказал, что магия сама перестроит тело и придёт в равновесие. Зачем тратить время?

— Я наблюдала за тобой. Тебя слушает лёд, но пламя… Оно когда-нибудь сожжёт тебя. Две противоборствующие стихии в одном сосуде не должны были сосуществовать, — Нарва сидела у очага и что-то вырезала из бивня мамотуса. Сосредоточенный взгляд, скупые размеренные движения и скрип кости о кость.

— Я справлюсь, — Кирана подошла к матери со спины и обняла за плечи. — Это же часть меня, она не должна вредить мне.

— Ох, детка… — Нарва погладила мозолистой ладонью руку дочери, — люди и сами-то стремятся к самоуничтожению, что уж про магию говорить. Лёд и пламя всегда будут бороться, как свет и тьма, как жизнь и смерть.

— Но ведь есть равновесие… должно быть! — продолжала упорствовать Кирана со всем пылом, свойственным молодости. — Свет сменяется тьмой, и наоборот, жизнь оканчивается смертью, но все мы идём на перерождение в Реку Времени и снова обретаем жизнь. Не может быть, чтобы пламя не смогло смениться льдом и наоборот.

— Моя маленькая девочка, мы живём в землях бесконечного холода. Ни разу он не сменялся теплом. Ни разу, — Нарва отложила работу по кости и приоткрыла крышку на котле в очаге. Густой пряный запах разнёсся по дому, возвещая о готовности очередной вариации супа из змея. — Ты со свойственным тебе пылом рассуждаешь о том, чего никогда не видела и, скорее всего, не увидишь, но иногда мне кажется, что жар твоего сердца способен растопить Ледяные пустоши и превратить их в цветущие сады.

— Зато представь, как бы здесь было красиво, — мечтательно закрыв глаза, произнесла Кирана, пока Нарва разливала суп по костяным плошкам и расставляла на столе, — горы, зелёные лужайки, лес… высокий, обязательно хвойный… чтобы идти босыми ногами и ничего не шелестело под ступнями. А к сердцу пустошей вела бы река, по которой сплавлялись утлые лодчонки и деревянные корабли. На берегу сидели бы рыбаки и вынимали из сетей рыбку с серебристыми боками.

Нарва невольно заслушалась дочку. Иногда та делилась собственными мечтами, рассказывая настолько подробно о вещах, не виденных в жизни ни разу, что старая охотница начинала сомневаться: здесь ли место Кираны? Возможно, что где-то там среди хвойных лесов на берегу реки ту ждёт её настоящая семья. В месте, где день сменяется ночью, где зиму сменяет лето, где лёд сменяет пламя. Мечты — кровь юности!

Как бы то ни было, но двадцать лет назад она уже спасла девочку наперекор всем, осталось теперь её спасти от самой себя.

— Утром выступаем в Пустоши, — поставила точку в обсуждениях старая охотница, наблюдая, как дочь укладывается в постели в обнимку с Арвой. Сама же Нарва перед сном развернула шкуру белого арктического лиса, в которую давным-давно была завернута Кирана, когда агукала у порога её дома. Перебирая скудные пожитки, она бездумно гладила мех, пока не нащупала на шкуре утолщение, словно потайной карман.

— Боги, пусть там будет что-то, что поможет моей дочери справиться с её магией, — мысленно взмолилась старая охотница, вскрывая схрон. На ладонь ей выпало два колечка, скреплённых цепочкой в виде восьмёрки с голубым макром, похожим на топаз, на вершине одного и красным, похожим на гранат, на вершине другого украшения. Никаких изысков, просто камни с начерченными на их поверхности рунами. Обладая совсем слабым даром, Нарва всё же смогла почувствовать внутри магическую энергию. Неужели боги услышали её молитвы? Или же пропащие родители оставили дочери хоть какое-то подспорье в магии?

Княжество Рюген, замок князя Михельса Исбьерна

Михельс Исбьерн, князь Рюгена, любовался отблесками пламени на молочно-белой коже уставшей девушки, распластавшейся на тигровой шкуре. Упругие изгибы тела юной прелестницы ещё хранили капельки пота после проведения бурного совместного «ритуала». Грудь девушки мерно вздымалась, просвечивая розовыми ореолами сквозь тончайший батистовый халатик. Серебристые волосы разметались по шкуре, словно ядовитые змеи.

«Хорош подарочек, даже жалко будет пускать под нож через четыре недели, — с ноткой разочарования и светлой грусти подумал князь. — Ну да эту стерву Мадлен никогда не волновали такие мелочи, как сострадание и человечность. И всё же хороша…»

Девушка потянулась все телом, как кошка, соблазнительно выгибаясь и взглядом приглашая князя присоединиться. Михельс взял в ладонь два наполненных винных кубка и протянул один из них любовнице. Прекрасно осознавая собственный эротизм, девушка перекинула копну серебристых волос за спину и как бы невзначай оголилась полностью… Ткань медленно сползала по телу, словно тончайшая вуаль по мрамору кожи. Михельс зарычал, скидывая на пол собственный парчовый халат, и присоединился к любовнице, накрывая хрупкое тело собственным. Вскоре два тела уже предавались бесстыдствам, оглашая громкими стонами спальню.