– Обыскать всю территорию резиденции, обыскать тщательно, сантиметр за сантиметром! – приказал Гельбиш.

– Но что нам искать, господин Министр? – спросил Раис.

– Это не ваше дело. Вы должны обыскать всю территорию и сообщить обо всем, что обнаружите! Ясно?

– Ясно, господин Министр! Будет исполнено, господин Министр! – молодцевато отбарабанил Раис, решив, что дальнейшие вопросы могут для него плохо кончиться. Он только что видел, как два саквалара уводили куда-то самого Парваза.

– Идите!

Когда Раис покинул кабинет, Гельбиш заставил себя десять минут позаниматься на снарядах. Голова стала свежей, и он с благодарностью подумал о мудрости Кандара, научившего такому превосходному методу восстановления работоспособности. Но мысль об Учителе сразу же уничтожила все плоды, достигнутые упражнениями, он опять почувствовал мучительную тяжесть в голове. Надо что-то решать…

Он снова позвонил по селектору.

– Внешняя охрана слушает, господин Министр!

– Кто покидал резиденцию после трех часов ночи? – Гельбиш назвал тот час, когда он в последний раз видел тень Кандара на занавеске его кабинета.

– В шесть часов выехала госпожа Гуна отвозить белье в стирку, – ответил охранник.

– Кто осматривал машину?

– Машину госпожи Гуны не приказано осматривать.

Гельбиш выключил селектор. Машину не осматривали… Не на этой ли машине вывезен Кандар? Но неужели Лей Кандар по собственной воле забрался в машину с грязным бельем? Не может быть. Значит, его увезли насильно. Усыпили и увезли. Значит, старуха заодно с похитителями…

И вдруг Гельбиш вспомнил вчерашний приказ Кандара – прекратить поиски. Значит, Диктатор знал что-то… Быть может, местонахождение Марии. И уже тогда, ночью, решил покинуть резиденцию тайно, не поставив его в известность, чтобы увидеться с дочерью, которую, разумеется, никто не похищал, просто сама сбежала – не захотела выходить за Мэта. Ну, тут она, конечно, права, не велико удовольствие спать с этим красавчиком, скользким, как ящерица. Гельбиш, несмотря на свою озабоченность, не мог не подумать с удовольствием о конфузе, который постиг этого выскочку.

Гельбиш прошелся по кабинету. Все как будто выстраивалось с четкой логической последовательностью: появление чужеземца в купальне, его свидание с Марией у нее дома, исчезновение Йорга, брата Вилы, бегство Марии, инсценировка свадьбы, необходимая для того, чтобы оттянуть время, и наконец – попытка выманить Кандара, одного, без охраны, с тем чтобы… Вот! Вот где зарыта собака! Не Мария им нужна, а Диктатор! Здесь пахнет заговором! Надо действовать. Прежде всего найти Диктатора. Там, где Диктатор, там и остальные.

Он снова вызвал Маркута.

– Немедленно объявить боевую тревогу! – распорядился он. – Необходимо найти человека, похожего на Диктатора! Он будет утверждать, что он и есть Диктатор. Не обращать внимания! Как только он будет найден – доставить ко мне!

– А как же Мария? – спросил Маркут.

– О ней пока забудьте! Сейчас важнее всего найти двойника Диктатора.

Маркут вскинул руку к козырьку и вышел. Гельбиш был доволен собой. Кандара ищут, хотя никто не знает, что Кандар исчез.

Диктатора не покидало странное чувство, будто кто-то другой трясется в полуразбитом автобусе по дороге на Гарзан, а он только наблюдает за ним со стороны. Ему не верилось, что он все-таки поддался на уговоры своей эксцентричной тетки и пустился в неподобающую ему авантюру.

Тем не менее он сидел на жесткой деревянной скамейке в стареньком, пропахшем бензином “лейланде”, выкрашенном в ярко-синий цвет, с непременным “Менс сана ин корпоре сано” красными буквами вдоль кузова, и со скоростью двадцать километров в час ехал к пресловутой 149-й отметке.

Решение воспользоваться советом Гуны пришло неожиданно. Он уже твердо решил, что не пойдет на это, но в какой-то момент, взглянув на часы и увидев, что до отъезда Гуны остается минут десять, почти бегом кинулся к дому Марии. Сказалась бессонная ночь с безуспешными поисками лучшего варианта. Лучшего не было.

Пока Гуна отвлекала водителя разговорами, Диктатор, как нашкодивший мальчишка, трясясь от страха, что водитель может его увидеть, забрался в кузов и зарылся в белье, с трудом сдерживая подступавшую тошноту, вдыхая запах лежалых простыней, еле уловимый аромат духов дочери и каких-то трав и кореньев, которые Гуна держала в шкафу, наверно, от моли.

У Жужи он так же незаметно выбрался из машины и по настоянию Гуны переоделся в костюм прачкиного мужа, хранивший запах чужого пота.

Он никак не мог избавиться от брезгливого чувства и нестерпимого зуда во всем теле. Чесались то бедро, то спина, то зад. Он понимал, что это явление чисто нервное, но, не в силах удержаться, то и дело терся спиной и боком о жесткую спинку сиденья.

Автобус, трясясь и дергаясь, тащился по неширокому разбитому шоссе. Кандар глядел на проплывавшие мимо Тургусские холмы. Когда-то знаменитый тургусский виноград высоко ценился как в самой Лакуне, так и за ее пределами. Но выращивание винограда вскоре после Революции 19 Января было запрещено в целях прекращения производства вин, и теперь холмы, поросшие сорняками, с торчащими кое-где кустиками одичавшего винограда, несли на себе тоску полного запустения.

Автобус, не останавливаясь, проехал мимо безлюдной деревушки с покосившимися домишками без крыш, пустыми глазницами окон, облупленными стенами. Несколько одичавших собак с лаем кидались на автобус, но вскоре отстали.

Кандар смотрел и не верил своим глазам. Он полагал, что здесь, на холмах, разбиты фруктовые сады. Так, по крайней мере, предписывалось указом, запрещавшим разведение винограда: на месте виноградников насадить сады, наладить выращивание лекарственных трав. Он с неудовольствием подумал о Гельбише, ни разу не сообщившем об этой ситуации. Людей следует вернуть обратно и обязать, для пользы оздоровленной Лакуны, возделывать эти земли. Страна не так велика, чтобы плодородные почвы пропадали зря.

“А где люди, жившие здесь? – подумал он. – Чем теперь занимаются?” Конечно, они нашли себе место в новой жизни и более достойное дело, нежели изготовление губительного напитка, лишающего людей человеческого облика.

Эта мысль принесла некоторое успокоение, и он украдкой оглядел своих спутников. В большинстве – молодые, веселые, на вид здоровые, такие, какими ему всегда хотелось видеть юных лакунцев, они оживленно переговаривались, заразительно смеялись. Кандару показалось знакомым лицо одной из девушек, сидевших наискосок от него. Он не пытался вспомнить, где мог ее видеть. Ему сейчас было не до девушек, даже очень красивых. Не только, конечно, сейчас, но сейчас особенно.

Какой-то пассажир в поношенном плаще, пожилой, с нечистым лицом, покрытым угрями, что-то непрерывно жуя, то и дело оборачивался и с любопытством поглядывал на него. Кандар догадался, что жует он ндиру. Употребление ндиры подвергалось преследованию и строжайше запрещалось, поскольку ее одурманивающее действие мало чем отличалось от действия других наркотиков и влекло за собой не только серьезные заболевания пищеварительного тракта, но также и расстройство психики.

Никто не обращал внимания на вопиющее нарушение закона. Молодые люди шутили, о чем-то болтали, и никто не счел нужным сделать замечание человеку, совершавшему противозаконное действие. Более того, присмотревшись, Кандар заметил, что еще несколько парней что-то жуют. Сомнения не оставалось: они тоже жевали ндиру. Кандар помрачнел. У него даже появилась мысль на ближайшей остановке вызвать сакваларов и потребовать, чтобы нарушителей отправили в лагерь, но тут же сообразил, что в его положении лучше не привлекать к себе внимания. На первом же докладе Гельбиша он поставит перед ним неотложную задачу покончить с употреблением ндиры.

Внезапно раздался громкий смех. Сидевшие перед Кандаром двое парней слушали какую-то девицу. Перегнувшись через проход, она, хихикая, рассказывала, по-видимому, что-то невероятно забавное. Невольно прислушавшись, Кандар уловил имя своей дочери, а через несколько мгновений слово “Диктатор”. И снова раздался смех.