Мое лицо вспыхивает, и я отворачиваюсь.

“Сегодня утром я начала думать. Почему Уита волнует это здание общежития? И почему именно прошлой ночью? Я провела небольшое расследование и увидела, что ты одна из студенток, которые занимают здеськомнату. Приватно.”Сильви улыбается, напоминая мне кошку. “Он также упомянул камеры на западном конце здания. И посмотри-ка, твоя комната в западном конце.”

Я ничего не говорю. Протестовать означало бы выставить себявиноватой. Лучше держать рот на замке.

“Я не хочу и не нуждаюсь в каких-либо грязных подробностях, но я собираюсь предположить, что ты и мой брат были вместе прошлой ночью”. Она поднимает одну изящную бровь. И снова я остаюсь немой. “И должна признать, я впечатлена. Обычно Уит не обмакивает свой фитиль в девочек, которые ходят в эту школу, особенно в новичков.”

“Тогда в кого же он макает свой фитиль, если не в кого-то из этой школы?” - недоверчиво спрашиваю я, жалея, что не могу забрать вопрос обратно, как только слова слетают с моих губ.

Мне должно быть все равно. Мне все равно.

Но это не так.

“В девушек из семей, с которыми наша семья близка. Люди, с которыми мы общаемся. Иногда вдевушек, которых он встречает в городе.” Она смеется, вероятно, над шоком на моем лице. “Это было в прошлом году. Он часто общался с горожанками из трущоб, утверждая, что они никогда не задавали вопросов, так что они были идеальными девушками для перепихона.”

“Он сказал тебе это?”

”Он рассказал своему лучшему другу Спенсу, который рассказал мне". Выражение ее лица становится загадочным. ”Мы со Спенсом... были... близки".

Интересно. “Он тебе нравится”.

“Я ему нравлюсь. Я не знаю, как к нему относиться. Ты же знаешь, я умираю, так что в этом нет смысла.” Когда у меня отвисает челюсть, она со смехом протягивает руку. “Я серьезно. У меня слабое здоровье, как говорит мама, и я уже несколько раз в своей жизни была на смертном одре. Мне всего шестнадцать.

“Вы с Уитом очень близки по возрасту”.

“Лине четырнадцать. Мама родила нас, одного за другим, как маленьких цыплят. Наши яйца упали, плюх-плюх-плюх. Она и папа, должно быть, были очень заняты в то время в своей жизни. Я полагаю, они были счастливы. Я не знаю. Вероятно, нет.” Сильви улыбается. “Она надеялась на всех мальчиков, так что мы с Каролиной - сплошное разочарование”.

“Мой отец тоже был разочарован, что я была девочкой”, - говорю я, не зная, правда ли это, но так думать приятнее.

“Люди и их происхождение. Я не понимаю. Девочки тоже могут продолжить семью, мы просто не продолжаем фамилию, что, я полагаю, делает нас бесполезными.” Ее оценивающий взгляд еще раз скользит по моей комнате, как будто она пытается найти что-то конкретное. “Хочешь поужинать со мной?”

“В обеденномзале?”

“Фу, нет. Как ты можешь есть их ужасную пищу изо дня в день? Давай сходим куда-нибудь.” Ее глаза танцуют, и она складывает руки вместе. “Пожалуйста. В центре города есть итальянское заведение, которое мне больше всего нравится.”

Я не осмеливалась выходить отсюда за пределы школы, а старшеклассникам разрешается выходить по выходным, разумеется, с соблюдением комендантского часа. Кроме того, я не знала, куда идти, и мне было не с кем.

Честно? Мне было страшно уходить. Боюсь идти в незнакомое место и рисковать быть загнанной в угол людьми, которые меня ненавидят. В этом кампусе слишком много людей, которые презирают меня. Зачем давать им шанс сделать самое худшее?

“Давай, Саммер. Пожалуйста?” - говорит Сильвия, когда я не отвечаю. Ее руки выглядят так, словно она молится, когда она протягивает их ко мне, на ее красивом лице умоляющий взгляд. “Это будет весело”.

“Хорошо”, - говорю я со вздохом, и она начинает прыгать вверх и вниз, как раз перед тем, как начать сильно кашлять.

Я веду ее к своей кровати и сажаю на край матраса, прежде чем достаю из рюкзака новую бутылку с водой и протягиваю ей. Она открывает крышку и делает глоток между приступами кашля. Потом еще один. Пока, наконец, кашель не останавливается.

“Мне нельзя перенапрягаться”, - говорит она, тяжело дыша. “Все еще прихожу в себя”.

“Чем именно ты болеешь?”

“Пневмония, а ведь еще даже не зима. Обычно все ухудшается пару раз в год.” Она улыбается, но улыбка слабая. “Тебе нужно привести в порядок волосы, прежде чем мы пойдем куда-нибудь. Это развалина.”

Я снова прикасаюсь к волосам, глядя в ближайшее зеркало, которое висит у меня на стене. Они действительно выглядят ужасно. Я вымыла их и сразу же заснула, так что это полный беспорядок. Плюс ко всему они все еще влажные. “Я заплету их”, - говорю я ей, поворачиваясь к ней лицом. “И переоденусь”.

“Не беспокойся о том, что надеть. Я пойду в этом.” Она машет рукой на себя. “О, это будет так весело. Будь готова. Я собираюсь задать тебе множество вопросов.”

Я улыбаюсь в ответ, но улыбка получилась натянутой.

Вот чего я боялась.

Саммер

Ресторан, в который меня приводит Сильви, маленький и необычный. О, и забитый. Сегодня субботний вечер, и все на улице, тротуары в центре города загружены людьми, ожидающими возможности попасть в ресторан или бар. Сильви скользит в выбранный ею ресторан, как будто она здесь хозяйка, болтает с хозяйкой, как будто они старые друзья, и за считанные минуты находит нам столик.

“Это помогает, когда ты кого-то знаешь”, - говорит мне Сильви, подмигивая перед тем, как хозяйка ведет нас к нашему столику. Другие люди в тесном вестибюле смотрят на нас, когда мы направляемся в столовую, злясь на нас за то, что мы переступили черту.

Сильви не замечает их гнева.

Как только мы усаживаемся, она начинает рассказывает мне о своих любимых блюдах, давая рекомендации, основанные на том, что, по ее словам, мне нравится.

Она заказывает нам клубничный лимонад и жареный сыр на закуску, мой рот открывается в знак протеста, когда эти два слова слетают с ее губ. Она взглядом заставляет меня замолчать.

“Поверь мне. Это восхитительно.”

Яуверена, что наберу пять фунтов только засегодняшнешний ужин.

Слова моей матери преследуют меня повсюду, куда бы я ни пошла в отношении еды, особенно в ресторанах. Особенно те, в которых подают сытные, калорийные блюда. Моя мама такая худая, что супермодели из-за нее кажутся толстыми. Ее диета состоит из отпускаемых по рецепту лекарств и алкоголя — вот и все. Она редко ест. Раньше она страдала булимией, онапризналась мне в этом, когда мне было тринадцать, и я ела все, что попадалось на глаза. В те дни героинового шика, когда она была моложе, она не раз упоминала о них.

Это означает, что в середине девяностых она была в тренде.

Она считала, что у меня тоже были признаки булимии, но оказалось, что я ела как сумасшедшая из-за резкого роста. Я склонна к набору веса. Она рассказала мне летом, когда мне было тринадцать, когда я была ленива и проводила долгие жаркие дни в своей комнате, редко выходя на улицу. Мне нужно следить за тем, что я ем, и заниматься спортом. Она была пищевым тираном, следила за всем, что я клала в рот. Ворчала на меня, когда застукала меня за поеданием нездоровой пищи, что в то время было часто.

Теперь я обнаруживаю, что не могузаставить себя съесть хлеб или макароны, не услышав ее голос, звучащий в моей голове, и это ужасно. Я не толстая, но я никогда не буду такой худой, как мама. Или Сильви. Она такая худая, что я вижу голубые вены на ее бледных, тонких руках. Ее одежда висит на ней, как будто у нее нет мяса на костях, а лицо такое угловатое, скулы острые, как бритва. Ее маленький заостренный подбородок и этот пышный, поразительно розовый рот на фоне ее бледной кожи действительно выделяются. Она великолепна, как и Уит.

“Ты пялишься”, - говорит она мне, как только официант покидает наш столик.

Я моргаю, чтобы снова сфокусировалась. "Мне жаль. Просто ты такая...»

“Худая?”

“Нет”, - отрицаю я, хотя это правда. Она тонкая, как жердь. Я могла бы расколоть ее пополам. “Ты прекрасна”.