Был то фонарик фирмы Артас. Немецкая, качественная вещь. Корпус из выкрашенного черным металла был почти как новый. Спереди, под переключателями шторок, стоял оттиск фирмы. Сверху — железная кнопочка-переключатель. Нажмешь, и светит лампочка, пока держишь, а чтобы включить на постоянную, переключатель нужно было повернуть.

Сзади на фонаре прикреплены были петли, чтобы можно было вешать фонарь на солдатский мундир. Видать, военный фонарь.

Если же щелкнуть боковой кнопкой, фонарь открывался. Внутри стояла большая плоская батарейка отечественного производства, виднелись контакты и стояла в специальном пазу запасная лампочка.

Помнил я в своей молодости похожие фонари отечественного производства. Немало их было. Однако такой, немецкий, видел я в первый раз.

Спрятав фонарик в бардачок, я двинул дальше. Выгнал Белку на дорогу и пошел прямым ходом до элеватора. Стоял он на армавирской промзоне. Потому, чтобы попасть на зернохранилище, не нужно было заезжать в город. Можно свернуть на трассу «Дон», пройти по ней несколько километров и на одном из поворотов заехать на промзону. Промчавшись по ней, среди армавирских производств, вроде кирпичного завода, и попадешь на большую огороженную площадку, где видно как возвышаются всюду толстые силосные башни для хранения зерна.

Поворот на трассу «Дон» тоже был не сахар. Это когда в прошлой жизни, проезжал я его на маршрутке, покидая Армавир, то видел широкую дорожную развязку со светофором и четырьмя полосами для движения и поворотов. Сейчас же ничего этого не было. Только узкая двухполосная дорога, по которой, между прочим, движение не унималось и ночами. Была это чуть ли не главная дорожная артерия краснодарского края, соединявшая все ключевые точки региона.

Долго стоял я в непогоду, да тер запотевшие от дождя окна, чтобы глянуть, стоит ли ехать, или надо пропустить очередную машину. Пришлось даже включить печку в надежде, что горячий воздух немного просушит конденсат на окнах.

Повернув, погнал я вдоль Армавира, выискивая усталыми глазами нужный поворот. Промахнешься и уедешь, куда не надо, до Кубанки.

Мокрая трасса блестела в теплом свете Белкиных фар, продолжала бежать под днище. То и дело слепили меня встречные машины, блестели своими яркими глазами, заставляя меня подмаргивать им дальним светом, чтоб не безобразничали.

Перед глазами все мельтешило, за кабиной шуршали мерно шины, монотонно работал мотор. Влажная одежда неприятно прилипла к телу, но от печки нагрелась, и когда я свернул на «Дон», то стало даже тепло. Я пригрелся. И поэтому только сильнее потянуло меня в сон.

Внезапно, в свете фар что-то моргнуло. Увидел я, как перебегает в темноте дорогу большая собака.

— Агх! Етить тебя! — Крикнул я и добавил грязным матом. Дернул руля вправо, чтобы не задеть глупую скотину.

Собакой же оказалась немецкая овчарка. Свет фар блеснул на ее желтых боках. Сам пес, увидев, что идет на него самосвал, порскнул обратно, к обочине, да скрылся где-то в придорожном бурьяне.

— От зараза! — Крикнул я, остановив Белку на обочине.

Выпрыгнул я, норовя хоть поругать пса за его глупость. Может, хоть кину в дуреху чего, напугаю. Был я зол на эту заразу холодной злостью. Обойдя машину, включил свой новый фонарик. Да только свет его не давал мне возможности глянуть обочину достаточно далеко.

Вспомнив пса новым матом, вернулся я в машину да поехал своей дорогой.

— Сынок, ты собаку не видел? — Спросил меня на въезде, на элеватор, у ворот старый дед-охранник, — немецкая овчарка по кличке Радар. Шебутной пес, что силов нету никаких. Глаз да глаз за ним надыть. А не уследишь, так сразу даст деру до какой ни то суки. Вот, — он вздохнул, — и в этот раз дал. Паршивец шерстистый.

Когда я доехал до элеватора, дождь совсем кончился. Стояла вокруг прохладная ночная сырость.

Элеватор работал полным ходом в ночную смену. Его большие силосные башни блестели капельками дождя в свете местных ламп и фонарей. Всюду стояли последние ночные самосвалы.

Очередь, рассмотрел я нехилую: на весовую несколько машин; штук пять самосвалов на основную завальную яму, куда сгружали в предварительные хранилища ячмень; и штук двадцать машин стояло на сушилку, у которой, в дальнем конце площадки, была своя завальная яма. Видать, много сырого зерна привезли. Элеватор этот обслуживал несколько колхозов, в том числе и наш Новатор.

Старичок-охранник, похрустел бородой, почухал ее своей грубой рукою. Вопросительно, с надеждой глянул на меня снизу вверх.

— Видал, — сказал я хмуро ему с открытой кабины, — выбежал этот черт мне прямо под колеса.

— Чего⁈ — Испугался дедок, — задавил, что ли⁈

— Не, — вздохнул я, — не задавил, к счастью. Хватило у него ума не на ту сторону бегом гнать, а обратно, к обочине пойти. А так бы да, оказался бы у меня под колесами.

— Вот зараза, а не пес! — Сплюнул дед, — только одни беды мне с ним!

— Твой что ли? Или элеваторский? — Спросил я.

— Мой, — вздохнул дедок.

— А че ты его тягаешь на работу-то?

— Начальство просит, — пожал дед плечами, — а скажи, где ж он тебе под колеса кинулси?

Объяснил я дедку примерное место нашей с Радаром встречи. Дед раскланялся да убежал, не забыв пропустить меня на территорию элеватора, на весовую.

Весовая прошла быстро. Тут машины по очереди выезжали на большие весы, под навес. Весовщик записывал тоннаж и скорей-скорей гнал машины дальше, в общую очередь.

Там, перед завальной ямой, глядели ячмень. Оценивали влажность. Контролер, вооруженный влагомером — коробкой, что носил он через плечо на ремне, забирался на кузов, отбирал чуть рукою, бегло засыпал в свой прибор. Щелкал кнопками, крутил что-то, глядел важно на шкалы своего прибора. А потом решал: направить машину в общую завальную яму, или же на сушилку.

Естественно, никто в очереди шоферов на сушилку не хотел. Один только взгляд на длинную линию машин, что стояли там, у сушилки, навевал на окружающих тоскливую злобу. Понятно было: попадешь на сушилку, будешь стоять тут, на элеваторе до самого утра.

Весовую я прошел также быстро. Когда встал среди других машин, в очереди на завальную яму, снова прошел дождь.

Усталые шоферы ждали в кабинах. Курили, прятались от мерзкого дождика.

Вдруг, увидел я в Белкино зеркало заднего вида, как едет с весовой новенький сто тридцатый зил. Кузов его привычным делом был затянут тентом против дождя.

Зил, вместо того чтобы стать в общую очередь, поехал сбоку остальных машин. Видел я, как шоферы настороженно наблюдают за машиной.

Передо мной стоял большой, груженый на полную камаз. Он должен был пойти на завальную яму следующим, как только съедет с нее другой газон. А там уж, за камазом и мой черед.

Рядом с камазом как раз ходил контролер с влагомером. Собирались они с шофером брать образец на проверку.

Заметил я, как зил погнать, хотел было перед Камазом, но когда шофер вернулся в кабину, и камаз тронулся к яме, то Зил попытался залезть передо мной. Видя, что я не пропускаю, стал сигналить.

— Чего распищался? — Крикнул я, высунувшись под слабый дождь, — давай в конец, как все нормальные люди!

Никто из Зила мне не ответил. Большая машина только рыкнула двигателем, продвинулась чуть вперед.

Я тоже продвинулся, перегородил ему проезд под навес, на завальную яму, где боком уже ссыпал свой ячмень камаз.

— Ну! Чего ты⁈ — Высунулся из зала молодой водитель с недовольным, даже надменным лицом, — Что, не уступишь⁈ Я ж уже пятый рейс за сегодня! Устал как собака! Ну будь другом! Уступи! Мне домой скорее надо!

— А я шестой рейс! — Крикнул я, — и устал ничуть не меньше твоего! А там вон, — кивнул я назад, за Белку, — стоят другие мужики, тоже уставшие как собаки! Так что давай назад! Становись в очередку, как все!

— Да! — Выпрыгнул из камаза, что стоял за мной, бывалый шофер — мужик с большим пузом, одетый в тельняшку и куртку-ветровку поверх нее. Притопнув кирзачами, пошел он до умника на Зилу, — чего разошелся, молодой! А ну, давай как все!