— Оставайся на месте! — послышалась команда из наушника.

— Выключите! — закричала Лин, когда из динамиков стала раздаваться безумная какофония, словно шагающие полчища демонов вырвались из преисподней и, лязгая цепями, в которые они когда-то были закованы, обращали всё на своём пути в тлен…

Умереть — это уникальная возможность.

Лин проснулась от невыносимого гнилого смрада и липкости тел, прижавшихся к ней. Она захрипела, горло сдавило режущей болью, а без того худое тело осунулось и посерело от усталости и голода, тонкие руки схватились за стены, на ощупь кажущиеся покрытыми каким-то сыпучим материалом.

— Это действительно ты? — задал вопрос один из сидевших рядом.

— Где мы? — выдавила Лин и попыталась встать, ударяясь головой о потолок — слишком низко даже для невысокой китаянки.

— Я помню, как заходил в поезд и пока что никуда из него не выходил.

Кажется, у них там что-то случилось.

— Что тут непонятного? — сказал другой человек. Маленького окошка в вагоне было недостаточно, чтобы свет показал его лицо. — Поезда, везущие людей в неизвестность — мы уже такое видели…

— Что вы имеете в виду, я не понимаю? — просипела Лин, пытаясь наощупь понять размеры вагона, но то и дело натыкалась на человеческие тела.

— И не ясно, живые ли, мёртвые?..

— А что тут понимать? — хохотнул человек, — Понимаешь, это дело святое, а главное — очень доходное. Я вот только думаю, кому с нас доход-то? Наверное, умерщвление нам скоро по-настоящему устроят…

— Всё, перестань! — прикрикнули на него. — Не пугай её.

— Я ничего не понимаю… Я только что стояла на сцене, только что, — Лин уселась на пол рядом с чьим-то холодным телом. — Это был февраль, двадцать второе февраля. Начало мирового тура…

— Скачете под свою попсу, а нам терпеть потом, — произнёс кто-то сдавленным старческим голосом.

— Так вот она! — заорал вдруг какой-то человек, вскакивая и, судя по звуку шлёпающих голых ног, направился к Лин, хватая её за волосы и заставляя подняться. — Из-за тебя, тварь, мы тут подохнем! — он ударил её по лицу, удерживая, — Из-за того, что тебе вдруг понадобилось поторговать рожей или чем ты там обычно торгуешь…

— Пусти её!

В темноте, когда никто не видит и ты сам слеп, ударить и убежать намного проще, даже не нужно за это раскаиваться, если ты не видел лица жертвы.

Поезд остановился. Люди — те, кто ещё в состоянии был ходить — бросились к окошку: за ним не было видно ничего, кроме уходящего за горизонт поля, усеянного мелкими белыми квадратными будками.

— Что это?

— Новая версия газовых камер. Вы что, новости не читаете?

Дверь вагона отворилась, и люди в мешковатых белых костюмах вошли внутрь, пересчитывая и проверяя каждого, записывая себе, по-видимому, первые впечатления. Все сидели, боясь шевельнуться и сказать хоть слово.

— У вас была драка? — поинтересовался один из них, перебирая бумаги и найдя нужную. — Ван Лин, просим рассказать в деталях, что здесь произошло. Лин покачала головой, продолжая всматриваться в то, что показалось за открытой дверью: множество тяжело вооружённых людей ходило возле высоких металлических оград с колючей проволокой, прямо смотрящих на захмуревшее небо, выше которого был лишь огромный сгусток накопившихся на земле страданий. Затем она перевела взгляд на тех, с кем пребывала: кто-то уже давно испустил дух, кто-то, весь обгаженный, сидел в углу и плакал, но большинство лишь слушали, тупо уставившись на вошедших. Лин перевела взгляд на свои ладони, покрытые сажей.

— Хорошо, — подытожили учёные или врачи, или кем ещё они себя называли. — Что же, просим вас не паниковать. Сейчас вы все пройдёте к месту своего пребывания в ближайшие три месяца. Так как вы были эвакуированы из зоны повышенной опасности инфекционного заражения, вы будете проходить медицинское обследование каждые два дня. Для каждого подберут индивидуальное лечение в соответствии со степенью заражённости вашего организма патогеном.

— Я не больна, — прошептала Лин.

К врачам присоединились военные, помогая транспортировать людей. Совсем недвижимых, тяжело больных и мёртвых оставили в вагонах. Как только поезд двинулся, колонну повели к баракам.

— Мисс Ван, к сожалению, не вам решать, больны ли вы или нет. Вы можете только довериться нашим экспертам.

— Куда их увезли?

— Думайте о себе!

Лин проходила мимо однотипных безжизненных коробок с решётчатыми крошечными окнами с небольшой на них дверцей, в которых то и дело мелькали человеческие лица: испуганные, безразличные, заинтересованные, смирившиеся. Несвободные, согласные.

— Лин, я люблю тебя! — послышалось из одного окна. — Ты пришла спасти нас? Спаси нас!

— Это правда она?

— Почему она здесь?

— Не обращайте на них внимания, — заверил её один из врачей. — Побочный эффект от лекарств иногда принимает крайне странные и удивительные формы. Вот, прошу, — он приоткрыл дверь, впуская Лин в бетонную комнатушку с деревянной кроватью и маленьким столиком. — Еда будет подаваться дважды в день через вот это окошко, чтобы вы сами не заразились и не передали инфекцию другим. На сегодня — всё. Хорошего вам вечера и сна!

Врачи ушли, заперев тяжёлую дверь на замок. Лин стояла посреди комнаты, словно оцепеневшая, не в силах сделать ни шагу, не в силах принять никакого решения. Она думала, почему господин продюсер сбежал? Что произошло тогда, на концерте? Как она очутилась в этом месте?

Совершенно ясно, что произошла большая ошибка. Да, безусловно, ошибка. Сейчас Лин найдёт врача и всё ему расскажет. Завтра она должна лететь в Канаду, и, если шоу отменится, господин продюсер не сжалится и снова удвоит её задолженность.

Лин зашла в небольшое помещение, отделённое шторой под старину — это оказалось подобие санузла, а проще — дырка в полу.

Тогда Лин бросилась осматривать каждый угол этой бетонной тюрьмы, под кроватью, даже в дыре-туалете, но всё тщетно. Выход отсюда осуществлялся лишь по доброй воле… Но кого? Кто стоял над всем этим?

— Помогите! — закричала Лин в окно, ударяя по нему ладонями. — Пожалуйста, вы не можете меня здесь держать!

Она пыталась разбить его, но стекло не поддавалось.

Наконец вдалеке показались люди в белых мешках, такие же, каких Лин видела в поезде. Она вновь закричала, привлекая их внимание, и они услышали.

— Что у вас случилось? — спросили они, подходя ближе.

— Это какая-то ошибка. Моё расписание составлено на весь год, вы не можете держать меня здесь без причины.

— Вы были эвакуи…

— Хватит! — крикнула Лин. — Хватит повторять эту чушь! Вы не имеете права вот так брать людей и увозить их!

— Закон для всех один, будь вы звездой или домохозяйкой.

— Покажите мне такой закон.., нет такого закона!

Лин на момент отошла, тяжело выдыхая; лицо её раскраснелось от злости и непонимания, она вновь принялась шарить по углам в поисках предмета, которым можно было бы выбить дверь или хотя бы разбить окно. Она взяла столик и стала бить им о дверь, но та не поддавалась.

Уставшая и измученная, Лин легла на кровать, укрываясь простынёй. В голове возник образ старого мультфильма — кажется, это была одна из серий Тома и Джерри о том, как война завершила существование человеческой расы, и мыши, сидя среди обломков некогда великой цивилизации, перечитывали Библию, удивляясь, как человек мог закончить именно так.

Но закончить жизнь в войне — что может быть благороднее? Глаза Лин заслезились, но она улыбалась, вспоминая, как ей когда-то нравилось петь в парке и петь так, чтобы не быть кому-то обязанной, петь свои песни, не чужие.

На следующий день Лин принесли завтрак, потом обед — она ни к чему не притронулась, лишь лежала, не двигаясь, и только к вечеру смогла подняться: голова раскалывалась, и ей срочно нужно было пройтись, ощутить на лице свежий воздух, вдохнуть его, почувствовать жизнь.