На непокорных волнах, грохочущих у подножья каменной преграды, одинокой хилой щепкой смотрелся грозный боевой корабль, растеряв всю грозность свою, уронив мачту в этом последнем для него сражении. Да, видно, что этот бой не пережить морскому дракону, который, несмотря на всю плачевность своего положения, продолжал скалить стальные зубы, торчащие из деревянной пасти его. Маленькие человечки мертвой хваткой вцепились в снасти, молча взирая на небо. Лишь один из них открывал и закрывал рот, но из-за грохота волн неслышен был его крик —кормчий не покорился, возможно, не взывая, а проклиная Богов.

Черная волна подхватила судно, и, как бы ни ворочал рулевое весло непокоренный воин, понесла жертву свою прямо на скалы. Треск. Стоном отразился от камня последний "рык" дракона. Удар, отхлынула волна, и вот на поверхности лишь жалкие обломки. Сколько бы ни вглядывался Трафо в черную воду, так и не увидел ни одной головы. Все погибли. Никто не спасся.

Горький ком сдавил горло. Крикнуть, яростно извергнуть из утробы засевший глубоко страх – нет сил. Жизнь человека! Что ты есть? Зачем? Как прожить надо, чтобы подобная смерть настигла? Нет ответа.

Слабо шевельнулось в груди, ком перевернулся. Стало чем дышать. Тепло поднялось от пяток, окутало страх, и сквозь изболевшуюся грудь выпихнуло наружу. Прямо на поднесенные к лицу ладони. Трафо смотрит на ладони и видит белесую дымку на них – вот он, страх его. А под дымкой – не диво ли – око закрытое трепещет ресницами, вот-вот откроется.

– Тебе пора, Трафо, – голос Гезиль вырвал его из плена морока. – Тебе пора.

–Гезиль,– выбираясь из бассейна, распугивая карпов, греющих бока у его ног, чуть не закричал Трафо. – Я знаю теперь, как разбудить карту! Знаю!

– Вот и славно, – кивнула Гезиль. – Я принесла тебе подарок, еще одну. Пока по городу гулять будешь, разберешься, что делать. Только не балуй. И помни, о чем я тебе говорила – никогда…

– …не переворачивать карту, если та не спит. Ни явно, ни в мыслях своих.

*****

Ночной Набакис прекрасен. Кайс знал это, как никто другой. Вся жизнь его, прежняя жизнь, проходила именно на ночных улицах столицы Затарии. Не в этом районе —мордой не вышел, а в трущобах, где он и орудовал, промышляя по мелочи. Ночной воришка Кайс – смешно вспомнить…

Скоротечный сезон дождей минул. Еще вчера по небу носились черные тучи, сбрасывали на землю потоки воды, уносились прочь, уступая место палящему солнцу. Так и пролетели двадцать дней – полдня льет, полдня солнце. Виноградом завалят торговые площади крестьяне. Земледельцы с улыбками будут выставлять огромные кавуны арбузов и тыкв, ласково поглаживая их по округлым бокам. Степь отзовется травой, что вытянется выше самого высокого человека. И одуревшие кони утонут в зеленом море травы. К предгорью отправятся отары овец. Но это все потом, а сейчас —ночной Набакис.

Вот он, базар! Чудное место, и люди, что приходят ночью сюда, чудны́е. Меж торговых рядов поставлены палатки и шатры. Освещенные изнутри, они напоминают причудливые гигантские фонарики, те, что из-за моря привозят люди с узкими глазами и плоскими, как лик луны, лицами. Все, что надобно извращенной душе, можно найти ночью на базаре: и продажную любовь, и дурман-дым, и гадалок с колдунами, что за монетку призовут удачу тебе и крах в делах недругу твоему. Бабки-шептухи торгуют приворотной водой. К ним подходят девушки, пряча лица, суют трясущимися руками в потную ладонь торговки денежку и ждут, уставившись под ноги, пока та ищет пузырек меж складок необъятной юбки. И вездесущие воры – куда без них?

Кайс щурил глаза. Да, теперь он видел людей иначе. Все открыто его взору: думы и помыслы. Дымкой разноцветной подернуты силуэты людей, и по цвету той дымки определить можно – легок человек или зол. Вот протопал рядом с Кайсом сопящий толстяк, окутанный черной дымкой – обманут, зол, замыслил недоброе. Тянется от него черный жгут в сторону девушки, весело смеющейся у шатра, где продают любовь. Чем она так не угодила толстяку? Продала болячку постыдную с любовью заодно? Обещала его одного любить? Что делать? Вмешаться?

Кайс уже шагнул вслед за пыхтящим пузаном, но вспомнил, что Арчи не велел вмешиваться, только наблюдать. Но и просто стоять он не мог. Так что? Что делать? Смотреть, как этот жирный боров просто убьет девчушку, а после откупится, прямо на месте убийства сунет кошель в руки хозяина шатра, и тот ущерба не усмотрит в деле своем, а посему и тяжбы не последует. Таков закон, Эши его задери. Ночной базар платит семь десятин со своего прибытка в казну, без обмана, и никто не станет закрывать прибыльное дело из-за девки продажной. Она не человек, она товар. И смотреть на ее труп станут как на испорченный товар, убыток, который можно возместить деньгой. Ночью она не человек. Да и днем, скорее всего, тоже. Закон в спорах охотно представляли обычные городские стражники, что большей частью за деньгами сюда и являлись в свободное от караулов время. Устраивались в шатре торговца вином, и тихо коротали ночь, пока их не позовут. Так что на базаре можно было купить и закон. Кто больше сунет стражнику, тот и прав.

Кайс понимал, что уж коль принимать решение, хоть какое, то сейчас. Поздно будет, если замешкать. Стражников не видно, питейные шатры дальше, располагаются ближе к центру. Но тут взгляд его упал на одного из столбовых.

Кругом базара было установлено пятнадцать невысоких помостов, в народе прозванных столбами, и на каждом из них восседал стражник личной тысячи Величайшего. Спускались они с насиженных мест своих редко, так как торговцы охотнее прибегали к помощи денег в разрешении своих споров с клиентами. Всем же известно, что столбовые мзды не берут, будь ты хоть брат министра. Деньги свои эти воины, все до единого, получают лично из рук правителя, и иных денег ни от кого, кроме Величайшего, по клятве не берут. Оттого и не зовут их, а коль и зовут, то в самых крайних случаях.

– Пожар… – чуть слышно, словно пытаясь убедить самого себя для начала, прошептал Кайс. Убедил, и уже громко, подняв руку вверх, закричал:– Пожар! Пожар!

Десятки лиц повернулись в сторону крика, десятки глаз встревожено суетились в попытке отыскать тот самый несуществующий пожар. Забегали торговцы, заглядывая за свои шатры. Убедившись, что минула их участь страшная, обмахивались священным знаком и уже менее тревожно рыскали глазами по сторонам – кого постигла неудача? Стоит ли опасаться того, что огонь, буде он близко, перекинется и на твой шатер? Волной покатился слух по базару – пожар!

Споткнулся боров, зацепившись за одного из суетившихся торговцев. Матерно ругаясь, стал заваливаться вперед, грохнулся пузом о землю, взвыл. Привлеченная этим криком девушка заметила его, прикрыла испуганно ладошкой рот, глаза округлила и юркнула в шатер, оставив собеседника своего в одиночестве. Через миг выскочила, укутавшись в платок. Под локоток ее держал древний старичок, указал, куда бежать. Сам же, причитая, хватаясь за голову, засеменил к упавшему толстяку.

– Господин Хлат! – подбежал, схватил за руки, помогая подняться. – Как вы? Поспешим ко мне в шатер.

– Всем стоять! – громом пронесся рык столбового, который при криках о пожаре легко спрыгнул со своего места. – Кто кричал?

Только что толкались люди в узких проходах, места не хватало, и вот под открытым небом только боров, старик и Кайс, а над ними, хмуря брови, с высоты саженного роста взирал столбовой.

– Ну? – нетерпеливо прорычал он.

Вперед вышел Кайс. В балахоне, с надвинутым капюшоном, он походил на монаха-отшельника.

– Я кричал, – тихо, так, чтобы услышал его только столбовой, сказал Кайс.

– Да ты, монах, никак со стены городской головкой вниз упал! С чего тебе показалось, что пожар? Спьяну ли?

Пользуясь тем, что его лица не видно за надвинутым капюшоном, Кайс внимательно оглядел столбового. Как выглядел воин, во что одет – не важно. Важно то, какого цвета дымка над ним. Кайс прищурил глаз, увидел – синего. Не страшится столбовой, не злится. Спокоен и уверен в себе. Значит, можно и поговорить. Будь иначе, Кайс попросту сбежал бы.