— Скажи, я имею право знать, — он требовал, все-таки самолюбие пересилило.

Кристина же мотала головой.

— Не проси меня говорить, — она качала головой, — ради всего святого. Никогда не пытайся узнать. Прошу тебя, — ее голос срывался.

Роберто отпустил ее, запустил руку в свои волосы, сдавил голову.

— Почему ты так меня мучаешь? Почему причиняешь столько боли? — эти слова вырвались сами собой. Он столько лет носил их в себе, жаждал услышать ответы, но вокруг была тишина и пустота. Сейчас же причина его страданий сидела рядом с ним, но не желала помочь понять ее.

От этих слов у Кристины оборвалось сердце, защемило так, что перехватило дыхание. Она повернулась к нему и потянулась, желая обнять, успокоить. Это все, что она могла дать ему в этот момент, и Роберто принял то, что она предлагала, бороться с собой уже больше не было сил. Как изголодавшийся, он опустился в ее объятия, позволил гладить его волосы, наслаждаясь каждым ее прикосновением. Чувствуя ее слезы. Ее губы на его волосах, висках, на большее она не решилась. Эта маленькая ласка, нежность, теплота, он застонал, застонал от боли и грусти.

— Что же с нами стало? — этот вопрос так и повис в воздухе.

Кристина рыдала, оплакивая их молодость, их недолгое счастье. Оплакивая годы разлуки. У Роберто же скатилась скупая мужская слеза, которую Кристина успела поймать губами. Прижавшись к его щеке.

— Прости меня, — прошептала она, — прости за все.

Роберто смотрел в ее глаза. Что он пытался увидеть в них? Кристина боялась смотреть ему в глаза, она опустила их, слишком стыдно. Роберто мигом почувствовал в ней перемену. Он приподнял ее голову за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза.

— Насилие — в этом нет твоей вины, — он сглотнул, любовника он никогда не простит, но насилие, он не предполагал, что она могла подвергнуться этому, — любовника — не прощу никогда. Как ты могла?

— Я… — Кристина не понимала, о каком любовнике он говорит.

— Когда-нибудь ты мне все расскажешь, — он утвердительно кивнул, — ты сама это знаешь, — он убрал прядь волос с ее лица, поправил. — Я ждал тебя все эти годы, я подожду, когда ты откроешься мне. А сейчас, — он стал наклоняться к ней, — мы заслужили, — он потерся щекой о ее. Кристина потянулась к нему, чувствуя, как щетина царапает ее нежную кожу, наверняка на ней останутся следы, но не на долго, — не хочу брать насильно, — он поцеловал ее в висок, зарылся лицом в ее волосы, — не хочу требовать, — он потянулся к ее ушку, нежно покусывая, — прошу — подари мне свой поцелуй, как раньше, как будто мы молодые, как будто стоим там, на том мостике, где потеряли друг друга, — Роб чуть отстранился, всего на сантиметр, давая ей возможность самостоятельно принять решение, — один поцелуй, — он смотрел на нее своим глубоким взглядом. Больше никогда и ни на кого он так не смотрел и вряд ли будет.

Кристина медлила. Он давал ей право выбора. Она жаждала вновь почувствовать терпкость его поцелуя, но страх сковал ее. Она не могла пошевелиться от той нежности, что он дарил ей в этот момент, опуская все их разногласия, обиды и претензии. Роберто горько усмехнулся.

— Жаль, очень жаль, — он уже корил себя, что вот так доверился ей, а она все медлит и не может решиться, он ведь мог насильно поцеловать, и понимал, что она ответила бы, но этого ему не надо было. Роб уже хотел выпрямиться, как она потянулась к нему, он видел, что в ее глазах плескается страх, боль, обида, горечь, но главное они засветились, она хотела его поцеловать. Губы Роба расплылись в улыбке, он встретил ее губы на полпути в тесном пространстве машины. Не спеша, осторожно, она прикоснулась к его губам. Его дыхание смешалось с ее. Роб не торопил ее, он лишь приобнял, ласково поглаживал спину, чуть надавливая, чтобы она прижалась еще ближе к нему, насколько это позволяло пространство машины. Кристина вздохнула. Стон сорвался с их губ одновременно, уже более решительно она вновь поцеловала его, требовательно, желая, чтобы он ответил, начал участвовать. Роб восторжествовал, это именно то, чего он жаждал. Кристина окунулась в водоворот забытых ощущений, обиды отступили, ее руки по привычке ласкали его волосы, зарываясь в них. Роб довольно заурчал, как кот, которого нежно ласкали. Но помня об обещании самому себе, не позволял своим рукам переместиться со спины на ее грудь, пусть он только ощущает ее, ее приятная мягкость, как же давно он сжимал их, ласкал. Кристина тонула, она наслаждалась каждым его движением, встречала, с радостью отдавая и даря, она целовала его как в первый и последний раз, одновременно знакомясь и прощаясь. Роб чувствовал тоже самое. Медленно, нехотя он отстранился от нее, но отодвинуться не смог, они соприкасались лбами, тяжело дыша. Это самое большое, что они смогли дать, это самое малое, что могли себе позволить.

— Так сладко, что хочется плакать, — прошептал Роб.

— Так горько, что хочется кричать, — вторила она ему. Кристина коснулась его губ руками. Провела по ним, вспоминая, закрепляя в памяти.

Роб не мог разжать объятия. Боясь вновь потерять ее. Но одна единственная мысль терзала его, у нее был любовник. Она ему изменяла. Он отодвинулся, повернулся к рулю. Молчание повисло в воздухе. Слезы покатились по ее щекам. Ну почему он так действует на нее. Уже который раз за день она плачет по его вине. Кристина отвернулась и стала смотреть, как за окнами мелькают ночные огни.

Остановившись у ее дома, он вышел и открыл ей дверь, помогая выйти из машины. Ощутив дрожь в ее руках, вызванную его прикосновениями, почувствовал сугубо мужское удовлетворение — он ее волнует. Радость приятной волной разлилась по всему телу. Он коснулся ее щеки на прощание. Заглянул в ее глаза, она, смущаясь, отвела их в сторону. Мужчина про себя хмыкнул, пусть думает, что хочет, пусть пытается убежать от него, спрятаться, он не оставит ее в покое. Он добьется ее, хочет она говорить или нет, но она снова будет его. Получив поцелуй, он удостоверился, что он еще волнует ее, что она не равнодушна к нему. Это всего лишь вопрос времени…

Кристина закрыла дверь и оперлась спиной на нее. Роб уехал, так ничего не сказав, лишь посмотрел многообещающе. Что бы это все значило?

Ночь плавно предъявляла свои права, окутывая все вокруг. Она предлагала наконец-то всем успокоиться и расслабиться, так ласково раскинула свои объятия словно сети, манила своим лунным светом. Хотели люди этого или нет, но усталость брала свое, они ложились и засыпали. Завтра наступит новый день.

Виктория проснулась рано с одной единственной мыслью — поговорить с матерью. Так больше продолжаться не может.

Она тихо постучала в дверь спальни матери и зашла. Палома уже не спала. Она сидела на кровати. Мануэль был при ней. Он приветливо улыбнулся и поздоровался, и вышел из комнаты.

— Мама, привет, — Виктория поцеловала ее в щеку. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — Палома посмотрела на дочь. — Как у тебя дела?

— Тоже неплохо. Бабушка сказал, что ты проходишь курс лечения. Это хорошо, — она присела на кровать, — начать разговор было очень трудно.

— Да, наверное, — отозвалась женщина.

— Мам, — она коснулась ее руки, — скажи, тебе нравится такая жизнь? Вы с папой совсем не разговариваете, а если начинаете разговор, то он обязательно переходит в скандал. Вы дошли до того, что просто ночуете под одной крышей. У вас даже нет ничего общего, — чуть помолчав, добавила, — кроме меня.

— Ну так мы и живем, — согласилась Палома.

— А тебя это устраивает?

— Виктория, к чему ты клонишь?

— Может вам развестись? — вот она и произнесла то, о чем думала вчера весь вечер. — Зачем вы мучаете друг друга?

— Не думаю, что это спасет нас от нас самих же. Наша жизнь уже устоялась. Пусть все останется так, как есть, — не согласилась с ней Палома.

— Зачем, мама? Почему ты противишься?

— Виктория, почему ты завела этот разговор? — она чуть повела плечом, ей явно не нравился этот разговор.