Рассказав всё это, он добавил:

— Вскоре после этого я уехал из Ямагути, поэтому почти никто не знал, что ты не родной мой сын. Мы с женой воспитывали тебя как собственного ребёнка. И сейчас ведь ничего не изменилось, ты оставь свои подозрения, считай нас за родных и живи с нами до самой нашей смерти. Хидэскэ наш родной сын, но он ничего не знает о твоей истории, и ты оставайся ему старшим братом, будь ему опорой, — в глазах отца появились слёзы. Сам я расплакался ещё раньше.

Мы дали друг другу обещание и впредь хранить тайну. Отец взял с меня слово, что я не буду заходить на кладбище на могилу родителей, если случайно окажусь по делам в Ямагути, чтобы люди ничего не заподозрили.

С тех пор моя жизнь потекла спокойнее. Легче стало и на душе у отца. К своим приёмным родителям, оценив их доброту, я стал относиться с большим уважением. Даже занятия у меня пошли на лад.

Теперь я стремился как можно скорее встать на ноги. В глубине души я решил, получив самостоятельность, выйти из семьи Оцука, чтобы всё наследство по праву досталось Хидэскэ.

Незаметно прошли три года. Я успешно окончил школу и, следуя совету отца, прозанимался ещё год и выдержал экзамен на адвоката. Отец, не ожидавший такого успеха, был очень обрадован и сразу же помог мне устроиться в юридическую контору своего знакомого — доктора прав Иноуэ.

Став адвокатом, я каждый день ходил в контору в Кёбаси. Если бы так продолжалось по сей день, то и отец был бы доволен, что осуществилось его желание, и я бы жил себе спокойно, вкушая радость преуспевания.

Но я недаром был на примете у злой судьбы. Трудно даже представить, какая ловушка оказалась на моём пути, и дьявол судьбы безжалостно толкнул меня в неё.

У доктора Иноуэ была ещё одна контора в Иокогама. Когда мне исполнилось двадцать пять, я с самой весны начал служить в этой конторе. И хотя официально считался только помощником Иноуэ, фактически все дела вёл самостоятельно. Для моего возраста это было довольно удачное начало.

Там же в Иокогама находился магазин Такахаси. Торговля в нём шла бойко. Владелицей магазина была женщина по имени Умэ. Её муж умер года три тому назад, и теперь она жила одна с дочерью Сатако. Жили они в довольстве.

По делам службы мне приходилось бывать в этом доме. Получилось так, что мы с Сатако полюбили друг друга, не прошло и полгода, как мы уже не могли разлучиться.

Иноуэ взял на себя роль посредника, я вышел из семьи Оцука и вошёл в дом Такахаси.

Мне, конечно, неловко судить, но, хотя Сатако и нельзя назвать красавицей, её внешность очень привлекательна. Она очень милая, обаятельная женщина. Может быть, неудобно говорить об этом, но она безумно любит меня. Правда, эта любовь теперь один из источников моих страданий. Если бы мы не любили так друг друга, я мучился бы меньше.

Моей тёще Умэ сейчас пятьдесят, но ей не дашь и сорок. Это невысокая, красивая женщина со строгим и упрямым характером. Но сразу можно заметить, что с рассудком у неё не всё в порядке. То она в весёлом настроении, болтает и смеётся, то вдруг помрачнеет, так что даже страшно станет, и за полдня не проронит ни слова. Я и раньше замечал за ней некоторые странности, и когда женился на Сатако и поселился у них в доме, обнаружил удивительные вещи.

Каждый вечер в девять часов мать запиралась у себя в комнате и принималась молиться доброму духу Фудо Мёо[44]. Она становилась на колени перед изваянием бога огня, стоявшим в нише, и кланялась ему, бормоча молитвы. Так до десяти, одиннадцати часов, а то и за полночь. Особенно усердно она молилась, когда днём была не в духе.

Я сначала делал вид, что ничего не замечаю, но всё это было так странно, что я не утерпел и спросил однажды о ней у Сатако. Сатако замахала на меня руками и почти шёпотом ответила:

— Лучше не спрашивай. Это у неё началось года два тому назад. Когда с ней заговоришь об этом, она ужасно злится. Уж ты делай вид, будто не обращаешь внимания. Наверное, помешательство.

Больше она ничего не сказала, я и не стал её расспрашивать.

Однажды спустя примерно месяц, я, как обычно, вернулся из конторы, поужинал и стал болтать со своими домочадцами, как вдруг мамаша спросила:

— А что, злой дух никогда не исчезает, сколько бы лет ни прошло?

На что Сатако спокойно ответила:

— Да ведь никаких духов не существует, ни злых, ни добрых.

Но мать не унималась:

— Не болтай чепуху. Не видела, вот и говоришь.

— А вы видели?

— Может быть, и видела.

— О, как интересно! А какое у него лицо? Мне тоже хочется посмотреть, — подшучивала над ней Сатако. Но матери, как видно, было не до шуток.

— Совсем с ума сошла, девчонка! Ишь, злого духа захотела увидеть! — Она поспешно ушла в свою комнату.

— Мамаша странно себя ведёт. Если не обращать внимания… — начал я.

Сатако с беспокойством перебила:

— Мне так неприятно! Мать, конечно, воспринимает это всерьёз.

— Просто нервы у неё не в порядке, — сказал я.

На следующий день всё шло по-прежнему. Она только ещё усерднее молилась по ночам, но мы привыкли к этому и не обращали внимания.

Но однажды в мае этого года я вернулся с работы на два часа раньше обычного. День был пасмурный, и в доме стоял полумрак, особенно в комнате тёщи. У меня к ней было какое-то дело, и я без предупреждения открыл фусума и вошёл в её комнату. Она сидела возле хибати. Увидев меня, она вдруг вскрикнула, хотела вскочить, но упала навзничь. Глаза её были устремлены на меня. Какое у неё в эту минуту было лицо! Я решил, что с ней обморок, и поспешил на помощь.

— Что с вами? Что случилось? — закричал я. Услышав мой голос, она немного приподнялась.

— А, это ты! А я… я… — она говорила, поглаживая грудь, и продолжала всё ещё недоверчиво смотреть на меня. Мне стало не по себе.

— Мама, что же случилось?

— Да ты так неожиданно вошёл, что я не узнала тебя. Вот и испугалась. — Она тут же расстелила постель и легла.

После этого случая нервы матери совсем расшатались. Теперь ей было мало Фудо Мёо, она достала какие-то неизвестные амулеты и развесила их в своей комнате. И что ещё было удивительно — до этого случая она молилась одна, а теперь велела и мне поклоняться Фудо, а когда я спросил у неё, для чего это мне нужно, она ответила:

— Молчи и молись. Сделай это ради меня.

— Конечно, мамаша, если вам так угодно, я буду молиться, но не лучше ли это делать О-Сато?

— Нет, О-Сато не нужно. Она здесь ни при чём.

— Значит, я при чём?

— О, не спрашивай меня. Молись только, заклинаю тебя.

Сатако, услышав слова матери, удивилась:

— Мама, а почему же всё-таки Фудо-сама имеет отношение только к тебе и к Синдзо, а ко мне не имеет?

— Это моя просьба. Ничего я больше не скажу. А если не хотите, то и просить не буду.

— Но странно, зачем Синдзо молиться Фудо-сама. Да в наше время это и не принято…

— Ну так и не надо! — Тёща всерьёз рассердилась, и я поспешил её успокоить:

— Нет, почему же, я не отказываюсь. Но вы всё-таки объяснили бы причину. Я не знаю, в чём дело, но, по-моему, между детьми и родителями не должно быть секретов.

Я надеялся, что после того, как мать признается, удастся разуверить и успокоить её. Она немного подумала, вздохнула и как можно тише начала рассказывать:

— Ну, ладно. Я об этом никому ещё не говорила. Это случилось, когда я была молодой, ещё до того, как выйти замуж за отца О-Сато. В меня был без ума влюблён один человек. Но у меня не лежало к нему сердце. Вскоре он заболел и умер и, говорят, перед смертью очень ругал меня. Всё это мне было неприятно. Но, выйдя замуж и переехав сюда, я больше не вспоминала о нём. Зато после смерти мужа начал появляться дух этого человека. Он всегда смотрит на меня с такой ненавистью, с таким искажённым лицом, что мне кажется, он хочет моей смерти. А когда я молюсь Фудо-сама, этот злой дух постепенно исчезает. И потом, — она заговорила ещё тише, — в последнее время, по-моему, дух начал преследовать и Синдзо.