— Да, ведь в воскресенье у вас собирается много солдат, — заметил я без всякой задней мысли, но мать почувствовала укор и, слегка изменившись в лице, раздражённо ответила:

— У нас останавливаются только господа унтер-офицеры, а им всё равно, какой день недели. Но так как сегодня воскресенье, то придут и солдаты. Они захотят развлечься, выпить сакэ. Ну и все приготовления лягут на мои плечи. Что ни говори, военные весёлый народ.

— Да, конечно, — сказал я холодно и стал прощаться. Но мать не утерпела и добавила:

— Что, разве наши военные не молодцы? И в этой войне побеждают благодаря своему геройству. На военных держится вся Япония. Вот почему мы их так любим.

Она разгорячилась, и предлагать ей в данную минуту переезжать к нам было совершенно бессмысленно. Если бы я начал говорить о её поведении или предостерегать её, она бы несомненно просто накричала на меня. Жена не зря предупреждала.

— А уж школьные учителя… Я их терпеть не могу. Все они какие-то растяпы, только глазами хлопают, как та жаба, которая ловила комара, да не поймала, — проехалась она по моему адресу.

Пора было уходить.

— Ну, я пошёл. Всего хорошего, — и я бочком выбрался из дому.

Какое малодушие!

Естественно, когда мать нагло украла у меня деньги, я погрузился в пучину несчастий. Так повелось с самого начала, что мы с женой терялись в присутствии матери, и хотя порой сердились, ругали, поносили её, но ничего не могли поделать.

Видно, и правда пьющий сильнее непьющего. Сейчас я бы, конечно, нашёлся что ей ответить. Я сказал бы насмешливо, пристально глядя ей в лицо:

— Значит, вы, мамаша, больше всего любите военных?

— Что-то я тебя не понимаю. Ну-ка, повтори! — ответила бы она, сверкнув глазами, готовая броситься на меня.

— Выпьем-ка по одной! — засмеялся бы я и поднёс ей чашечку.

Но в действительности я только мямлил что-то, вспомнить противно: «Прошу вас памятью отца, могила которого уже заросла травой…» Какой же я в то время был дурак!

Кто-то, напевая, идёт по берегу. Судя по голосу, Китидзи. Как красиво он поёт!

10 мая

Вернулся я в три часа. Жена лежала ничком и плакала.

— Что такое? Что случилось? — испугался я, но О-Маса никак не могла успокоиться и ответить. Слёзы были для неё делом привычным, она могла расплакаться из-за любого пустяка. Но на этот раз, видно, случилось что-то серьёзное. Чем настойчивее я её спрашивал, тем сильнее она плакала. Я не на шутку встревожился. И только выпив немного воды, жена успокоилась и всё подробно рассказала мне.

О-Маса, как ни старалась, не угодила матери. За оби ей дали всего три иены. Делать было нечего, и она после моего ухода отдала их матери. Мать мгновенно пришла в ярость. Между ними произошёл следующий разговор:

— Я, кажется, говорила о пяти иенах.

— Да, но это всё, что есть…

— Но ведь я предупредила заранее.

— Удалось достать только три…

— Вот как? Значит, ты их достала? О, какая жалость! Сколько из-за меня мороки! Уж не под залог ли ты их взяла? Мне, право, неудобно их брать. Ах, какая неприятность! Ну, ничего. Подожду, пока вернётся Имадзо. Придётся с ним поговорить.

— Пожалуйста, не надо. Он ничего не знает.

— Как, Имадзо не знает? Удивительно. Значит, ты это сделала тайком от него? Что же ты мне врёшь? А не Имадзо ли приказал тебе дать мне три иены? Хотел от меня отделаться? Не выйдет, я дождусь его, хоть бы пришлось ждать до самого вечера.

— Но он в самом деле ничего не знает… — проговорила жена сквозь слёзы.

— Только не реви. Разве ты не сделала так, как приказал тебе муж? И что ты нюни распускаешь по каждому поводу! Разве я такая ведьма, что тебя бросает в дрожь от каждого моего слова?

О-Маса всё плакала, а мамаша приговаривала:

— Нет денег, так бы и сообщили, что нет. Мне недосуг из-за каких-то трёх иен тащиться от Симмати до Аояма. А эта рохля не может прокормить собственную мать и сестру. Из-за него должны были снять эти паршивые комнаты, а ещё обучает детей сыновней почтительности. Ну что это за учитель! Но тебе-то, О-Маса, жаловаться не приходится. Счастливая! Как бы он плохо ни относился к родной матери, жену-то он лелеет. Однако не думай, что таких, как О-Мицу, можно презирать за то, что они заботятся о солдатах и угощаются вместе с ними.

Наговорив всяких колкостей, она некоторое время сидела молча, покуривая трубку. Затем, взглянув на часы, сказала:

— Он, наверное, не вернётся, — пока я не уйду. Пора идти. Некогда прохлаждаться. Нужно приготовить всё для гостей. — Она быстро поднялась. — Где здесь бумага и кисть? Я оставлю ему записку. — И направилась к столу.

В это время вдруг расплакался Тасуку. Жена взяла его на руки, вышла в сад и, едва сдерживая слёзы, принялась убаюкивать ребёнка.

— О-Маса-сан! — позвала вдруг мать. Когда жена вернулась в дом, она с яростью накинулась на неё.

— Куда ты убежала? Что вы меня дурачите? Ничего я ему не написала. Когда вернётся, передашь на словах. И ваши три иены мне не нужны, — она бросила деньги, — я к вам больше не буду ходить, и лучше будет, если Имадзо поступит так же. Передай, что я ему больше не мать, а он мне не сын!

Она ушла разгневанная, а жена так и осталась сидеть в слезах до моего прихода.

Я выслушал её. Теперь бы я ответил.

— Ну и прекрасно! Не нужны были деньги, вот и не взяла. А ты не плачь! Разве плохо, что она отказалась от нас? Тем более что мы не виноваты. По крайней мере, не будет теперь издеваться над нами.

Но тогда я рассуждал иначе. Я подумал о том, как порицается сыновняя непочтительность. Ведь существует общественное мнение… А для учителя репутация — это всё. Мною овладело беспокойство. К тому же и сам я знал, что у жены всего три иены. Настроение упало.

— Ах, как нехорошо. — Я некоторое время вздыхал и наконец решил: — Я сам схожу к ней, а то прослышат об этом и пойдёт о нас дурная молва. Да, да, сегодня же вечером зайду к ним и отдам три иены.

11 мая

Сегодня с самого утра льёт дождь, воет ветер, расшумелось даже наше тихое, спокойное море. Стонут горы.

В такой вечер и О-Цую не придёт. Дружки, с которыми я пил, разошлись. Я утопил в вине хорошее настроение. Пьяный почему-то особенно остро чувствует одиночество. А ведь я одинок.

Для чего дана человеку жизнь? Я не философ и не священник и не знаком с софистикой. Но вот я сейчас чувствую только одно — как бренно всё земное.

Сомнения нет, человеческая жизнь бренна. Какие бы доводы ни приводили софисты, истина в том, что она бренна.

Если бы он, а не была такой, я бы не испытывал сейчас глубочайшей скорби, в какую только может быть ввергнут человек.

Человеческой душой двигает всё то, что его окружает: родители, дети, братья, друзья, общество. Есть вещи, которые украшают жизнь. Что было бы с человеком, если бы всё это исчезло, а он оказался бы среди диких скал на необитаемом острове, одинокий, как сосна на вершине горы? Вокруг воет ветер, хлещет дождь, грозно хмурится море… Мог бы этот человек испытывать радости жизни и желание жить?

Вот и получается, что чувства — пища человека. Так же как рис и мясо необходимы для питания человеческого организма, так же родственные, супружеские, дружеские чувства необходимы для питания человеческого сердца. И это не аллегория, а факт.

Подобно тому, как земля становится лучше от удобрений, так же человеческие чувства становятся богаче благодаря стараниям людей.

Да, бог удачно создал человека. Или, вернее, человек удачно развился из обезьяны.

Ага, кто-то стучится. В такой дождь! Конечно, это О-Цую. Милая О-Цую!

Да, человек действительно удачно развился от обезьяны.

12 мая

Пока я в одиночестве предавался грустным мыслям, пришла О-Цую. Так что вчера больше не писал.

Если бы О-Маса была женщиной с характером, то в ответ на моё решение отнести матери три иены сказала бы: