– Аластри, ты только посмотри, – Ми поднимает на него восторженные глаза, – посмотри, боезапасу – немерено! Есть счастье на свете!

Пока Ми восторгается боезапасом, Тиси со счастливым упорством обследует большую коробку с «Голицыным» и находит среди бутылок конверт с личной печатью госпожи Немеси и двумя записками внутри. Печать производит на Аластри тонизирующее действие, он мгновенно оказывается рядом и мягко изымает конверт из её нетвёрдых пальцев. Он прочтёт это сам. Вслух, разумеется; иначе улитки разберут его на части.

– «Дорогие Дочери Гнева, примите мой скромный взнос в борьбу с нечестием», – благоговейно читает Аластри, – «надеюсь, эти прекрасные рэвольвэры не подведут вас; они в вашем вечном распоряжении. Я также прошу принять немного местных шампанских вин семилетней выдержки, чтобы было чем отметить окончание ваших тяжких трудов. Вторую записку распечатайте по выполнению вашей задачи; укажу только, что это пропуск в Центральную Парогенераторную; остальное узнаете потом; полагаю, её содержимое вас обрадует. На этом прощаюсь, ваша Немеси. P.S. Палач, ты мне тоже дорог, но шампанское не трогай, это для девочек»…

…коренастый и невысокий Кедали[33], руководитель Центральной Парогенераторной Алустона, с улыбкой поднимает на площадку для обслуживания главного парового котла большую коробку с «Голицыным». Дочери Гнева уже давно наверху, он слышит, как они пристукивают подковками на подошвах. Девчонки давно уговаривают его, пустить их на самый верх. Но Кедали – кремень; паровой котёл – это не место для плясок бешенных мстительниц. Но когда ему передают записку с личной просьбой и личной подписью Высокого Патрона[34], Кедали не будет возражать.

Мстительницы встречают его восторженными аплодисментами. В шнурованных высоких сапогах, в кожаных галифе, в походных блузах из плотного сукна, в ребристых шлемах на головах и болтающимися на шеях очками-консервами, они нереальны среди лестниц и опорных балок.

– Кедали, дружочек, – Аля пламенно заглядывает ему в глаза, – и поддай пару! чтоб снизу ажно заклубилось!

Кедали с лёгкой укоризной качает головой, но не возражает. Он ставит ящик и достаёт одну из бутылок. Девчонки дружными возмущёнными воплями пресекают попытку открыть её; они всё откроют сами, но им нужен пар! Пусть Кедали не медлит, пусть идёт вниз и поспешит открыть клапан! Или кран! Или что он открывает, когда из котла спускают пар?

Внизу, возле соседнего котла, на ступенях каркаса, устроился Аластри с вместительным саквояжем из буйволовой кожи на бронзовых ножках. В нём лежат охотничьи пояса и перчатки с когтями; и ещё кое-что. Улитки отдали это ему на хранение; они считают, что амуниция мешает им плясать. Аластри ухмыляется, и пока начальник Парогенераторной неспешно спускается вниз, он добывает из саквояжа две самозавинчивающихся коробки с молодым мегапотамским сыром и слабомаринованными каперсами с холмов Солдайи[35]. Ставит их на ступень повыше; потом извлекает треугольную бутылку из полупрозрачного стекла и разливает по малюсеньким ониксовым стопочкам холодную алустонскую граппу[36]. Им с Кедали – граппа. Девочкам – шампанское.

Кедали одобрительно кивает, берёт одну головку каперсов, бросает в рот. Сначала подача пара, граппа потом. Он поворачивает ручку клапана и пар со свистом устремляется наружу, клубясь поднимается вверх. И одновременно, сверху, гремит салют откупоренных бутылок с «Голицыным». Вниз дождём летят капли шампанского…

– Эй, девчонки, хватит этот паршивый кофий тянуть, давайте сюда! – Аластри зовёт их, развалившись в кресле-качалке из индонезийского ротанга, – да быстрее же, улитки! Я не заставлял вас всю ночь скакать по крышкам паровых котлов! Хлебаете шампанское, как лошади!

Девчонки переглядываются. В Алустоне занимается утро, которое пахнет паром и шампанским. Аластри подождёт, сначала они допьют кофий…

Декабрь 2020 г, Симферополь

Стояла удушливая июльская погода. Тучи стягивались одну большую массу, казалось, в воздухе вот-вот начнёт искрить. По небу цвета жжёной умбры лениво, будто нехотя, перемещался дирижабль. Крупное изображение морской раковины на непромокаемых боках агрегата выдавало принадлежность Ордену ракушечников. А примечательная виньетка из перьев по верхнему краю символа, позволяла предположить за управлением самого Великого Магистра.

Первые огненные всполохи прочертили пространство, добавляя в умбру охряного пигмента, раздался раскат грома, и в ту же секунду дирижабль, будто горный ядовитый змей выпустил струю белого пара, и сразу исчез, словно его никогда и не было. Оставленная полоска едва уловимого зеленоватого оттенка под натиском разбушевавшейся стихии рассеялась через несколько мгновений. Выделившийся озон перекрыл все иные запахи, и сложно было понять, пахло ли яблочным ликёром, супом из шпината или гороховой кашей. А без точной ароматической составляющей выяснить, куда на этот раз отправлялся Магистр не представлялось возможным.

Даун, Англия, 1859 г. Дом Чарлза Дарвина.

За несколько месяцев до выхода

«Происхождение видов…»

Крепкий, светловолосый мужчина потёр лоб, откинулся на спинку большого кожаного кресла и устало прикрыл глаза. Обстановка кабинета, каждая деталь, была настолько не случайна, что человек, попавший сюда впервые, легко угадал бы в хозяине дома личность незаурядную, глубокого ума и даже определил бы, что перед ним настоящий учёный. Негромкий стук в дверь выдернул мужчину из оцепенения.

– Обед будет подан через два часа, Чарлз.

Цепкий взгляд владельца кабинета сфокусировался на лице жены, материализовавшейся прямо возле стола. В другой день он непременно нашёл бы несколько минут на то, чтобы перекинуться с Эммой парой слов и, возможно, даже сказал бы что-нибудь приятное. Пусть красавицей она никогда не слыла, он едва мог бы представить другую на её месте. Но сегодня мысли его блуждали совершенно в иной плоскости. В уме он в очередной возвращался к «Зоономии» деда. Взгляды старшего родственника с уверенностью можно было бы назвать дерзкими, если бы Чарлз сам скрупулёзно их не изучал. Он надеялся, жена поймёт его занятость и отправится заниматься своими делами. Однако, Эмма уходить не спешила.

– Чарлз, это правда?

– Вы о чём? – удивлённо посмотрел он на жену.

– О вашей новой теории, – вскинулась озабоченно Эмма. – Вы бросаете вызов Церкви?

– Мужчина вздохнул, нехотя поднялся из-за стола и обогнув его слева, оказался прямо перед женой.

– Выходит, так, – не стал отрицать он. – Но я уверен в эволюционном пути человечества.

Он ненадолго замолчал, почти сразу добавив:

– Теперь уверен!

Эмма взглянула на мужа, её, воспитанную в святой вере в Бога, такие речи пугали. Но Чарлза она любила всем сердцем, поэтому постаралась возразить, как можно, мягче:

– Как Вам известно, в постулатах говорится: «Бог создал всех живых существ неизменными». Вряд ли Церковь может ошибаться.

Чарлз начал раздражаться.

– Проверьте лучше, как дела на кухне, Эмма. Что, к примеру, подадут к обеду?

Женщина поняла нежелание мужа продолжать тему, но сдаваться не собиралась.

– Я уже проверила… – начала она, но заметив тяжёлый взгляд Чарлза, подумала, что разговор лучше отложить, – Хорошо, посмотрю ещё раз.

Она выскользнула из кабинета, предоставив мужа его размышлениям, и отправилась на кухню, еле сдерживая всё более нарастающую тревогу.