Я бы и сама не стала рассказывать о происшедшем Ефиму – понимаю, что это почти неминуемо поднимет новую волну ревности. Но куда я спрячу обгоревшую мебель? Как объясню, зачем сняла шторы?

– Придется рассказать, – вздыхаю.

– Да я уже понял, – грустно отзывается сын, по-видимому, услышавший мои размышления.

С мамой оказывается все в порядке – она ничего не слышала и даже не почувствовала, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Вру, что мы с Мириком пришли пожелать ей спокойной ночи. Получив взаимные пожелания, выходим в коридор.

– Утро вечера мудренее, – говорю сыну. – Иди к себе и постарайся поскорее заснуть.

– Постараюсь, – обещает послушно.

Отправив сына к себе, возвращаюсь в спальню и утаскиваю использованный огнетушитель в подвал. Взамен приношу тот, который был в лаборатории. У меня нехорошее предчувствие, что сегодняшний пожар не был последним, и вскоре все запасы огнетушителей в доме будут израсходованы. Надо бы купить новые, непросроченные, но это удовольствие не из дешевых, а денег нет даже на необходимое. Придется рисковать, надеясь, что старые огнетушители все же не подведут.

Когда я сплю без Ефима, почти всегда мне снится Дракон. Вот и сегодня я ожидаю его в своих сновидениях. Вот почему он является мне? Это он нарочно на меня такие сны насылает или все происходит без его вмешательства? Может ли быть, что его образ все-таки продолжает жить в моем сердце? А вдруг я его все-таки любила… и, того хуже, продолжаю любить? Это же измена, предательство…

Хоть бы Ефим не узнал ничего об этих снах! А что, если я связана с Драконом Мириком? Вдруг, он все-таки наш общий сын? Ведь ни я, ни Ефим не владеем пирокинезом. А вот Дракон, судя по всему, владеет. Выходит, Мирослав его? Откуда у него еще могла взяться эта способность? С этими мыслями и засыпаю.

В школе работает комиссия – кто-то донес, что мы превышаем полномочия, беря на себя функции родителей детей. Поэтому Мира домой пришлось отправить одного. Но он уже давно вышел на связь и отчитался, что благополучно добрался до дома, съел салат с жареной картошкой и пошел к себе в комнату выполнять домашние задания. За него не волнуюсь.

Я же задержалась на работе дотемна. На автобус, останавливающийся относительно недалеко от нашего дома, опоздала. Пришлось добираться другим маршрутом.

От остановки даже быстрым шагом идти как минимум двадцать минут. Торопливо шагаю по подозрительно пустым улицам. Обычно они в это время более оживленные. И более освещенные. А сегодня фонари не горят. Как будто их побили хулиганы. Хотя, наверное, они ни при чем – просто где-то произошла авария, оборвалась линия электропередач. Из-за темноты и люди, по-видимому, предпочли остаться дома.

Несмотря на то что нашлось разумное объяснение и темноте, и отсутствию прохожих, сердце сжимает тревога. Напряжена до предела. И вскоре понимаю, что волновалась не напрасно: сзади раздаются торопливые шаги. Я ускоряюсь. Прохожий сзади тоже идет быстрее. Уже не заботясь о том, что обо мне могут подумать, перехожу на бег. Тот, кто сзади, тоже бежит, не отставая от меня ни на шаг. На повороте оборачиваюсь, чтобы узнать, кто же преследует меня. Это женщина, одного со мной роста и комплекции. Одета она так же, как и я. Это точная моя копия, мой двойник. Меня охватывает леденящий ужас, но я заставляю себя не тормозить. Кажется, даже прибавляю скорость. Но мой клон тоже находит в себе резерв и продолжает бежать за мной по пятам.

Моя цель близка – до дома остается не больше ста метров. Я уже вижу светящиеся окна и человека, встречающего меня на пороге. Силой мысли распахиваю перед собой калитку, чтобы не тормозить перед ней, и вбегаю во двор. И тут я узнаю ту, что стоит на пороге. Это я. Сама преследую себя, сама от себя убегаю и сама же себя ловлю. Сердце ухает в пятки, и я… просыпаюсь у себя дома, в теплой постели.

Слава богу, ничего этого не было. Это всего лишь кошмарный сон. Всего лишь сон.

Рабочий день гладко не проходит. Во всем снова виноват Миша Лузгин. И Мирослав, честно говоря, тоже. Мальчишки подрались. В девять лет делить девочек рановато, но, тем не менее, конфликт возник из-за девочки: зеленоглазой шатенки Маши Осокиной, скромной и даже робкой. Сказать, что она спровоцировала мальчишек, никак нельзя. Это они сами захотели выбрать ее своей парой на осеннем балу, который решила устроить для воспитанников администрация школы.

Дрались Миша и Мир не по-детски, как будто убить друг друга хотели. Не ожидала, честно говоря, что Лузгин может вести себя столь эмоционально. А от своего сына не ожидала подобной жестокости. Хорошо еще, что он сдержался и не пустил в ход сверхспособности.

Разнял драчунов физрук. Затем классная вместе с ним привела нарушителей ко мне, справедливо заметив, что подобная агрессия девятилетних пацанов друг к другу – моя недоработка.

Про порванную и испачканную в грязь и кровь одежду говорить не буду – это мелочи. Хуже то, что мальчишки разбили друг другу носы, поставили синяки под глазами и, кажется, не только на лице. Мир держится за левое плечо и морщится. Миша прихрамывает, и его лицо тоже искажает гримаса боли.

– Так им же срочно нужно в медпункт! – восклицаю.

– Вот Вы и отведете, после того как побеседуете с драчунами и убедите их помириться, – безжалостно распоряжается классная, будто бы она старше меня по должности. Но отстаивать свои права я сейчас не собираюсь – не время. Мальчишкам нужна срочная помощь: и психологическая, и медицинская. Причем сначала все-таки врачебная, а потом уж моя. Но раз их привели сперва ко мне, я должна попытаться хоть что-то для них сделать.

Пытаюсь выяснить, в чем причина конфликта. Отвечает только Мир, да и то односложно. Миша молчит, потупив взгляд. Внешне мальчики чем-то похожи: оба крупные для своего возраста, широкоплечие, с правильными чертами лица. Девочкам такие должны нравиться. «Непростой выбор предстоит Маше, когда она подрастет, если ни один из них не отступится», – думаю.

Обращаю внимание и на то, что у обоих мальчишек поразительно четкая и яркая аура – я отношусь к тем немногим, кто умеет видеть такие вещи. У Мира аура теплая, красно-оранжевая, переплетенная, как паутиной, угольно-черными и темно-зелеными узорами, похожими на цветы. У Миши она холодная, пронзительно-голубая, а узоры на ней – стальные, изумрудные и темно-фиолетовые, напоминающие волны.

Осеняет, что стоящие передо мной пацаны – не просто соперники. Они антиподы. Заставить их подружиться – задача невыполнимая. В принципе. Они всегда будут непримиримыми врагами. Все, что я могу сделать как психолог – попытаться снизить уровень их агрессии. А она на самом деле зашкаливает. И если у Мира агрессия вблизи меня начинает постепенно снижаться, то у Миши, кажется, она только растет.

Вижу, что боль у Мира уже утихает – на нем вообще все заживает, как на собаке. Состояние Миши оценить не могу – он ментально забаррикадировался и прячет от меня глаза. Решаю, что мальчишек нужно как можно скорее разделить. Сына оставляю при себе, а Лузгина отправляю в медпункт.

– Само заживет, – улыбается криво и неожиданно сам смотрит мне в глаза.

Взгляд его пронзает меня ледяным холодом. Мне и раньше приходилось общаться с ним, приходилось заглядывать в его глаза, но подобного эффекта точно не было. Кажется, что смотрит на меня не девятилетний мальчишка, а его отец. По спине пробегают мурашки, сбивается дыхание.

Мир торопливо приближается ко мне и берет меня за руку. По жилам разливается благодатное тепло, и я ощущаю, что снова могу дышать.

Собрав силы, пристально смотрю в глаза Лузгину и мысленно приказываю идти в медпункт. Мальчишка скрипит зубами, но разворачивается и направляется в сторону врачебного кабинета.

Понимаю, что не справилась бы с ним, если б на помощь не пришел сын, поделившись со мной энергией. При этом сам Мир не выглядит ослабевшим.