– Что тебе приснилось, что ты вся похолодела? – спрашивает.

– Похолодела? – я трогаю свое тело и понимаю, что оно и вправду такое, будто я недавно пришла с мороза. К тому же я все дрожу.

– Мне снилось, будто на меня напал человек с ледяными глазами, и тело мое начало холодеть, – я постаралась передать суть сновидения, опустив подробности.

– Надо будет усилить температуру отопления, – заметил Ефим. – Прямо сейчас спущусь в подвал и все сделаю. Все равно уже утро, скоро вставать.

– Спасибо, – говорю. – Но лучше сначала поцелуй меня – мне надо согреться.

Ефим целуем меня, и я чувствую, что мне становится теплее. Жар желания разливается по венам, и я крепко обнимаю мужа, обхватывая его руками и ногами. Через мгновение он оказывается сверху, и согревает меня уже не только губами. Как же хорошо, что мы сегодня проснулись раньше, чем прозвенел будильник: люблю, когда утро начинается с секса – он дает мне заряд бодрости как минимум на полдня.

Опасения, что во время завтрака Мир снова будет игнорировать отца, оказываются напрасными.

– Я бы познакомился с Лейлой и Луи, – говорит сын, вспоминая трогательную историю о дельфинах, которую Ефим рассказывал за ужином.

– Если мама не будет против, я устрою тебе экскурсию в будущее и попрошу Алю познакомить тебя со своими подопечными, – буквально тает мой муж от внимания Мира.

Я вздрагиваю. Наш сын никогда еще не путешествовал между эпохами, и мне немного страшно за него. Хотя умом понимаю, что ничего ужасного произойти не может: Ефим позовет его за собой, я – обратно. Чувствую, что телепатических способностей услышать мой зов из другой эпохи у Мира хватит. Но червь сомнения все равно гложет меня, и я не хочу отпускать сына так далеко от себя.

– Пожалуйста, мамочка, разреши, – канючит сын.

– На каникулах, – сдаюсь я.

– Спасибо, мамочка, – Мир нежно клюет меня в щеку, а Ефим одновременно целует в другу. Я чувствую себя совершенно счастливой.

После завтрака мы с Мирославом отправляемся в школу, а муж до полудня обещает быть дома, подмести дорожки в саду и немного прибраться в подвале.

Счастливой я чувствую себя до 16 часов, пока ко мне в кабинет снова не врывается отец Миши Лузгина.

– Я тебя предупреждал, сучка, чтоб ты не лезла в голову моему сыну? – цедит он сквозь зубы, подлетая ко мне ураганом и больно сжимая мое плечо сильными холодными пальцами. Его глаза метают ледяные молнии.

«Хорошо, что Мирик сейчас на факультативных занятиях по робототехнике», – думаю я. Сын наверняка вступился бы за меня, и ничем хорошим его стычка со странным родителем моего подопечного точно не закончилась бы.

– Да что Вы себе позволяете! – возмущаюсь, с трудом вырываясь и перемещаясь за стол, используя его как преграду. – И я вообще не занималась с вашим сыном с тех пор, как у нас состоялся прошлый разговор!

– Значит, раньше наворотила в его мозгах больше, чем я сразу заметил, – не сдается странный родитель.

– Наши занятия не выходили за рамки одобренных министерствами просвещения и здравоохранения методических рекомендаций, – вру, вспомнив, что иногда все-таки пыталась понять причины странного мировосприятия Миши, заглянув в его мысли. Но ведь об этом же никто не мог знать! Только сильный телепат смог бы почувствовать это, в то время как телепатов в моем времени не было. По крайней мере, сильных. А те, кто обладал зачатками сверхспособностей, считались шарлатанами. И их умения не хватило бы понять, что их мысли прощупывают. Не говоря уже о мыслях других людей, пусть даже этот другой – родной сын.

– Ложь! – заявляет отец Миши. – Я лично расставлял в мозгу своего сына маячки, и целых два из них оказались стронутыми.

– Какие маячки? О чем это Вы? – решаю прикинуться непонимающей. Хотя тот факт, что мой собеседник вообще что-то знает о маячках в сознании, повергает меня в дикую панику.

– Да все ты понимаешь! – бросает мне в лицо отец Миши, устремившись ко мне. Если б не стол, он, возможно, ударил бы меня или снова больно схватил бы за руку. Впрочем, стол не может защитить меня от злого взгляда, обжигающего сердце холодом и пробирающего до костей.

– Я не поминаю, о чем Вы вообще говорите, – отвечаю немеющими губами, продолжая конспирироваться.

– Еще раз тронешь мозг моего сына, я уничтожу твоего, – злобно шипит мужчина, предпочтя не разбираться в том, что я могла сделать на самом деле с его ребенком, а что нет.

– Не нужно нам угрожать! – вспыхиваю. – Не такие уж мы и беззащитные. С хрупкой женщиной и ребенком справится всякий. Но, поверьте, за нас есть кому заступиться, поэтому я требую сейчас же прекратить Ваши штучки!

– Ну, ты и дура! – хохочет мужчина. – Твой муж и себя защитить не может, не то что тебя. А чужого ребенка он вообще защищать не захочет.

Я холодею от мысли, что Лузгин-старший осведомлен о некоторых тонкостях наших семейных взаимоотношений с Ефимом, но стараюсь сделать вид, что он не попал в точку.

– Вы бредите! – шиплю в ответ. – И вообще-то, говоря о защите, я имела в виду закон, а не членов моей семьи. Я пожалуюсь в полицию, что Вы мне угрожаете, и сделаю это сегодня же.

– Дерзайте! – с усмешкой выдает мужчина и, развернувшись, наконец-то покидает мой кабинет, с такой силой хлопнув дверью, что со стены и потолка сыплется штукатурка.

Происшествие выбивает меня из колеи. Почти сразу же после ухода Лузгина в кабинет вбегает Мир.

– Что случилось? Тебя кто-то обидел? – спрашивает с тревогой, обнимая за талию.

– Все нормально, – глажу его по голове. – Был неприятный разговор, но он позади. Возвращайся на занятия.

– Лучше я останусь с тобой, – заявляет таким тоном, что я не могу ослушаться.

Ловлю себя на мысли, что в нашей семья не сын слушается родителей, а наоборот. Но почему-то меня это не беспокоит.

С трудом досиживаю в кабинете до конца рабочего дня, и мы уходим домой. Приближаясь к нашему участку, чувствую, что погода испортилась: похолодало.

– Возле нашего дома никогда не было так холодно, даже зимой, – замечает Мир, как бы подчеркивая ненормальность данного явления.

– Брось ты! – стараюсь улыбнуться и унять дрожь. – Зимой значительно холоднее бывает, просто мы теплее одеваемся. Но слова сына саму меня заставляют задуматься и прислушаться к ощущениям: на самом деле как-то аномально холодно, по крайней мере, для начала осени.

Впрочем, стоит нам только войти во двор, снова становится тепло, и тревога немного утихает. Однако полностью уйти она не может: Лузгин что-то знает про нас или догадывается, и он почти наверняка сильнейший телепат. Но разве такое возможно? Мне срочно нужно побеседовать с Ефимом, но сделать этот тут же я не могу: сейчас у него в его времени должны идти занятия, а потом он, почти наверняка, планирует заняться своими делами и не будет рад моей попытке вызвать его к себе так рано. Вообще, до восьми вечера его лучше не беспокоить.

– Мам, что все-таки случилось? Ты какая-то не такая, – говорит мне Мир за ужином.

– Он прав, дочка, ты выглядишь взволнованной, – поддерживает его и мама.

Что мне им сказать? Правду? Она встревожит их больше, чем меня, а волноваться им нельзя: Мир еще ребенок, плохо контролирующий эмоции, а мама вообще эмоционально неуравновешенный человек, у которого от переживаний случаются странные приступы. Приходится врать:

– Просто устала, – говорю. – Был трудный день.

Думаю, мне вряд ли верят, но расспрашивать перестают.

Восьми часов дожидаюсь, считая минуты. Первая ищу Ефима, чтобы выйти с ним на связь. Но при первом же прикосновении к его сознанию издаю жалобный стон. Все еще надеясь на что-то, рискую проникнуть глубже. Но нет, я не ошиблась: мой муж снова пьян. Возможно, даже пьянее, чем в прошлый раз. Мое сознание расплывается, я теряю ориентиры. Пытаюсь покинуть голову Ефима, но не хватает воли, а мои мысли, теряя четкость, только глубже увязают в мутном болоте.