Надеяться на начавшуюся в Чечне войну было бессмысленно, все ранения решались военной медициной. Тревожил и факт, что стойки для эндоскопических операций начали собирать в России и были они раз в десять дешевле импортных. В Петербурге приступили к изготовлению не одноразового, но очень надежного инструментария для лапароскопических операций, а ЛОМО34 – стал выпускать специальные видеотрубки – телескопы, не уступающие по качеству Цейссовским.
Все это возникало не благодаря действиям правительства Ельцина, а скорее – вопреки. Ведь тому не было нужды развивать промышленность в России. Держался ламповый завод в Саранске и умирать не собирался, в отличие от Московского, который первым в отрасли «поднял лапки» следом за подшипниковыми заводами. Механические заводы, производящие товары не для оборонки – закрывались тысячами, оборудование распродавалось на металлолом или ржавело.
Но в экстренном порядке создавались там и тут цеха по производству различных одноразовых изделий медицинского назначения.
Дома Жора сказал отцу, что ЭСХИЛЛ может держаться на плаву, пока его возможности уникальны, но так будет не всегда. Лет за пять городские больницы тоже получат необходимое оборудование и городские врачи еще за пять научатся делать точно такие же операции только уже бесплатно. До конца века медцентр доживет, а вот что будет дальше?
Отец прислушался к этому мнению сына. Какая была беседа потом была с Бланком, неизвестно, но Антон Семенович перестал мешать Марку разворачивать центр в мощную и при этом компактную больницу. Он ежемесячно летал в Лондон, Париж, в Америку. А в его речи все чаще проскакивали фразы вроде такой: «Я для вас создал платную клинику, пользуйтесь этой возможностью» и «Мне ничего не надо, у меня все есть».
Гарин из этих заявлений понял, что план Феврие удался. Это впечатление подтверждало и то, что Бланк сменил за два года три машины. «Волгу» сменила БМВ 750, затем появилась Ауди А8, а к осени девяносто пятого Бланк пересел в Мерседес с шестилитровым мотором. Все эти машины стояли на балансе ЭСХИЛЛа. На вырученную к концу года прибыль от медцентра он купил огромную квартиру на Тверской, в доме, где жила Алла Пугачева.
Отец Гарин дома сообщил, что Бланк прикупил участок на Юго-западе от Москвы и там начинается строительство, как пошутил отец – «усадьбы Бланков» под Звенигородом.
Что удивило Жору, так это заявление отца, что он тоже решил купить для себя и мамы отдельную квартиру, не на Тверской, конечно, но тоже, район приличный – в Крылатском.
Жора не возражал, хотя оставаться в трехкомнатной квартире одному ему не хотелось. Привык к тому, что мама всегда дома и не надо думать о стирке, готовке и уборке.
Как-то вечером за ужином он спросил, что отца подвинуло к приобретению еще одной квартиры? Тесно стало в этой, оставшейся от деда?
Отец ответил:
– Мы считаем, что ты – завидный жених, и если решишь привести жену, то сделать это нужно в отдельную квартиру. А пока мы тебе оставим домработницу. Средств хватит, чтобы ты не зарос тут в грязи.
Девяносто пятый год развивался бурно. Война в Чечне, предвыборный бурлящий котел – вот что представляла страна. Запрещенная после переворота в 93-м КПСС, возродилась и набирала популярность уже как КПРФ.
«Трон» под президентом шатался, а чтобы усидеть на нем, в Кремле появились специалисты из США, в задачу которых входило поднять рейтинг президента Б.Н. Ельцина, упавший ниже некуда. Полным ходом шло восстановление «Белого дома» на Красной пресне, переданного правительству.
В кабинете Бланка довольно часто появлялись люди из окружения первого президента России, советники, даже министры.
Гарин уже не мог слышать их разговоров, Антон Семенович в освободившейся комнатке устроил небольшую кухню с кофе-машиной, холодильником и креслами для охраны, чтобы она не мозолила глаза посетителям в приемной. Что обсуждали люди из Кремля, хранилось в секрете.
Отдел рекламы и маркетинга переехал под крышу, занял три комнаты и теперь там работали три девушки-маркетологи, еще одна – дизайнер и с ними профессиональный кинорежиссер, оказавшийся не у дел. Потому что нечего было снимать.
МОСФИЛЬМ сдал комедию «Ширли-мырли» и затих до поры. На кассетах продавались «Улицы разбитых фонарей» и разнообразные малобюджетные «Бизнесы по-русски» с тупым юмором.
Бланк приютил режиссера на какое-то время, поручив ему снимать документальные ролики о медцентре и проталкивать их на телевиденье. В отделе появилось отличное съемочное оборудование и скромные парни, наряженные в хирургическую форму, которые ходили по операционным и кабинетам и набирали видеоматериал для будущего монтажа. Девяносто седьмой год для ЭСХИЛЛа – юбилейный, десятый и режиссер спешил еще создать и фильм к этому событию.
Отделение Гарина развивалось согласно плану Ворчуна, который взял на себя всю рутинную работу с пациентами и кровью, тогда как Жора днями пропадал в медицинской библиотеке, прочитывая все статьи, которые касались процедур, связанных с очищением и модификацией крови. Попутно он приходил к осознанию, что иммунология, как предмет в институте на кафедрах биологии, физиологии и патологической физиологии им давалась очень поверхностно. Но это не по вине преподавателей, а в силу малоразвитости самой науки. Ведь институт иммунологии в СССР возник, как научное предприятие, только в начале 80-х из отдела иммунологии НИИ Биофизики. До сих пор она была как бы рамазана между другими медицинскими направлениями: ревматологией, пульмонологией, кожными болезнями, аллергологией и трансплантологией.
Как лебедь, рак и щука из басни дедушки Крылова, разные ученые тянули иммунологию каждый только в свою сторону, создавая порой ошибочные теории и вырабатывая методики лечения, ведущие в тупик. Аллергологи, Ревматологи, Дерматологи – трактовали иммунные болезни каждый в свою сторону и подбирали лечение, по своим соображениям.
Чтобы не думать о чеченской войне, Гарин заставлял себя думать о науке. Он помнил слова Ворчуна, мы не можем экспериментировать, все методики должны быть отработаны и утверждены, но мы-то, новички в профессии и для нас любой опыт – экспериментальный.
Возвращаясь из библиотеки в центр ЭСХИЛЛ, Гарин вдруг подумал:
« А чего я так переживаю? Давно уже народ принял мудрость – век живи, век учись. В чем проблема?»
– Во второй части этой мудрости, – произнес он вслух, – дураком помрешь.
Обычно вечером в пятницу Гарин, отпуская Милану, рассказывал Ворчуну, что сумел накопать в библиотеке. Вместе они продумывали, чем стоит заняться, а что лучше пока отложить. Так, привезя статьи Аиды Абдусалимовой, Гарин сказал:
– Вот, это очень серьезно. Невынашивание беременности при АФС35. Это материал еще семидесятых. Их официально аспиранты для диссертаций не берут, считаются устаревшими. Абдусалимова на этой методике стала доктором наук. Понимаешь? Плацентарная недостаточность36 и АФС – это реальное спасение обреченных людей.
Ворчун покачал головой.
– Мой жизненный опыт подсказывает, что с беременными лучше не связываться. Родит – нормально, а если выбросит после наших процедур – мы будем виноваты. Никакие статьи профессора тебя не защитят. Давай пока заниматься привычными делами – трофические язвы при варикозе, гнойные прыщи на коже и острые аллергии, экземы. Ну, еще пьяницы и наркоманы – придут, почистим. Поверь, этого достаточно. Не связывайся с беременными! А еще, ты заметил – сейчас число абортов превышает число родов.
Гарин был с ним не согласен. Но и спорить не стал.
– Так, – в одну из пятниц выложил Гарин, – в Вестнике дерматологии я нашел статью о применении пульс-терапии гормонами после курса плазмафереза в лечении пузырчатки37.
Эту поистине страшную болезнь ни он, ни Ворчун брать не хотели. Это как болото, ступишь в трясину и не выберешься. Их методика давала временный эффект и тянуть деньги с несчастных инвалидов им совесть не позволяла.
