— Жар у тебя скоро начнется, Викеша. Знаю я мужа своего, зверь он беспощадный. Убьет он тебя, и никто не поможет. Ведь никто, никто не знает, где ты…

Я промолчал. Что тут скажешь…

Боярыня опять потрогала мой лоб. Или просто погладила?

— Бежать тебе надо, Викеша, — неожиданно сказала она.

— Зачем? — криво усмехнулся я разбитыми губами, — Покои уютные, хозяева гостеприимные… Уж такие гостеприимные, что не уйдешь. Неужели так из-за самовара обиделась?

Она растерялась:

— Из-за какого самовара…? А, тот, что ты мне подарить обещал. Прощу я тебе твою забывчивость, Викеша… Отдай нам Тувалкаина — и уходи. Викеша, он у тебя скрывается, я знаю, — Марфа пылко схватила меня за руки и сжала, — Зачем он тебе, ведь ты же умный, тебе вся эта борьба за престол ни к чему! Деньги у тебя есть, боярское звание ты получил, отдай старика — и живи дальше! Я мужа уговорю, замки тебе открою, тебе же еще жить и жить, ты же еще совсем молодой, Викеша!

— Нет у меня вашего Тувалкаина, нету. Я как в Мангазее его из ваших подвалов освободил, так больше и не видел.

— Не лги, Викеша, не лги мне, — мои пальцы стиснули чуть сильнее, — Есть у нас способы, как его найти, есть. Долгие, правда, иначе уже давно его поймали б, только верные. Черет именно на твой терем указал. Кто он, Викеша? Кем Тувалкаин притворился? Кем?Тем стариком-охотником? Девочкой? Кем? Скажи, мы его вызовем, заберем, а ты свободен будешь, Викеша!

В запале боярыня прижала свои руки к груди. Своей, естественно. А так как мои она при этом не отпускала — то и мои ладони оказались прижаты туда же. Прямо между.

— Я подумаю, — повторил я то же, что и ее мужу.

— Только долго не думай, Викеша! Прошу тебя!

— Что ж ты так за меня переживаешь, боярыня Марфа?

Она погладила мои пальцы, хихикнула:

— Ты меня в таких видах видел, что можно сказать, что и близок мне стал.

Марфа достала платочек, аккуратно и даже нежно протерла мои губы от засохшей крови, наклонилась…

И поцеловала.

Хорошо так поцеловала. Горячо.

— У меня вообще-то невеста есть… — прошептал я, глядя на Марфу.

Боярыня вздохнула и встала:

— Бедная девочка, — сказала она, — Потому что если не отдашь Тувалкаина, она тебя больше не увидит. Никогда.

Ушла, наконец-то. Чуть не спалился.

Я подождал еще немного — на случай, если хитро-коварная боярыня стоит, притаившись, под дверь, чтобы внезапно ворваться с криком «Ага! Никто не ждет русскую боярыню!!!» — и тихонько достал из-под скомканного кафтана…

Свое волшебное зеркальце.

Слава богу, что мне в моих приключениях встретился Александр, изобретатель этих зеркал!Иначе я бы не имел возможности связаться со своими.

Слава богу, что я на каждой своей одежде распорядился нашить привычные мне — и неожиданные для местных — карманы! Меня обыскали, выгребли все из-за пояса — и часы умыкнули, ворье… — а вот карманы осмотреть не догадались.

Слава богу, что перед отъездом я разговаривал через зеркальце с Клавой и машинально убрал его в карман, а не бросил в тереме!

Слава богу, что кнутом не попало по карману, в котором оно лежало! Обидно было бы, согласитесь? Зеркала Александра — это вам не подарок крестного Сириуса, через осколки не работают.

В общем — мне повезло. А Морозовым — нет.

Спустя несколько томительных и нервомотательных минут стекло наконец-осветилось и в овальном проеме показалось встревоженное лицо Клавы. За которой маячили остальные мои девчонки и мальчишки. Включая Нафаню и тетю Анфию.

— Что случилось, Викешенька⁈

— Да так… приходили ко мне…

— Кто?

— Добрый полицейский.

— Кто⁈

Возможно, боярыня Марфа достаточно умна, чтобы самой придумать комбинацию «злой полицейской — добрый полицейский». Возможно, здесь, в семьдесят первом веке она и сработала бы. Но я-то из двадцать первого! У нас про этот трюк даже дети знают!

— Боярыня Морозова приходила. Уговаривала отдать… кое-что…

Своим я доверяю, но про Тувалкаина я им не рассказывал. Это, в конце концов — не только мой секрет.

— Вот…

Клава, милая пухлощекая девочка с ясными глазками, охарактеризовала боярыню такими словами, половину из которых в моем времени уже и забыли. Хотя я сильно сомневаюсь, что Марфе когда-нибудь приходилось что-нибудь подобно делать… и вот такое — тоже…

Интересно, а она вправду меня жалела или это была просто такая игра? Вроде бы она не настолько жестока… хотя… если вспомнить ее мангазейскую холопку, которую она приказала запороть… Да и вообще — не считает она тебя ровней, Викентий свет Георгиевич. Вспомни-ка — она тебя Викешей, мол, ты для меня почти как родной, ты ее в ответ — боярыней Марфой, строгое, официальное обращения, а она? Даже не дернулась, даже не предложила, мол, зови по-простому, ну, не Марфушей, но хотя бы Марфой. Нет, не предложила. Притворялась.

Правильно все же Клава ее…

— Викеша, так где ты? В прошлый раз не успел сказать?

— В подвалах морозовского терема.

Теоретически, утащить меня могли в любое место на Москве. Скажет Клава царю, мол, Морозовы похитили моего брата названного, боярина Осетровского, скажи, пусть отдадут. Ворвутся царские стрельцы в терем, обыщут подвалы и чердаки — а там нет меня. И как мне это поможет? Вот и пришлось у Морозова тихонечко, исподволь, выспросить, мол, где я, да где мое тело, если что, закопают? Думал еще у боярыни перепроверить, но не стал. Она — не муж, она умнее, могла бы что-то заподозрить…

Неужели Марфа рвет жилы для того, чтобы этого наполеончика на трон возвести? Или… На Руси здесь и сейчас предубеждения против женщин-правителей нет, они и главами боярских родов могут быть. Так что… Не получится ли так, что сразу после того, как сменится династия, боярин Морозов, Антон, с-све его, Павлович, отравится колбасой и на трон сядет царица Марфа?

Очень может быть.

— Так что, Клава, отправляй людей к царю государю, пусть…

Так. Стоп. Что-то мне взгляд моей сестренки не нравится, как-то нехорошо она глаза отводит…

— Клава?

Что произошло после того, как я упал посреди улицы в снег?

Попадали и мои стрельцы, Сонное Слово фальшивого нищего ударило по значительной площади. Но не по всей. Часть стрельцов, в основном те, кто спешился раскидать бочечный завал. И вот эти оставшиеся стрельцы видели, как из щели между домами выскочили люди, подхватили меня и утащили. Выстрелив несколько раз в сторону моих для острастки.

Те, естественно, зевать не стали и пальнули в ответ. И одного из нападавших таки завалили.

Остальные нападавшие своего убитого забирать не стали, что, в принципе, логично — им не перестрелку устроить нужно, а меня похитить. Поэтому тело застреленного притащили к моему терему.

Тело стрельца. В оранжевом кафтане.

Меня украли морозовские стрельцы.

Клава, как оставшийся единственный представитель рода Осетровских, велела тело бросить в повозку и поехала к царю, требовать справедливости и наказания. И заодно — извиниться за то, что боярин Осетровский на пир не прибудет.

Царь-батюшка, недолго думая, призвал перед свои очи боярина Морозова, сверкнул очами и велел — ну а точнее Повелел — рассказать чистую правду, зачем его, Морозова, стрельцы, посреди Москвы бояр похищают и не охренел ли он, Морозов, в атаке?

На что этот самый Морозов, на глазах у царя и Клавы, ответил чистую правду. Под Царским Повелением, напоминаю.

Что он никому не приказывал похищать боярина Осетровского.

Что он понятия не имеет, кто там этого самого Осетровского похитил.

Что он знать не знает, где этот Осетровский находится в данный момент.

Что его стрельцы к этому похищению никакого отношения не имеют.

И что вон то тело, которое лежит в повозке — к его стрельцам тоже никакого отношения не имеет. И кафтан на нем только похож на стрелецкий. И вообще — он, Морозов, подозревает, что здесь кто-то хочет его подставить.