— Так. Дита. На время этого пира…

Который у меня уже в печенках сидит… кстати, там печенку уже готовят?

—…вы с Настей куда-нибудь спрячьтесь. В покоях своих, что ли, посидите…

— Это хорошо, что я краем уха услышала про то, что он придет. А то так бы и вышла навстречу…

Ага. В тихом омуте — я вожусь, здрасьте.

— Молодец, — я чмокнул неожиданно засмущавшуюся бесовку в носик и побежал дальше.

— Викентий Гергиевич…

Да блин!!! Я доберусь сегодня до места или нет⁈

— Я выполнил ваше задание, — часовщик Козьма с поклоном протянул мне… что это, блин? А, я же давал задание — смастерить карманные часы. Это он очень вовремя, во всех смыслах, блин.

— Козьма, я потом скажу тебе свое мнение. Они хоть время показывают или только тикают?

— Разумеется.

— Отлично.

— Сейчас покажу…

Да блин!!!

Бояре не бегают. Они ходят, медленно и с достоинством. Да, пристукивая посохом. Посох нашелся в закромах Сисеевых… нет, не в том тайнике, который случайно обнаружила Ав-ав, до того я еще не добрался. Там вообще была целая посоховая кладовая, видимо, глава рода любил менять посохи и имел особый под каждый случай: один посох на утро один на вечер, один — ночью в туалет вставать, один — по городу ходить, один — по лесу…

Знатный посох я себе подобрал: костяной. Длинный стальной штырь, на который нанизаны резные костяные элементы. Между ними — медные вставки, в целом это все что-то, наверное, символизировало, но мне лично он напоминал длинный вытянутый позвоночник. Чувствую себя некромантом… Благо хоть, навершие посоха не в виде черепа, а, скорее, напоминает яйцо. В его верхней части — поясок из небольших красных самоцветов, а в нижней — из треугольных темно-синих, так, что с каждой стороны костяного яйца видны два красных шарика сверху и черный треугольник чуть ниже… блин. И вправду на череп похоже. Но менять посох уже поздно — сейчас начнут прибывать гости.

Я уже сидел в пиршественном зале своего терема. В высокой боярской шапке с кокардой, с некромантским посохом в руках, в расшитом золотом кафтане и красных сапогах, с высоким каблуком и загнутыми носками.

Чувствую себя идиотом.

— Боярин Головин!

Ну вот, началось…

Как всегда у меня, во время ответственных мероприятий, началась внутренняя паника.

А что, если больше никто не придет? Не слишком ли вы охренели, господин боярин Викентий, пригласив к себе не просто там каких-то бояр, а самую верхушку — князей, глав Приказов, членов Боярской Думы? По чину ли им принимать приглашения от непоймикого, вынырнувшего невесть откуда потомка скороспелого и давно уже сгинувшего рода? Буду тут сидеть вдвоем с Головиным… втроем, вон, еще кто-то идет… возле столов, забитых жратвой, на которую, между прочим, я бухнул очень большие деньги.

А что, если боярам тупо не понравится? Вот так — не понравится и все. Сейчас придут, посидят, на столы посмотрят, обязательную часть программы вежливости выполнят — и свалят. Или не понравится меню. Или то, как я выгляжу… зачем я вообще нацепил на шапку эту дурацкую кокарду? Никто не носит, зачем я выпендрился?

А что, если от всего этого пира не будет никакого толку? Ну, придут, ну посидят, ну выпьют-поедят… И всё. Между собой поболтают, а ко мне никто и подойти не подумает. Тогда — всё. Никто со мной никаких дел иметь не будет, а в таких условиях ни вотчину не найдешь, ни денег не заработаешь, а уж про Приказ Связи, о котором я раскатал губу — и мечтать нечего.

— Мяу!

Мартин, по примеру всех котов, которые искренне считают себя высшими существами, которым все дозволено, прошел вдоль палаты, за спинами рассаживавшихся бояр — кстати, приходят потихонечку, приходят! — и вспрыгнул мне на колени. Я машинально начала его поглаживать, чувствуя себя каким-то дешевым косплеером дона Корлеоне. Ага, дон, блин — в тереме, выделенном из жалости, в одежде вымершего рода — кольца, которые я нацепил на пальцы, и те не мои — и за спиной у меня четыре девчонки и два парня, весь мой могучий, мать его, боярский род. Дурак ты, Викентий, и дурость ты совершил, затеяв этот пир, и смотрят на тебя, как на шута. Ну, то есть, не Викентий, я только в теле Викентия, а зовут меня…

И тут я с ужасом понял, что не помню, как меня зовут на самом деле.

Я не помню, кто я.

Помните, я говорил, про панику? Так вот — настоящая паника началась только сейчас!

Кто я⁈ Я не Викентий, я — человек из другого мира, мира, в котором нет Слов и Повелений, нет Источников и боярских родов, мира, в котором Россия двадцать первого века, а не Русь семнадцатого! И здесь я оказался…

Помните, я только что говорил про настоящую панику? Так вот — она была еще не настоящая! А вот сейчас — ПАНИКА!

Я НЕ ПОМНЮ, как я здесь оказался!!!

Я не помню самого момента переноса, вообще не помню, никаких грузовиков-кун, ничего, ноль, зеро. Вот я учусь в институте, живу в общаге, хожу на пары — а вот я живу у тети, служу в Разбойном приказе, ловлю преступников. Но ведь, по логике, должен быть какой-то переход, первый момент в новом мире, осознание, гнев-торг-принятие, привыкание… Должен быть. Но я его не помню. Вообще.

Может, я вообще все это выдумал? Может, я на самом деле Викентий? Просто в какой-то момент сошедший с ума и выдумавший весь этот мир двадцать первого века?

Блин, самый удачный момент, чтобы вот это вот все о себе понять. Когда начинается званый пир, от которого многое зависит, и на котором мне нужно не просто сидеть с каменным лицом и гладить кота, а как-то вообще-то реагировать на происходящее.

Так. Викентий… ВИКЕНТИЙ, возьми себя в руки. Сумасшедший ты или нет, откуда взялись эти провалы в памяти, как ты здесь оказался — сейчас это все НЕВАЖНО. Сейчас ты должен сделать так, чтобы пир прошел на пять баллов. И не по стобалльной системе! Собрался! Взял себя в руки! Все рефлексии — потом!

Я набрал воздуха в грудь, медленно выдохнул и, наконец, вернулся из страны Вечной Паники в окружающую меня действительность.

В центре — я, за отдельным столиком, от которого отходят двумя буквами «Г» вправо и влево два стола для гостей.

Уф. По крайней мере, один страх оказался напрасным. Пришли почти все. Из шестнадцати мест, запланированных мною для гостей, заняты… так-так-так… одиннадцать… от двоих приглашенных пришли люди, сообщившие, что эти бояре прийти не смогут по причине их отсутствия на Москве. И нет, признать это за игнор нельзя, я изначально знал, что их может не быть. Я повел пальцем и слуги, бесшумно сновавшие по залу, шустро утащили два лишних стула.

Во избежание возможных споров, кто где сидит и кто перед кем выше, а также любимых на Руси выпендриваний в стиле «Я сяду в самый дальний угол стола, путь хозяин самолично приглашает меня сесть повыше», я провернул один трюк — на спинке каждого стула прикручена, вернее, прибита гвоздями — шурупы в здешние магазины стройматериалов почему-то не завезли — начищенная до блеска медная табличка с выгравированным именем боярина. Распорядитель — в роли распорядителя Ржевский — встречая каждого боярина у двери, с поклоном сообщал, что для него припасено особое, именное, место. Кстати, эта идея была еще одной из причин для внутренней паники, но, к счастью, боярам зашло. Никто не возмущался, все расселись и с любопытством разглядывали стол. Хотя частенько посматривали и на меня… а, нет, не на меня, на оставшиеся свободными места. Один из стульев в центре никого не интересовал, а вот два из тех, что стояли возле меня… Всем, чувствуется, было интересно, кого это там я посчитал выше их?

А еще — всем определенно некомфортно. Иногда то один боярин, то другой бросает быстрый взгляд куда-то вверх, как будто ожидая, что сейчас оттуда на него спикирует вампир. Ну да, ну да — одна из причин, по которой все приглашенные вообще пришли, это репутация терема Сисеевых. Места, где людям грозит внезапная и таинственная смерть. Никто не хотел показать, что он боится того, чего не боится этот мальчишка Осетровский. И, вроде бы, все безопасно… Но опасения никуда не делись.