— Знак моего рода, — веско ответил я, предчувствовавший такой вопрос и успевший мысленно отрепетировать ответ.

— Что-то не похож он на осетра, — проскрипел старик-патриарх, — На крокодила похож. Только без лап. Выдумываете вы, юнцы, всякое, чего от роду на Руси не велось. Знаки всякие на шапки цепляете, часы, вон, за поясом носите… Часы должны на башне быть, а не за поясом. Не чтит молодежь нынешняя старину, совсем не чтит… И кафтан у тебя по-новомодному сшит, не так, как отцы и деды носили…

В этом месте я чуть не подавился. Потому что кафтан на мне, как вы помните, был извлечен из кладовых рода Сисевых и, значит, было ему никак не меньше ста лет. Видимо, патриарх, за старостью, начал забывать, что там его отец носил. Не говоря уж о деде. Впрочем, такие разговоры — это любимое занятие стариков во все времена, мол, в мою молодость и трава была зеленее и девки мокрее и вода кра… то есть, наоборот — вода мокрее, а девки — красивее.

—…а вот, боярин Викентий, знаешь, что тебе нужно?

Я внезапно осознал, что вопрос не риторический и Филипп натурально ждет ответа, глядя выцветшими глазами из-под седых бровей. Эм… ну, мне много чего нужно. Только что из этого «много чего» имеет в виду патриарх?

— Священник тебе нужен! — ткнул он в меня узловатым пальцем.

На… в смысле — зачем⁈

— Зачем Осетровскому священник? — хмыкнул из-за моего плеча царевич, — Для любых надобностей рановато, ни жениться, ни креститься, ни отпевать не надо.

— А вот понадобись ему кого-то отпеть или жениться — и куда он без священника? — скрипнул из-за другого плеча Филипп, — Что это за род боярский без своего священника? Но ничего, боярин… — патриарх хлопнул меня по плечу. Наверное, он думал, что изо всех сил, но сил у него уже маловато осталось. Так, легкий хлопок получился, —…я тебе вскорости пришлю. Есть у меня один на примете…

Ну вот, проблема решена, скоро у меня будет свой родовой священник… нафига мне он⁈

Патриарх удовлетворенно вернулся к гороху — не забывая отпивать из кубка — царевич куда-то свинтил, я поддел вилкой кусок чего-то мясного с тарелки, макнул с чесночный звар и, жуя, обвел взглядом палату.

Бояре уже приняли на грудь, расслабились, уже не ждали, что на их головы вотпрямщас упадет внезапная смерть, начались застольные разговоры, отчего в палате стоял гул голосом. А я, наоборот, снова начал напрягаться. По сравнении с любым среднестатистическим боярином я выглядел несколько бледно. Все бояре были здоровенными амбалами, ростом под два метра, широкоплечие, не смешные пузаны, а накачанные здоровяки, с солидными — пусть и не до пупа — бородами, в кафтанах, на которых под золотом и самоцветами и ткани-то не видно. Они с рождения привыкли быть над всеми остальными, повелевать и Повелевать… а я? Куда я влез?

А я — боярин Осетровский! И мне плевать, что я моложе любого боярина вдвое, что я ростом ниже — правда, ненамного — а в плечах уже в два раза, что кафтан на мне одолженный, а боярином я стал пару месяцев назад. Плевать!

Хотя напряг, конечно, сохраняется…

Чтобы не грузить себя мыслями о собственной неполноценности, я приосанился, отпил из кубка — а хороший мед, кстати — и тихонько прошептал Долгое Слово. Чтобы прислушаться к тому, что там бояре говорят.

Правда, тут же выяснилось, что бояре таких слухачей, как я, видали… в голове пронесся ряд вариантов того, где они таких, как я, видели, один неприятнее другого. Видели, в общем, и давным-давно придумали способы противодействия. Вон, к примеру, два боярина отошли к стене и разговаривают между собой. Вроде и губы шевелятся, и руками один из них водит, явно что-то показывая — а ни звука не слышно. Наверняка, какое-то Тихое Слово, позволяющее говорить хоть в толпе, не боясь, что тебя подслушают. А вон — еще два. Положили между собой на стол пластину, не пластинку, иконку, не иконку — и теперь и соседи, и я с Долгими Словами, слышу только невразумительное лопотание, и ни одного членораздельного слова. Амулет какой-то, явно.

Но некоторые то ли не считали свои разговоры секретными, то ли не заморачивались.

— «Тарские казаки доносят, что из Омского острога давно вестей нет». «Так отправить туда разведчиков, пусть посмотрят, что случилось — джунгары ли безобразят или джунгары подошли». «Так отправляли». «И что?» «Никто не вернулся. Кто до острога доходил, говорил — стоит и все в окрестностях спокойно. А кто в сам острог уходил — уже его не покидал»…

— «С Алтая джунгары ушли, кузнецких татар от дани освободили. От царя же никого там еще нет, остроги не поставлены. А места благодатные, что дли пашни, что для пастбищ, пушнина в лесах опять же…»

— «На Волге разбойник Степашка появился. На Хвалынском море персов пограбил, так теперь за русских купцов взялся». «Вот негодяй. Собрать полки, да разогнать, пока силу не набрал»…

— А подайте-ка мне кусок вон того осетра! Очень я осетров люблю! Когда они запечены до корочки!

Так, а это уже не Долгое Слово. Голос любителя осетров разнесся по палате и без него. Понятно — Морозов. И также понятно — на кого намек. Ну-ну, отведай. Нет на столах ничего осетрового, кроме икры, а тот, от которого ты кусочек жаждешь — из мясного фарша сделан. Мог бы и догадаться, но… Это же Морозов. У него извилин в мозгу много, да все они — в голове его жены.

— Морозов… — произнес голос сбоку.

Я неторопливо обернулся. Потому что я — боярин и я не могу подпрыгивать от неожиданности и взвизгивать, как школьница. Даже если очень хочется!

— Буд здоров, боярин Викентий, — коротко поклонился Дашков, когда я встал со своего стула.

— Будь здоров, князь Дашков, — поклонился я в ответ. Еле удержался от того, чтобы в пояс по привычке не поклониться. Уронил бы лицо, как пить дать. Проклятый русский этикет, прямо как у японцев…

— Что это ты на шапку нацепил? — с интересом спросил глава Разбойного Приказа.

— Знак моего рода.

— Что-то не похож он на осетра. На крокодила похож. Только без лап. Впрочем, тебе виднее. Что про Морозова думаешь?

Дашков кивнул в сторону стола, за которым упомянутый Морозов недовольно жевал «осетра». Вот так-то — думаешь отхватить себе кусочек осетра, а получаешь не то, что ожидал. Хоть и вкусно, но не то, не то, что хотел. Вкусно и грустно.

— Не думаю я про него. Я, если мне придет желание про Морозовых подумать, лучше о его жене подумаю.

— Это да, жена у него — дай Бог каждому… Каждому, кому нужна такая жена. Помню, упоминал ты, боярин Викентий, что-то про вотчину, которой у тебя вроде как нет.

— Да, было такое.

— Есть у меня земля. Которую я могу тебе в вотчину передать.

Внезапно. Нет, я ожидал, что Дашков, для того, чтобы получить Изумрудный Венец, постарается помочь мне с решением моей «маленькой» проблемы. Но я не думал, что он обернется так быстро. Да и…

— Насколько я знаю, — начал я, — вотчины не делятся и не отчуждаются…

— Это не моя вотчина и не часть ее, — нетерпеливо произнес князь, — Это земли у меня во владении, которые я могу передать тебе, а ты объявишь своей вотчиной.

Так. Я неожиданно обнаружил у себя пробел в знаниях. Я понятия не имею, как, собственно, оформляется переход земли в вотчину. Маловероятно, что для этого достаточно выйти в чисто поле, взмахнуть рукой и сказать: «Все, что по правую сторону — мое! А все, что по левую… Тоже мое!». Наверняка там есть специальная процедура. И не менее наверняка — она завязана на Источнике. То есть, бросаться на первое же предложение, как собака на кость, все же не стоит. Скорее всего — отказаться от неосмотрительно полученной вотчины просто так не получится.

А еще у меня нет сомнений в том, что Дашков хочет меня как-то напарить. Просто так, в качестве небольшой мсти.

— Где эти земли расположены?

— Неподалеку от Смоленска. Осиновские земли.

— Большие?

Не уверен, что пары квадратных метров достаточно для вотчины. Хватит ли…

— Шесть тысяч десятин.