Христофор усмехнулся — и зажужжал. Противным таким звуком, от которого даже шея зачесалась. В которую меня в детстве оса укусила.

— А шевелил я его пальцами, со страху-то не каждый заметит.

Ага, понятно… Так. Стоп. Непонятно.

— Как же тебя с таким Словом из Приказа отпустили?

— А я Дашкову сказал, чего он боится, вот и выгнали.

— И чего ж он такого боится?

Палач серьезно посмотрел на меня:

— А вот этого он велел никому не говорить. Если я не хочу из Приказа сразу под землю переселиться. А мне под землей не нравится — там холодно.

Господи… Я посмотрел вверх, на доски потолка, но Господь ожидаемо промолчал. И все ж таки, Господи — ты зачем мне посылаешь в команду ненормальных? Ведь ни одного ж обычного человека. Все с каким-то прибабахом.

Я еще раз посмотрел на доски, но повторно спрашивать не стал. Во-первых, нечего докучать Господу глупыми вопросами, а во-вторых — я подозревал, что ответ «Какой босс, такие и подчиненные» мне не понравится. Нет, я и сам что-то такое подозреваю, но в глубине-то души надеюсь, что все же нет.

Или вот взять, скажем, Ржевского. Нет, плохого про своего поручика я сказать не могу — исполнительный и толковый. Но, блин, он же адреналиновый наркоман! Я уверен, он соблазнял именно замужних женщин — или там дочек чьих-нибудь — не от сластолюбия, а просто от того, что ему было нужно ощущение риска.

Есть такая сказка, про колдуна, который завел себе бесов-помощников. Сначала нарадоваться не мог, мол, какие работящие, а потом оказалось, что они работящие до такой степени, что без работы буквально не могут. И если хозяин им работы не найдет — могут его и задушить. Причем работящие бесы опять-таки настолько, что золушкино задание — перебрать мешок смеси бобов и фасоли — для них плевое дело. Вот и Ржевский такой — если ему не придумать какое-нибудь заковыристое задание — он начнет скучать. А скучающий Ржевский — хуже атомной бомбы. Потому что бомба может только взорваться — и все, а что придумает от скуки Ржевский — не знает даже он сам. Это не мое сравнение — это я в одной сказке прочитал. И даже хуже тех самых работящих бесов. Потому что бесам, в конце концов, дали задание, которое их заняло надолго — свить веревку из песка, а с Ржевским такое не сработает — ему нужно задание ИНТЕРЕСНОЕ.

К чему я про Ржевского вообще вспомнил? К тому, что у меня он скучать, как я смотрю, не успевает, отчего доволен как слон. Вот, например, последнее задание — передать приглашение на встречу от меня некой Марфе Васильевне — помните такую? — причем так, чтобы об этом приглашении не знали ее муж и сыновья. Это и в нашем времени было бы задание не из простых, а уж здесь, на Руси, где боярские жены не имеют обыкновения шляться по улицам от нечего делать… Благо еще, что здесь у меня все же Русь волшебная, а не та, что была у нас в прошлом. Когда положение православных женщин от положения мусульманских женщин отличалось только тем, что они лица не закрывали — а вот волосы, например, прятали — и черные одежды не носили. Кстати, из-за этого кому-то в интернете пришла в голову очередная теория из серии «Власти скрывают!» — мол, до Петра Первого на Руси все были мусульманами, а православие только при Петре и пришло. Видимо, у автора теории по истории были не четверки с минусом, как у меня, а сразу минус четверки.

Так вот, здесь положение женщин все же помягче — и намного — но передать послание от меня боярыне Морозовой все-таки было сложно. Но Ржевский, мать его адреналиновую, справился и сейчас сияет, как начищенный пятак, пока мы ждем ту самую Марфу Васильевну.

Ждем мы ее, кстати, на высоком берегу над Москвой-рекой, чуть к северу от Москвы-города, отчего я сам себя ощущаю каким-то бандитским авторитетом из девяностых, приехавшим на разборку. Если бы те, конечно, ездили на разборки в длинных шубах, высоких горлатных шапках, с посохами и золотыми цепями на шее. Я, правда, не знаю, в чем они там ездили — я криминальные сериалы не смотрел — но все же думаю, что одевались они как-то иначе.

А вот, кстати, и Марфа.

Да, она, конечно, подъехала роскошнее, чем я — в крытых расписных санях, запряженных тройкой белых коней — у меня в голове даже какая-то мелодия заиграла — со свитой из пары десятков стрельцов в оранжевых кафтанах… Нет, конечно, Мурин одним своим Мертвым Словом мог положить их всех, так же, как в мангазейском соборе… Именно поэтому я его с собой и не взял. Не потому что пожалел стрельцов, а потому, что у каждого Слова есть откат. И у Мертвого Слова он особенно неприятен — с определенной долей вероятности, и чем больше народу ты этим Словом накрываешь, тем эта вероятность выше, после произнесения Слова ты сам упадешь мертвым. В общем, такая себе игра в русскую рулетку. И, самое главное — этот гад еще и пытался скрыть от меня последствия! А когда я все же их выпытал и выматерил его за риск — развел руками и сказал, что ради своего боярина готов и умереть. Мол, все равно когда-то предстоит, так какая разница — когда. Самурай-фаталист хренов!

В общем, по сравнению с боярыней я откровенно не смотрелся: сижу на каком-то табуретике, а вся моя свита — Ржевский, да три охотника из отряда Нафани, Александр, Дорофей и Ефрем. Что? Македонский всех солдат своей армии по имени знал, а у меня их всего-то двенадцать — утром еще двое охотников пришли. Стыдно не запомнить. Еще, конечно, стыдно, что одеты они как охотники, то есть слегка смахивают на бомжей — вооруженных, правда, но бомжей. Надо все же восстанавливать стрелецкий полк Осетровских и пошить им форменные кафтаны. Кстати, знаете, какого цвета у моих стрельцов должны быть кафтаны? Осетрового, естественно! Я сначала почему-то решил, что это такой, нежно-розовый, но потом выяснилось, что нежно-розовый — это лососевый.а осетровый — темно-серый с прозеленью. Ничего такой цвет, строгий.

— Будь здоров, боярин Викентий.

— И ты будь здорова, боярыня Марфа, — я, кряхтя и опираясь на посох, поднялся. Блин, ветром с реки спину продуло…

— Получила я твое приглашение и вот, с раннего утра прилетела к тебе, как ласточка, — неожиданно игривым тоном произнесла боярыня. Эй, надеюсь, она не решила, что я влюбился в нее и позвал на свидание⁈

Впрочем, эта мысль тут же пропала, стоило посмотреть в ее глаза. Алые губы улыбаются — блин, она их что, накрасила? — а глаза холодные, ледяные. Все она прекрасно поняла, не дура… в отличие от своего сына, и, как я понимаю, мужа.

— Пожаловаться тебе хочу, боярыня Марфа. Девица у меня пропала.

— Горе-то какое, — совершенно не сочувствующим голосом ответила Морозова, — Хотя с девицами такое бывает — влюбилась в кого, да и убежала с милым. А меня-то ты зачем позвал? Неужели хочешь мне то же самое предложить? Так я не девица — женщина замужняя, мать троих сыновей, мне такое и не к лицу. Или ты мне предложить хочешь что-то важное?

Она прямо посмотрела мне в глаза. Ах ты ж, м-мать… троих сыновей… Идея с похищением Диты явно не ее — слишком грубо, наверняка муж сработал — но она точно про нее знает, и, похоже, решила, что я капитулирую и привез ей Изумрудный Венец. А почему именно вот так, а не по договоренности, переданной колдуном — возможно, она думает, что мне нравится, вот я и хочу ей в руки отдать.

Взгляд Морозовой, подтверждая мои мысли, оббежал снег вокруг меня, пробежал вдоль берега, на секунду задержался на снеговике, торчащем у самой реки метрах в десяти от нас — и вернулся опять ко мне.

Ничего похожего на ларец, в котором хранился Венец, нигде не было.

— Петьку-Крысу смог раскрыть, — боярыня не спрашивала, она утверждала. Логично — тот, в изначальном послании, которое передавал в облике мальчишки, не говорил, кем послан, а, раз я знаю, что Диту украли именно Морозовы — значит, колдун раскрыт. Крыса, хех…

— У меня хорошие палачи, — заявил я, не вдаваясь подробности, что палачи у меня — в единственном числе… надеюсь.

Боярыня глянула на меня с некоторым уважением:

— И где колдунишка сейчас?