— Что же делать? Что делать? — бормотал я себе под нос.

— Мам, смотри! — привлекла мое внимание Моника.

В коридоре, возле столовой стояла тележка, на которой развозили еду для тяжело больных пациентов. Я сразу поняла, что имела в виду дочка. Воровато оглянувшись по сторонам и заметив, что все люди зашли в столовую, я сгрузила часть грязных чашек прямо на пол. На освободившееся место уложила Монику, которая свернулась калачиком. Теперь бы ещё накрыть всю эту конструкцию чем-нибудь, но раздумывать было некогда. Из столовой послышались голоса и я поспешно покатила тележку вперёд, надеясь там что-нибудь раздобыть.

Отойдя от столовой, я заглянула в первую попавшуюся палату и, увидев, что там никого нет, закатила туда тележку с дочкой. Палата была явно жилая. Этому свидетельствовала смятая постель, и небольшой беспорядок. Мысленно извинившись перед хозяином палаты я стянула простынь с его кровати и накрыла дочку, но тут же отмела эту идею — силуэт ребенка четко просматривался сквозь тонкую ткань.

Тогда я стала хватать все вещи подряд, скручивать их в рулоны и обкладывать со всех сторон Монику. Дочка лежала, не смея шевельнуться. Когда работа была закончена, я снова накрыла тележку простыней и, убедившись, что Монику не видно, выкатила ее из обворованной палаты.

И как раз вовремя! В конце коридора показались люди, которые двигались в нашу сторону, поэтому я, как можно скорее, старалась убраться с их глаз. Когда мы завернули за угол и вошли в наш коридор, мои и без того трясущиеся ноги и вовсе подкосились. Благо, что я толкала тележку, иначе упала бы. В коридоре было около десяти вооруженных людей, дверь в палату открыта и я на мгновение испытала панический ужас, что Марку и Софии навредят. Но мне быстро пришлось взять себя в руки. Наклонив голову так, что волосы закрыли лицо я постаралась проехать мимо этих людей не привлекая внимания, но один из них перегородил мне дорогу и, облокотившись на тележку, спросил:

— Эй, красавица! Чем сегодня в столовой радуют? Может накормишь бравых солдат?

— Конечно-конечно! В столовой сегодня бифштекс и салат из настоящей рукколы! — мило улыбнулась я, молясь чтобы этот амбал не сдвинул руку чуть в сторону и не задел Монику, которая, кажется, перестала дышать.

— Чё, серьезно? — удивился он и потянул руку к простыне.

— Нет! — резко рявкнула я и толкнула тележку. — Все та же питательная жижа, что и всегда! Не мешай работать, пациенты голодные!

— Ладно-ладно! — успокаивающе поднял он руки. — Проезжай. Корми своих болезных. — и отошёл.

— А что, собственно, тут происходит? — наигранно удивлённым голосом спросила я. — Почему здесь так много народу?

— Мы пришли за Вашей дочерью. Где она? — грубо спросил один из мордоворотов.

— София в кувезе, конечно, а Монику ещё утром забрали, я же говорила вам!

— Никто ее не забирал! — рявкнул он. — Не было такого распоряжения! Не дурите нам голову, дамочка!

— Что значит никто не забирал? — ахнула я. — Что вы такое говорите? За ней утром пришли люди…похожие на вас! Так, минуточку! Объясните, где моя дочь?

Я специально повысила голос, чтобы на нас обратили внимание. Мордоворотов растерялись.

— Так, подождите-подождите… — я схватилась за виски. — Мне нужно отвезти обед, а потом я вернусь и мы во всем разберемся. И я очень вам советую к этому времени найти мою дочь! Иначе я тут всю станцию на уши подниму!

И я поспешила убраться подальше, пока кому-нибудь не пришло в голову проверить тележку. До интенсивной терапии мы доехали без приключений. Никому не было дела до раздатчицы с тележкой.

Отсек 438-Н находился в самом конце коридора интенсивной терапии, так что, пока мы добрались, с меня сошло ещё семь потов от страха.

Когда я закатила тележку в отсек, там уже была Ульяна.

— Слава Богу, вы дошли! — воскликнула она, помогая достать Монику из вороха тряпок. — Я совсем не могла вам помочь, за мной пристально следят! Еле скрылась сама. Моника, детка, мама рассказала тебе наш план?

— Да.

— Послушай, я найду выход! Как только опасность минует мы вытащим тебя оттуда, хорошо?

— Хорошо.

Моника отвечала односложно и безэмоционально и Ульяна посмотрела на меня надеясь, что я объясню, что случилось.

— Ульяна, Моника находится в сознании, когда ее замораживают. — глаза врача широко распахнулись от удивления. — Ей очень холодно. Можно ли как-то сделать, чтобы она не испытывала этого? Это ведь пытка!

— Это невероятно! Сознание покидает людей ещё в момент введения криопротекторной жидкости. Но я могу сначала ввести Монику в медикаментозный сон. Ведь ты спала после разморозки? Все было хорошо, Моника?

— Да, после разморозки я крепко спала и ничего не чувствовала. — очнулась от апатии дочка и добавила совсем тихо. — Да и у нас же всё равно нет другого выхода!

— Прости меня, доченька! — обняла я свою малышку. — Прости, что не могу защитить тебя!

— Я все понимаю, мам! Я же взрослая!

— Нам нужно начинать! Нельзя чтобы меня хватились. Иначе могут догадаться, как мы спрятали ее. — виновато сказала Ульяна. — Моника ложись на кушетку.

— На кушетку? — удивилась она. — Не в криокапсулу?

— Нет, солнышко. Ложись сначала на кушетку. Мы тебя усыпим сначала.

Моника послушно легла на узкую кушетку и Петрова поставила ей капельницу.

Я села рядом с дочкой и изо всех сил сдерживала слезы.

— Когда ты проснёшься, я буду рядом. И Марк. А потом приедет папа и мы снова будем все вместе! — пыталась заговорить ее я.

— Мам?

— Что, милая?

— Спой мне колыбельную?

— Конечно, милая!

Баю бай, спи мой котик засыпай…

Моника взяла меня за руку и внимательно слушала, но с каждой каплей снотворного ее сознание уплывало все дальше и дальше. И в конце концов она закрыла глаза и уснула. А я, наконец, могла уже и не сдерживать слезы.

Ну почему я опять должна ее терять? Почему я никак не могу защитить мою девочку? Леша, где же ты, когда так нужен?

— Ксюш, пора! — дотронулась до моего плеча Ульяна. — Нельзя терять время! Помоги переложить ее в криокапсулу.

Я подняла на руки худенькое тело моей дочки и на какую-то долю секунды мне показалось, что она не дышит.

— Ульяна, а она точно выдержит? Я слышала, что повторное замораживание может к смерти привести!

— Тьфу на тебя! Чего каркаешь под руку? — в сердцах выругалась Ульяна. — Не знаю, как с другими, но С Моникой точно все будет в порядке! Ты не представляешь, насколько сильна твоя дочь!!! Я аккуратно уложила мою крошку в криокапсулу, которую тут же начало заполнять криопротекторной жидкостью.

Я впервые видела весь этот процесс, ведь когда меня замораживали, я была без сознания.

— Стой-стой! Хватит! — испугалась я, когда жидкость добралась до лица Моники. — Она же захлебнется!

Я попыталась приподнять лицо дочки над криопротекторной жидкостью, но Ульяна меня оттолкнула.

— Не трогай! Так надо! Не захлебнется она! — ворчала доктор. — Не успеет.

Между тем лицо малышки погрузилось в жидкость, она широко раскрыла рот и начала дёргаться, будто пытаясь вдохнуть.

— Моника! — вскрикнула я.

— Всё, всё! — успокаивала меня Ульяна. — Все закончилось! Нужно было заполнить лёгкие и желудок жидкостью! Так нужно, Ксюша. Такая процедура, успокойся.

Жидкость уже постепенно сливалась из капсулы, а Моника так и лежала с широко раскрытым ртом под тонким слоем льда.

Когда криопротектор слился полностью, капсула упаковала тело моей дочери в пластик. — Словно упаковка для трупа… — вырвалось у меня.

— Эта упаковка служит дополнительной защитой! — ворчала Ульяна, заканчивая процедуру. — Ты теперь можешь возвращаться в палату. Про Монику говори, что не знаешь где она. Всем видом показывай, что переживаешь. Было бы хорошо всплакнуть.

— О-о-о, это я запросто! Хоть сейчас!

— Нет-нет, слезы оставь тем парням, что сторожат твою палату! Все будет хорошо, Ксюша! У нас уже получилось ее спрятать. Теперь бы ещё с этой ситуацией разобраться, чтобы поскорее освободить Монику. Все, иди! А то слишком подозрительно, что тебя долго нет.