Мне даже не дали время прийти в себя — почти сразу отправили к пациентам.

Алан всегда был при мне. Было тяжело, но никаких детских учреждений здесь пока ещё нет.

Конечно бойкому четырехлетке было сложно проводить всё время в медотсеке, но у нас сложилась довольно дружная компания и за сыном приглядывали все.

Алану очень нравилось внимание стольких людей и через несколько дней в его лексиконе появились русские словечки. Это так забавно(и совсем непонятно), когда в речи ребёнка перекликаются два языка.

Пациенты прибывали день ото дня. Сначала необходимые специалисты — медики, инженеры, учёные, специалисты.

Поначалу мы с Аланом даже ночевали в медотсеке, но уже через неделю получили свой собственный жилой отсек — наш новый дом.

Дом. Странное слово для тесной пустой коробки, но мы были и этому рады.

С каждым днем станция становилась все многолюднее, а значит, у нас всё прибавлялось пациентов, потому что мало кто отправился на криоконсервацию полностью здоровым.

Но три дня назад стали поступать пациенты с укусами. Это были те рабочие, которые, в связи с расширением жилых зон, расконсервировали и приводили в жилой вид новые, ещё опечатанные, уровни станции.

По их словам на них нападали "тени". Существа двигались с такой скоростью, что невозможно было их разглядеть.

Но это было лишь поначалу. Позже этих тварей стали находить мёртвыми.

Что это за твари и почему они погибли выяснили гораздо позже, когда у первых покусанных начали появляться признаки заражения.

Температура, озноб, тошнота, боли — с такими признаками вернулись к нам рабочие. Их немедленно госпитализировали и установили круглосуточное наблюдение. Далее симптомы развивались с такой скоростью, что мы не поспевали за ними. Светобоязнь, водобоязнь, агрессия к себе и окружающим. И тогда мы поняли, хотя это было совсем уж невероятно, что инфекция оказалась старинным бешенством.

Говорят, раньше люди умирали от этой болезни. Тяжело умирали. Больные подвергались мучительной боли и ещё более мучительным галлюцинациям.

В наше время такой болезни давно нет, потому что с младенчества все люди проходили вакцинацию против неё.

Невероятно, что здесь и сейчас появились пациенты, зараженные бешенством.

Конечно же, вирус мутировал, как и все живое на Земле. Он был настолько агрессивен, что мы просто не успевали лечить людей.

Заражённых немедленно изолировали, но по всей станции, то тут, то там появлялись твари и нападали на людей.

Существенного ущерба эти существа людям не приносили, но вот инфекция вскоре стала убивать. Ни один укушенный не прожил более двух суток.

— Мама, хочу пить… — отвлек меня от раздумий Алан.

Подошла к питьевому дозатору, включила кран — вода есть, значит снабжение станции продолжается.

За дверью вновь послышались крики, стоны и хрип.

Мы уже сутки сидим в этой палате, ожидая помощи. Выйти в коридор — верная смерть, ведь за дверью так много зараженных! Сидеть здесь — верная смерть.

Я подошла к своему сыну и подала ему воды.

— Нет!!! Нет!!! — Алан, выбил у меня из рук стакан и забился в угол кровати.

Значит водобоязнь "подоспела"…

Через несколько минут сын вновь уснул, а я задумалась, когда наша жизнь превратилась в ад? Или она всегда такой была? От бессилия наступила апатия и отрешенность. Я просто ждала. Никаких эмоций.

За дверью вновь скребли, словно они чувствуют, что здесь кто-то есть.

На данный момент на станции около полутора тысяч "разбуженных" людей. Сколько из них успело заразиться?

Может мы единственные остались?

— Мама! — вскрикнул сын во сне.

Я легла на кровать рядом с ним. Он опять горит. Жаропонижающие уже не помогают. Ничего уже не поможет. С того самого момента, как в медотсеке Алана укусили, я знала, знала поминутно, что с ним будет. Я набрала лекарства, все, что только могла, и мы закрылись в пустой палате. Поначалу меня накрыла такая истерика. Я металась, ревела, пыталась что-то сделать. Но что я могла? НИ-ЧЕ-ГО!!!

— Мама! Мама! — Алан метался во сне.

Болеутоляющие и седативное тоже уже не помогают.

— Потерпи, малыш! Мамочка рядом! Мама не бросит тебя! Алан, сынок, я люблю тебя! — шептала я ему на ушко.

Маленькое, исхудавшее тельце выгнуло судорогой и сын закричал.

Смотреть на его страдания не было сил. Слезы текли ручьём… Кажется, я кричала вместе с ним. За дверью творилась вакханалия — зараженные, услышав нас, ломились в дверь, кричали, бесновались.

— Ма-а-а-ма!!!! — истошно кричал Алан. — Ма-а-а-ма!

Я взяла сына на руки — его тело словно задеревенело. Прижала его к себе и стала покрывать лицо поцелуями.

— Милый мой, маленький мой, потерпи! Скоро все закончится…

— Мама, мне страшно! — прошептал Алан и обмяк.

— Ничего, маленький мой. — сквозь слезы шептала ему на ушко. — Мама не бросит тебя! Мама с тобой!

Отчаянно сдерживая рыдания, прижала сына к груди, зная, что нам остались минуты.

Малыш тяжело и хрипло дышал…

Пока из его груди не стал звучать совсем чуждый ему хриплый рык…

Зажмурила глаза, чтобы не видеть как мой маленький, ласковый сынок откроет свои, уже чужие, безумные глаза и начнёт рвать меня.

Сутки спустя.

— Много ещё? — спросил человек в военной форме.

— Ещё 23 отсека и этот сектор зачищен. — ответил ему обладатель такой же спецодежды.

— Вот черт. Скорей бы. Жрать хочется. — ответил первый.

— Смотри, как бы ты обедом не стал! — хохотнул его товарищ.

— Это вообще несправедливо. Почему мы не можем применять боевое оружие? — не унимался первый. — Ведь эти твари кидаются на нас не по-шуточному! Они ведь и правда сожрать нас могут.

— Ну во-первых — эти, как ты выразился, твари — все-таки люди. Они больны! И мы должны оказать им помощь. А во вторых — не будут они тебя жрать. Покусают и всё! — не выдержал третий солдат из их группы.

— Ага, а мне потом в заморозке чалиться, вместе с остальными зараженными и ждать, когда лекарство придумают? Нет уж, если на меня нападут…

— А ну рты закрыли! — рыкнул командир отряда. — Развели тут…

Он подошёл к двери очередного отсека и приставил универсальный ключ к магнитному замку, от чего тот тихо щёлкнул и мигнул зелёным "глазом".

За дверью людям в военной форме предстала страшная картина — весь отсек в крови и на полу два трупа.

— Вот черт! — присвистнул первый. — Похоже тут только трупы. Выживших нет.

— Да, не успели. Похоже зараженный ребёнок впился матери в шею и она погибла от потери крови. Проверь ребёнка! — сказал командир.

— Почему опять я-то? — заныл первый.

— Много говоришь.

Солдат подошёл к окровавленному ребёнку и ткнул в него прикладом автомата — ноль реакции.

— Чисто! Отправить сюда "носильщиков"? — отрапортовал он.

— Позже. Когда весь сектор будет зачищен от…

— Mother? — внезапный тихий всхлип заставил всех резко обернуться.

На полу, рядом с растерзанной матерью, пытался подняться мальчик лет четырёх.

— Твою ж…. Оно говорит! — чертыхнулся один из солдат и вскинул оружие.

— Не оно, а он. Это ребёнок, а не животное! Смотри, он не агрессивен. — пытался успокоить его товарищ.

Ребёнок то и дело переводил взгляд со своей матери на солдат своими огромными, перепуганными глазами.

— Мальчик? Как тебя зовут? — спросил командир на английском языке.

— Алан. — ответил перепуганный мальчишка. — Мама заболела?

— Он что, иммунный? — спросил один из солдат.

— Похоже на то! — ответил ему командир.

Группа солдат с опаской и удивлением смотрела на единственного выжившего после заражения.

— Центр. У нас выживший. — сиплым голосом проговорил командир в рацию, укутывая ребёнка в плед.

— Ну так отправляйте к остальным эвакуированным. В чем проблема? — ответил ему уставший голос.

— В том, что это похоже выживший после заражения!

Станция Л-214