От этого слова – ариведерчи – я как будто пришла в себя. Именно этим словом я сама в прошлой своей молодости заканчивала многие дебаты: внутренние или внешние. Сказав так, Рокки уверенно обошла двух потрясенных женщин, и я поспешила последовать за ней.

– Эй! – нас окликнула Присцилла.

Мы обе остановились. Рокки обернулась полностью, а я только полубоком, продолжая прятать своё лицо под кепкой.

– С подружкой заявилась, – в голосе Присциллы послышалась крайняя степень презрения. – Ты всегда была не такая, как все дети, так вот в чём причина, – её презрительный взгляд перебросился на меня, как будто именно я и являлась причиной странности Рокки. Что это? Что она имеет в виду? Прежде чем я успела понять, она вдруг вытащила из своей сумочки непонятную стопку мелкой бумаги, перевязанную бечёвкой, и совершенно неожиданно швырнула её прямо к ногам Рокки. Впившись взглядом в брошенное, я поняла, что это не что иное, как пухленькая связка конвертов, верхний из которых был украшен рисунком явно ручной работы, выполненным черными чернилами.

–Забери и это, – скорее выпалила, нежели произнесла Присцилла. – Нам не нужно то, что нам не принадлежит.

Заметив неожиданное напряжение на лице Рокки, я бесконтрольно прошептала ей:

– Что это?

Дальше произошло то, чего я совершенно никак не могла ожидать: Рокки не проигнорировала, не развернулась и не ушла – она наклонилась и подняла брошенное, как будто оно могло иметь такую ценность, чтобы она склонилась за ним… Да что же происходит?! Как она смеет бросать к ногам моей внучки… Что бы то ни было!

Рокки с невозмутимым выражением лица забросила связанную стопку непонятных конвертов в коробку, и вдруг задала этим женщинам непонятный для меня вопрос:

– Здесь все?

– До единого.

– Почему они у тебя?

– Переадресация почты – слышала о таком понятии?

– Зачем?

– После смерти Шона мы оберегали Геральта с Мирабеллой. А ты чем занималась?

Это был бессмысленный диалог. Рокки это понимала не хуже меня. Не собираясь продолжать участвовать в этом бреде, она развернулась и начала переходить дорогу в неположенном месте. Я, не задумываясь, последовала за ней. Благо движущихся автомобилей сейчас на улице не было.

Когда я садилась в машину, я увидела Присциллу с Лукрецией заходящими в подъезд дома. Они не догоняли нас, чтобы отобрать у Рокки коробку – они уже причинили достаточно боли, как им казалось, но они даже не подозревали, что причинили её гораздо, гораздо-гораздо больше, чем им того хотелось бы…

Сев за руль, Рокки вверила коробку назад в мои руки и начала попытки завести машину, способную увести нас подальше отсюда.

– Спрошу только ради праздного любопытства. Ответь, как все эти годы ты выносила их общество?

– Я же… – мой голос дрогнул. В глазах помутилось от слёз, которые не сорвутся, в горле запершило от колючего кома, от которого не откашляться. – Я же их и породила.

– Не вини себя во всём.

– Что они… – слова застревали в горле, глаза начало щипать. – Что они имели в виду, когда говорили, что ты не такая, как все.

– Да они решили, будто ты моя девушка.

– Что?! – резкий шок так внезапно ударил меня в самую голову, что даже глаза перестало щипать. – Но ты же не лесбиянка. Ведь нет?

– Нет, конечно, – мотор завелся, а Рокки в своём ответе сорвалась на откровенный смех – её, очевидно, не расстроила встреча с дальними родственниками, которые, по сути, никем ей не являются. Как и мне они являются никем. Я позволила чужакам прикидываться моей семьёй… Дурацкая жертва. И снова из тяжелых мыслей меня вырвала, словно выловила спасательным кругом из океана отчаяния, Рокки: – Я трахаюсь исключительно с мужчинами. Против природы не попрёшь.

От услышанного я так резко смутилась, что, почувствовав мгновенный прилив краски к лицу, вжалась в сиденье и немного сползла по нему вниз. “Всё в порядке, Рашель. Твоя внучка “трахается исключительно с мужчинами”. Это ли не повод для счастья – в теории, ты ещё можешь стать “настоящей” прабабушкой, а не “приёмной”.

Чтобы отвлечься от крайней степени своего смущения, сначала я решила подумать о том, какая Мирабелла была наивная, когда смела полагать, будто эти люди передадут её единственной кровной внучке не просто честную и положенную ей, но официально завещанную ей её бабушкой долю наследства. Однако самобичевание не помогло отвлечься быстро, так что я полезла в коробку.

– Что это? Что это за письма? – для начала я прочла адрес получателя. Странно: адресом был указан наш с Геральтом старый дом, который мы давно продали… Но вот я читаю строки об отправителе: Рокки Армитидж, Коннектикут, Хартворд. Меня словно в пальцы ужалило! – Рокки, что это за письма?!

– Не узнаешь? Это мои письма тебе.

– Я впервые их вижу! – внутри моей грудной клетки будто кратер взорвался. – Почему я впервые их вижу?!

– Должно быть, мои дяди и тёти решили уберечь тебя с дедом от общения с единственным напоминанием о вашем погибшем сыне.

– Ты писала мне письма?! – я как будто в соседней вселенной очнулась – я не понимала, что происходит…

– Да. – Молчок. – Сразу после переезда в Коннектикут по письму в месяц. Ты не отвечала. Поэтому со временем писем стало меньше. Последние десять лет по три письма в год: твой день рождения, мой день рождения и день рождения отца.

– Тридцать писем только за последние десять лет?!

– И в этом году тоже было письмо…

– Я не получала их, Рокки! – я начала пальцами разбирать стопку конвертов. – Я не получала их!

– Я это уже поняла.

– Ты поэтому думала, что я забыла о тебе?! Потому что за все эти годы не получила от меня ни одного ответа?! – мои слёзы никак не могли проступить через мои широко распахнутые от шока глаза – как будто застыли где-то внутри, замерзли и теперь кололи черепную коробку и кончики пальцев, обращая горячую кровь в моих венах в лёд…

– А ты, получается, думала, что это я о тебе забыла.

– Но ты не забыла! Ты писала мне!

– Ты тоже не забыла…

– Ох, Рокки! – в моих руках задержалось письмо, датированное декабрём прошлого года.

На мой ошарашенный вздох моя внучка, не отрывая от дороги своего сосредоточенного взгляда, с неопределённой эмоцией выдала следующие слова:

– Ну, письма – прошлый век. Мы с тобой могли позвонить друг другу. Кто нам мешал?

И правда… Кто?..

Остаток дня прошел словно в тумане. Я хотела почитать письма, но Рокки запретила – сказала, что я могу это сделать исключительно вне её присутствия. Мне пришлось смириться.

Мы заехали на два кладбища. На первом – побывали на могилах Геральта и Шона. Второе было кладбищем домашних животных – Вольт был единственным моим настоящим другом, что печально и отрадно одновременно. На всех трех могилах мы оставили букетики из красно-белых гвоздик, которые Рокки купила через дорогу от первого кладбища. Сверля взглядом серую каменную плитку, послужившую надгробием для верного пса, я прислушалась к поступающему грому и наконец заметила, что погода совсем испортилась: всё кругом посерело, где-то вдали громыхало, тяжелые тучи стали клубиться.

– Все эти годы ты писала мне письма, – всё ещё не найдя в себе сил оправиться от шока, тихо проговорила я, большим пальцем правой руки упираясь в левую ладонь.

– Если честно, я думала, что ты обиделась на мою мать за то, что она увезла меня в другой штат, и поэтому вы с дедом перестали поддерживать с нами общение. У нас никогда не было стационарного телефона, мать поздно купила мне мобильный телефон, я хотела позвонить тебе, но номера не знала. После трех первых неотвеченных писем мать посоветовала мне не навязываться.

– Не навязываться? – я бы вскрикнула от этого ужасного словосочетания, только вместо крика вырвался шепот. – Не похоже на Барбару. Она была самой умной и приятной невесткой из всех, что у меня были.

– Она потеряла любимого мужа. Сильно страдала и по-своему переживала своё горе. Могу порадовать тебя тем, что на других твоих невесток моя мать действительно непохожа. Она не сломалась и смогла пережить страшное. У неё поразительная тяга к тому, чтобы быть счастливой. Благодаря этому у неё сейчас есть Рилан, Шак и Габи.