Проводники были людьми жесткими, часто контрабандистами; они не стали бы рисковать собственной шкурой, беря с собой человека, который мог их замедлить, сдаться на полпути или попасться. Рассказывали, что проводники стреляли в отстающих, толкали их в овраги или просто оставляли в снегу на милость немцев или медведей с волками, бродивших по горам. Другие, слишком ослабев, чтобы идти дальше, просто сами ложились на снег и ждали прихода смерти. Много здоровых и крепких молодых людей пропадали без вести; хотя время от времени спасательные группы натыкались на замороженный труп, иногда в вертикальном положении, с пристальным, направленным перед собой взглядом. Гилберт объяснил, что в данных обстоятельствах, чтобы иметь хоть какой-то шанс, следовало предложить очень высокую цену, до 20 000 франков с человека. И чтобы проводнику было выгодно браться за это дело, ей нужно будет взять с собой еще двух беглецов – мужчин, которых она не знала, но которые ждали уже некоторое время. Денег у них пока не было, поэтому ей нужно было набраться терпения. «О задержке не может быть и речи», – ответила Вирджиния. Она сама была готова заплатить за всех 55 000 франков. Удивленный ее настойчивостью, Гилберт пообещал связаться с ней, как только у него появятся новости. Но Вирджиния должна была любой ценой скрывать Катберта от него и особенно проводника. Если они узнают о ее протезе, не останется никакой надежды на побег.
Они расстались, и Вирджиния поспешила обратно в «Отель-де-ла-Клош», но в ту ночь никто к ней не пришел. Ей ничего не оставалось, кроме как ждать, зная, что счет идет на минуты и немцы совсем скоро появятся на пороге. Прошла еще одна ночь, и на следующий день в Лондоне, 10 ноября, Уинстон Черчилль праздновал британскую победу в Битве при Эль-Аламейне и очевидный успех операции «Факел». В речи на званом обеде лорд-мэра Лондона в Мэншн-Хаузе премьер-министр воодушевлял уставшую от войны аудиторию: «Это еще не конец. Это даже не начало конца. Но это, возможно, конец начала». Но для Вирджинии таких слов утешения не было. Лишь долгое одинокое ожидание. Целый день, и еще одна ночь в гостиничном номере, где она чувствовала себя в ловушке.
В семь утра следующего дня вся мощь вермахта обрушилась через демаркационную линию на свободную зону. Французы не оказали сопротивления. Теперь оставалось всего несколько часов, прежде чем войска и танки должны были прибыть в Перпиньян, лишив Вирджинию последней надежды на свободу. Вернувшись в отель «Терминус» в Лионе, Клаус Барби гладил своего любимого кота и кипел от ярости. Под его командованием в Лионе в процентном соотношении было больше офицеров гестапо, чем в любом другом городе, включая Париж. Полная нацистская оккупация также позволила ему заручиться поддержкой тяжеловооруженных войск и офицерской элиты СС в черных мундирах со значками в виде черепа и костей. За любую информацию, которая могла помочь задержать Вирджинию, была предложена крупная награда. Однако никто не знал, где она находится, а Барби все еще не был уверен даже в ее национальности. Вскоре можно было услышать, как Мясник из Лиона – так его начали называть впоследствии, – кричал: «Я бы все отдал, чтобы заполучить эту хромую канадскую суку!»[233] Теперь, удвоив усилия по ее розыску, он приказал расклеить по всей Франции тысячи плакатов «РАЗЫСКИВАЕТСЯ!» с большим и детальным изображением Вирджинии. Внизу огромным шрифтом были напечатаны слова: «САМАЯ ОПАСНАЯ ВРАЖЕСКАЯ ШПИОНКА: МЫ ДОЛЖНЫ НАЙТИ И УНИЧТОЖИТЬ ЕЕ!»
Все еще скрываясь в отеле, Вирджиния около полудня наконец получила записку, что кто-то придет навестить ее ближе к вечеру. Проводник, как и ожидалось, прибыл после наступления темноты, и она с огромным облегчением никем не замеченная проскользнула в темноте в переднюю часть его фургона. Она передала ему половину денег с обещанием, что остаток будет выплачен по ту сторону границы. В задней части машины она могла разглядеть только двух мужчин, жавшихся друг к другу на полу. Они представились как Леон Гуттман, польский еврей, эмигрировавший в Австралию перед войной, и англо-француз по имени Жан Алибер. Когда фургон выехал из Перпиньяна на горную дорогу, мужчины выразили Вирджинии благодарность за то, что она за них заплатила. Находясь в вечном поиске хороших агентов, американка начала задаваться вопросом, сможет ли она использовать их в будущей миссии. Даже сейчас она была полна уверенности, что миссия у нее еще обязательно будет[234].
В то же время на вокзал Лион-Перраш прибыл еще один поезд, битком набитый немецкими военными. Танки и грузовики с огромным количеством людей, оружия и боеприпасов не отставали. По улицам города неслись ряды черных «Ситроенов» гестапо. Немецкие офицеры оттесняли пешеходов с тротуаров. Над общественными зданиями поднимали свастики, а часы переводили на немецкое время. Некоторые магазины начали делать упор на свою «арийскую» репутацию, чтобы привлечь клиентов из вермахта; книжный магазин на станции теперь продавал только нацистские трактаты или вишистские брошюры, в том числе антибританские разглагольствования французского морского офицера. Тем временем остатки «бумажной армии» Алена, в мощную боевую силу которой он когда-то заставил поверить Бейкер-стрит, ничего не делали. Большинство из них «поддались панике», «струхнули» и побросали оставшееся у них оружие в реку. «При первых же признаках опасности блеф был разоблачен», – сообщалось позже в официальном отчете[235]. Свободной зоны больше не существовало, и у Франции больше не было ни армии, ни империи, ни даже флота – то, что от него осталось, вскоре было затоплено его собственными офицерами в Тулоне. В Виши правительственные отели Петэна были отданы под квартирование немецких солдат. За такое тотальное унижение Гитлер изымал из французской казны по пятьсот миллионов франков в день, а его головорезы захватывали ценные активы – от сельскохозяйственной техники до художественных полотен старых мастеров.
Близнецы прибыли в охваченный хаосом город, постепенно осознавая весь ужас происходящего. Они взяли с собой жандармов для операции в Кастре и оставили их на углу улицы Гарибальди, а сами направились к многоквартирному дому Вирджинии, чтобы получить от нее последние приказы. Когда Генри Ньютон вошел в коридор, у него возникло «необъяснимое ощущение, что что-то было не так»[236]. Он вбежал по лестнице на шестой этаж, но не увидел на входной двери сигнала о том, что все было чисто. Он решил, что в такой ситуации лучше не стучать. Спустившись обратно к выходу, он спросил у консьержки, которой, как он знал, можно было доверять, что случилось с Вирджинией. Женщина сказала ему, что та уехала в спешке, не успев закончить все свои проекты. Когда Близнецы вышли из здания, к ним подошел священник, назвавшийся кодовым именем Епископ. Они не хотели говорить и пытались на него надавить, но он настаивал, говоря, что ему «жаль», что Мари нет – ведь он работает на нее. При упоминании ее имени они остановились. Священник с сильным немецким акцентом рассказал, что у него есть «несколько человек, фотографирующих таблетницы на побережье», и заявил, что ему должны 75 000 франков, чтобы продолжать финансировать их. Так что не знают ли они, где находится Мари? Разговор был коротким, но и его было достаточно, чтобы Алеш понял, кто они такие[237].
Фургон Вирджинии свернул на извилистую дорогу, прежде чем сбросить скорость и перейти в крутой подъем по каменистой тропе. Они остановились у неосвещенного амбара недалеко от обнесенной стеной горной деревни Вильфранш-де-Конфлан в предгорьях Пиренеев к западу от Перпиньяна. Группе из трех человек было приказано переждать там несколько часов под шум журчащих рек по обеим сторонам возвышающегося над ними горного массива Канигу[238]. Пытаясь отдохнуть на соломе, Вирджиния не могла перестать думать о «ребятах», которых ей пришлось оставить в тюрьме. Она чувствовала, что «ее сердце разбито»[239] из-за того, что ей не удалось завершить операцию «Кастр»; но теплилась надежда, что все прошло по ее плану, особенно для Рейка. Как только она доберется до американского консульства в Барселоне, решила Вирджиния, она попытается все выяснить.
