Однако были и некоторые проблески надежды, в том числе рост разногласий там, где когда-то царило полное единодушие. Рабочие заводов по всей Франции замедляли военное производство Германии, бастуя в знак протеста против нехватки продовольствия и топлива или просто теряя важные документы и меняя этикетки на товарах. В марте, во время одной из первых публичных массовых акций протеста, толпа остановила людей, пришедших на концерт Берлинского филармонического оркестра в Лионе, – в результате зрительный зал был практически пуст. Все больше и больше полицейских меняли сторону и начинали передавать информацию Вирджинии, в том числе и радостные вести о поразительных успехах недавних бомбардировок Королевскими ВВС заводов «Рено», производящих грузовики и танки для немецкой армии.
Вирджиния стала глазами и ушами союзников на большей части территории Франции, а принявший ее город Лион – горнилом французской подпольной деятельности. Даже без прямой радиосвязи с Лондоном ее присутствие доказывало, что союзники были все еще в игре и готовы отдать свои жизни за Францию. Тем временем доктор Руссе и Жермен продолжали неустанно работать на своего шефа, вербуя новых помощников и находя новые конспиративные квартиры. Популярность Руссе распространилась так широко, что большинство людей готовы были выполнить любую его просьбу. Фраза «я от Доктора» стала стандартным паролем УСО на большей части юга Франции. Не было недостатка и в тех, кто был готов прийти на помощь Жермен; она не стесняясь убеждала соотечественников проявить «мужество» ради своей родины, и ради нее они шли на это. Вместе трио сформировало устойчивую основу УСО, породившую несколько новых сетей, простирающихся на юг до побережья и на восток до швейцарской границы, с новобранцами, прибывающими даже из Парижа. Теперь Вирджиния могла рассчитывать на поддержку сотен мужчин и женщин от Лилля до Перпиньяна, представителей десятков профессий – от врачей до тюремных надзирателей и машинистов. Вот оно, подлинное ядро будущей секретной армии, ждущее лишь нужного момента, чтобы вступить в игру. Если бы только у них был радиопередатчик для связи с Лондоном в режиме реального времени, чтобы строить планы и отдавать приказы…
Когда бравый Кауберн вернулся во Францию в июне 1942 года с очередной короткой миссией по нападению на железнодорожные пути недалеко от Тура (в центральной Франции), он обнаружил, что Вирджиния не только проигнорировала его предупреждения, но и превратила свой дом в «центр всего Сопротивления»[129] во Франции. Известность Вирджинии означала, что она пошла на то, что Бакмастер описывал как «безумный и невероятный» риск, привлекая к операции такое количество разных людей. Но ее действия не были безрассудными. Вирджиния изменила свое кодовое имя с Мари на Изабель, а затем на Филомену. Она позаботилась о том, чтобы ходить домой разными маршрутами, постоянно проверяя, не преследуют ли ее, и никогда не приближалась к дому или кафе напрямую, не обойдя сначала квартал. Она не посещала одни и те же места слишком часто и все время меняла внешний вид. Вирджиния также получила временное водительское удостоверение, чтобы не ездить так часто на поездах. Фактически ее жизнь превратилась в эпичную гомеровскую борьбу умов.
Тем не менее, росла опасность предательства и проникновения в сеть врагов. Удача, ловкость и помощники Вирджинии из полиции не могли защищать ее вечно. Неугасимый интерес Бляйхера к загадочной фигуре в Лионе после ареста Сильвена привлек внимание гестапо. Однажды вечером молодой человек, которого Вирджиния не знала и о котором никогда не слышала, появился у ее двери, утверждая, что он парашютист из УСО. Он был настойчив и в некотором роде даже правдоподобен, но шестое чувство подсказывало ей, что что-то было неладно, поэтому она притворилась, что ничего не знает, и выставила его. Она едва не попалась. Вскоре после этого Вирджиния узнала, что несколько немецких «агентов-провокаторов» пытались внедриться в ее сеть. Абвер и гестапо теперь были одержимы – по отдельности и в тандеме – задачей выследить знаменитого агента, который, как они знали, находился где-то в Лионе. Бляйхер был человеком утонченным и предпочитал брать своих врагов хитростью, а не пытать их. Гестапо же этими качествами не отличалось.
Вирджиния переехала в новую трехкомнатную квартиру в доме под номером 3 на Пляс-Олье в элегантном квартале солидных буржуазных шестиэтажных домов, где в обычное время состоятельные дантисты или юристы вели скучные жизни. Угловое здание, в котором обитала Вирджиния, имело несколько выходов, в том числе незаметный дверной проем, ведущий на задний двор. Когда за декоративной решеткой окна стоял цветочный горшок, можно было стучать в дверь и быть уверенным в безопасности, и Кауберн не переставал удивляться постоянному и разнообразному потоку просителей со всех уголков страны, как будто Вирджиния была какой-то доброй феей. «Если вы просидите на [ее] кухне достаточно долго, вы увидите, что большинство людей приходят с той или иной проблемой, с которой [она] быстро справляется», – говорил Кауберн, обеспокоенный тем, что для многих она стала кем-то вроде матери. Вирджиния делилась с ними контактами и даже стирала для них вещи и отдавала свои еду и мыло. Ее социальная работа включала раздачу наличных денег семьям участников движения Сопротивления, попавших в тюрьму[130], а также отправку задержанным на Вилле де Буа в тюрьму Перигё посылок с продовольствием, собранных Красным Крестом. Когда люди просили о помощи, Вирджиния находила величайшее удовольствие в ее оказании. «Она расплачивалась за то, что была такой сильной и надежной: все шли со своими проблемами к ней», – замечал Кауберн[131]. В ее жизни не было ни минуты покоя, но как раз это ей и нравилось. На самом деле в тот момент она разрабатывала новое направление работы по вызволению задержанных агентов из тюрьмы, или, как она его называла, «неофициальное освобождение». Похоже, никто кроме нее этим не занимался, позволяя нескольким из величайших талантов УСО чахнуть во французских тюрьмах, вероятно, безо всякой надежды на помощь. Благодаря связям во французской полиции, больницах и тюрьмах у Вирджинии была возможность внести действительно существенный вклад в войну. И никто не мог ее остановить.
Однажды вечером в марте 1942 года в ее дверь постучал мужчина, который в бреду от боли держался за живот. Она ждала его прихода. Старший агент Секции F по имени Джерри Морель был страховым брокером французского происхождения, который называл себя «британцем военного времени» и был первым, кого внедрили при помощи «Лизандра» – крошечного трехместного самолета, способного приземляться и взлетать практически где и откуда угодно. Однако он продержался всего шесть недель в родной стране, прежде чем один из контактов выдал его властям. Ему повезло, что офицеры, арестовавшие его, сообщили об этом Леону Гуту, региональному начальнику Сюрте, базировавшемуся в Лиможе, – еще одному из контактов Вирджинии. Ей удалось убедить Гута отзывать своих инспекторов, когда те выслеживали британских агентов, при условии, что у последних была правдоподобная легенда, которая подходила для рапортов. Некоторые из инспекторов даже давали дружеские советы, как получить более качественные поддельные удостоверения личности или как носить пистолеты менее заметно. Но Мореля задержали два офицера-новобранца с немецким акцентом, и Гуту пришлось устроить для них шоу, «с пристрастием допрашивая [Мореля], пытаясь запугать его угрозами и криками». По истечении времени, которое сошло бы за время допроса, Гут «полностью успокоился [и] сказал, что… все будет в порядке»[132].
Однако даже Гут не мог не заметить, какую серьезную ошибку допустили в УСО. В продуктовой карточке Мореля был указан несуществующий адрес, поэтому его дело забрали у Гута и передали в руки самим вишистам. Теперь они занимались расследованием дела того, кого считали «особенно важным» и «чрезвычайно опасным»[133] британским агентом, с тех пор, как узнали, что Морель приземлился на «Лиззи». Его поместили в одиночную камеру тюрьмы Перигё, где содержались агенты с Виллы де Буа, – также без шансов на побег и с перспективой смертной казни.
