– Думай, Художник, думай… – птица, не мигая смотрела на него.

– Ты понимаешь, в том-то и беда, что у меня времени нет подумать о своей жизни, я постоянно должен работать, – вздохнул он. И тут же призрачные кандалы, висевшие на его руках, лопнули с неприятным звоном, и осели к его ногам, рассыпавшись призрачной пылью. – А, так вот путь к свободе! – радостно воскликнул Мастер. – Осознать, остановиться, подумать… – и он поднял на Вестницу сияющие глаза.

– Не только это, но уже хорошо, – если бы птицы могли усмехаться, то Художник мог бы побиться об заклад, что это была именно усмешка.

И в этот момент раздался стук в дверь.

– Друг, открывай! – раздался снизу бодрый голос Управляющего. – Я знаю, что ты дома, – хохотнул он.

– Учти, действия Эликсира Истины надолго не хватит, – произнесла птица. – Тебе нужно научиться справляться самому. Я еще вернусь! – крикнула она, сделав прощальный круг по комнате.

В дверь барабанили, чем дальше, тем громче. Тон Управляющего становился все более грозным:

– Отпирай! Ты что там, уснул, что ли! Чем ты там занимаешься?! Открывай!

Художник, со вздохом отправился вниз. Нити таяли в воздухе, вернее, он переставал их видеть, ведь влияние волшебной жидкости подходило к концу. На пороге стоял довольный и улыбающийся Управляющий, держа правую руку крендельком, как будто на нее кто-то опирался, хотя он был один. Улыбка его была вполне дружелюбной, и только злобный блеск в глазах выдавал его недовольство. На миг Маэстро показалось, что справа, держа под руку его нежеланного гостя, стоит рыжая женщина с желтыми глазами, укутанная в зеленые одежды. Она с каким-то неприятным любопытством поглядывала на Мастера, однако, мгновение – и фигура ее начала подёргиваться рябью, оплывать, таять, словно марево в жаркий летний день, и стоило ему моргнуть, как перед ним вновь стоял один лишь Управляющий, успевший взять себя в руки. Шагнув через порог, он начал оглядываться, будто искал кого-то. Тем не менее, голос его был полон радости и дружелюбия.

– Чего не открывал-то? Я уже замучился стучать! – и он шутливо ткнул Художника в бок. – Или тут у тебя какие-то тайны-секреты от меня завелись? А ну, рассказывай, мы же друзья! – И он вновь, по своей извечной привычке, подхватил Маэстро под локоток, и потащил на кухню.

– Да какие там секреты? – Художник утомленно потер переносицу. – Просто я устал, друг. Мне нужно отдохнуть… Давай сделаем перерыв?

– А знаешь, давай сделаем! – воскликнул Управляющий. – Я же все понимаю! Отдыхать надо, да и я сам устал ужасно. Давай отдохнем! Вот сейчас сделаем большой заказ, и запланируем отдых! На две недели, нет, на месяц! Вот заработаем миллион золотых монет, и сразу отдохнем! А знаешь, мне клиенты столько хороших слов наговорили днями. Считают, что у нас отличный тандем. Говорят, как великолепно, что вы нашли друг друга… – Голос его стал размеренным, убаюкивающим, завораживающим. Управляющий все вещал и вещал, ставил задачи, задавал направления, и Маэстро все больше и больше погружался в круг рутинных дел.

Вдруг что-то звякнуло на самой грани слышимости, и на краткий миг Художник увидел серые призрачные кандалы, что хищно нацелились на его запястья. Он мотнул головой, разгоняя морок, и голос собеседника утратил свой колдовской эффект, а дымные наручи разочарованно, как показалось Маэстро, клацнули застежками, и вновь рассыпались в пыль.

Внезапно Художник поймал себя на мысли о том, что есть во всем этом какая-то неправильность, фальшь. Он не мог точно сказать, в чем именно она заключалась, но чувствовал, что все теплые слова, показное расположение его партнера, все попытки заявить о глубокой и искренней дружбе – не соответствуют действительности. Чувство это было странным и мучительным – Маэстро был способен на настоящую дружбу, знал, что это такое, но ему никак не удавалось совместить происходящее с тем, что в его понятии называлось дружескими отношениями. Открытие было неприятным, и все попытки забыть о нем не удавались. Двойное дно подспудно стало ощущаться Мастером.

После ухода Управляющего он долго не мог уснуть. Вновь и вновь перебирал он в памяти события этого необычного дня, силился разглядеть чародейскую паутину, да раскладывал по полочкам то, что происходило до тех пор. А поздно ночью в окно стукнуло белое крыло, и Вестница, влетев в спальню, уселась на спинку кровати.

– Привет, давно не виделись! – радостно приветствовал ее Мастер. – Знаешь, я тут вот о чем подумал…

С тех самых пор не без помощи крылатой Вестницы, разумеется, Художник постепенно учился сопротивляться странным чарам своего Управляющего. И чем яснее он осознавал происходящее, тем меньше темно-серых нитей опутывали его мастерскую и его самого. А фальшь, звучавшая в словах и поведении партнера, все не давала ему покоя. Однако, на свои прямые вопросы Маэстро не получал ответов. Управляющий ловко уводил разговор в сторону, либо говорил что-то, очень похожее на правду, но, по ощущениям, ею не являвшуюся. Художник чувствовал себя крайне глупо, он не умел наполовину доверять, наполовину открываться и наполовину дружить.

Тем временем, странные неудачи все продолжали преследовать Управляющего – необъяснимые падения, после которых он по нескольку дней не показывался никому на глаза, внезапные отлучки, загадочные проблемы со здоровьем. Все это вызывало законное недовольство клиентов, которое он списывал на нерадивых поставщиков рам для картин, глупых людей, которым вечно чего-то надо, и недостаточно хорошую работу самого Мастера.

А однажды под вечер Управляющий ввалился в дверь башни Художника, и заперев ее за собой на все замки и засовы, в изнеможении сполз на пол. Он был встрепан, одежда в полном беспорядке, глаза его горели лихорадочным блеском:

– Только не выдавай! Не выдавай меня ей! – горячим шепотом начал он.

– Да кому ей-то? – не понял Маэстро.

– Ей, она сейчас придет за мной, я еле вырвался! Пойдем, пойдем, спрячь меня, и я все тебе расскажу…

Пробравшись в мастерскую, дрожащими руками затворив все окна и опустив на них глухие шторы, почти забившись в угол между диваном и стеной, Управляющий произнес трясущимися губами:

– Она – моя Одержимость! – и он затравленно оглянулся вокруг, как будто боялся, что услышав свое имя, это злобное создание тут же явится перед ним. – Понимаешь, мне нельзя с ней встречаться! Я давно, еще в юности с ней стакнулся. Ну, все так делали, и я тоже. Поначалу-то оно ничего, а вот потом… И мне никак, ну никак с ней нельзя. А она, проклятая, опять явилась… Но ты не думай, я справлюсь… Я уже думал, может к чародеям обратиться, они умеют отваживать, я знаю… Только ты никому не говори, ладно? На самом деле, это ничего! Я справлюсь сам, я сам справлюсь! Вот сейчас посплю немного, приду в себя, и справлюсь…

До самого утра вокруг башни Художника раздавались чьи-то крадущиеся шаги, и слышалось хихиканье, напоминавшее скрежет железа по стеклу…

Утром Управляющий извинился, и ушел, пробормотав: «Надо же, какая ерунда может порой присниться!» Неделю его не было видно, а ровно через семь дней он был вновь бодр и свеж, шутил и смеялся, и, естественно, управлял процессом. Миллион золотых монет все еще не был заработан, и Художник, безусловно, нуждался в его пинках и понуканиях.

А для Маэстро многое оставалось неизменным – контроль со стороны Управляющего, все новые и новые заказы, почти слившиеся во едино дни и ночи… И – обещанный большой заказ, которого люди терпеливо ждали почти год, поскольку Управляющий все оттягивал и оттягивал начало работ. То не было достаточно материалов для рам, то ему следовало поучиться тому, как их правильно размещать, то нужно было настроиться на заработок миллиона золотых монет. Словом, люди ждали, а Художник, который не мог не выполнить данное обещание, все продолжал сотрудничать со своим партнером.

При этом, Маэстро не мог предугадать, когда Управляющего накроет вновь. Просветы, когда Одержимость не мучала его партнера, бывали довольно долгими. И тогда он с утроенной энергией начинал заниматься делами и подстегивать Мастера.