– А как же… боль? – не унималась самая маленькая снежинка.

– Боль – всего лишь часть пути, часть опыта. И – да, боль будет. И, наверное, даже много, – вздохнула Метресса. – Однако без этого никак…

– Но почему? Почему? – зазвенело вокруг.

– Потому что человеческое тело не растет без боли и не меняет без нее своих состояний. Потому что все, что ты знаешь и помнишь сейчас, ты забудешь на Земле. Потому, что не поняв, что значит «плохо» и «больно» ты никогда не поймешь, что значит «хорошо» и «счастливо»… Потому что даже если что-то пойдет не так, это «не так» будет ко благу для тебя… Потому что твоей самой главной задачей будет переплавить боль в Любовь…

– … переплавить боль в Любовь… – эхом откликнулась Душа.

– Ну что, ты готова?

– Да! – Решительно произнесла она.

– Тогда сверяемся с картой – и в путь!

Сказка о женской мудрости

Дидактическая Сказка

В некотором царстве, в некотором государстве жили были парень и девушка, Рон и Виола. Встретились они как-то на осенней ярмарке, да и полюбили друг друга. Долго ли, коротко, встречались они, гуляли, разговоры длинные вели, да и поняли, что друг без друга жизнь им не в жизнь. Рассказали родителям о своих чувствах, а те и не против – честным пирком, да за свадебку. Стали молодые жить-поживать, добра наживать.

Обычно сказки на этом заканчиваются, а наша только начинается…

Жили молодые, как положено – выстроил Рон для любимой красивый дом, сад вокруг насадил. С утра на работу уходил, к вечеру возвращался. А Виола с утра до ночи по хозяйству хлопотала, что птичка певчая, песни пела. О чем милого ни попросит – все тотчас для нее делается. Так они жили не тужили, деток народили.

Случались у них, бывало, и размолвки да ссоры – куда ж без них. Да верно в народе говорят – милые бранятся, только тешатся. Вот и у наших героев все их раздоры быстро заканчивались жарким примирением.

Шло время, только стала Виола замечать, что Рон не так уже быстро да радостно просьбы ее выполняет, все норовит вечерком поближе к огню сесть, бутылочку сидра взять, да трубку закурить. Стала она его все чаще да громче ругать. Придет он с работы усталый, крикнет: «Жена, на стол собери!» А она тут же ворчать принимается – мол, и сапожищи-то не снял, и ручищи-то не помыл, и грязищи-то натащил, никакого сладу с тобой, чесслово! А Рон и ухом не ведет.

Разозлится Виола, еду на стол швырнет, все ждет, пока он ее, как бывалоча, утешит, да спросит, как день прошел, а он – ноль внимания. Сидит себе, ест, что поставили, даже не похвалит. А жена тогда пуще прежнего браниться примется. Вот так жить стали.

Да только заметила Виола, что чем больше она его ругает, тем меньше он ее слышит, а временами мерещилось ей, будто он в деревяшку превращается, ничего его не трогает. Как-то, особенно сильно на мужа разозлившись, она возьми, да и скажи в сердцах, мол, чурбан бесчувственный, толку от тебя нету! Лучше бы я за кого другого замуж пошла, время на тебя, чурку, не тратила!

А на утро увидала Виола, что стоит посреди комнаты будто Рон, а будто и не он – словно в рост его куклу деревянную выстругали. И стоит она, Роновыми глазами моргает, и с места не двигается. Всполошилась Виола, запричитала:

– Люди добрые, что ж это делается! У честных женщин мужья в деревяшки превращаются! Где ж это видано? Где это слыхано? Что же мне, горемычной, делать-то теперь? И так было от мужика толку чуть, а теперь вообще не будет!

Сбежались на ее крики деревенские жители, набились в светлицу. Глазами хлопают, руками плещут – никогда чуда такого не видывали, и что делать с ним не знают. Поглазели, повозмущались, да и разошлись, а Рон как стоял чурбаном деревянным посреди светлицы, так и стоит. Обошла Виола его по кругу, да и обнаружила на спине замочную скважину, будто надо туда ключ какой вставить. Кинулась по всему дому ключи собирать, целый передник насобирала. Начала к мужу деревянному ключи подбирать. И так старалась, и эдак, ни один не подходит! Так целый день провозилась, умаялась.

– Одно хорошо, – проворчала она наконец, – хоть кормить тебя не надо!

Села она за стол одна, грустно как-то ей стало.

– Хоть бы руки помыл, что ли… – пробормотала себе под нос. И тут – о чудо! – деревянный Рон чуть голову повернул. Обрадовалась Виола, и уже громче приказала:

– Иди, руки мой, да за стол садись!

И Рон деревянной походкой прошел в сени, руки вымыл да за стол сел.

– Хлеб бери, ложку, ешь! – приказала Виола, которая успела и на мужа накрыть.

Выполнил он ее приказания, поел, ложку отложил, и снова в одну точку уставился. Но Виола уже поняла, что он ее слышит, и приказы выполняет.

– Иди, – говорит, – раздевайся, да спать ложись. И муж безропотно пошел, и все сделал.

Тут Виола, не будь дура, счастье свое осознала, и, довольная, рядом с мужем уснула. А на утро, когда Рон так и остался в кровати деревянным чурбаком лежать, она принялась покрикивать, да команды раздавать… С тех пор так в их доме и повелось – жена приказы раздает, муж выполняет. И Виола-то спервоначалу нарадоваться на него не могла – что ни скажет в приказном порядке, он все сделает, и слова поперек не скажет. И даже без ключа от этой куклы деревянной управилась!

Да вот только вскоре скучно Виоле стало, и грустно. Вот, вроде, и при мужике, и руки у него золотые, и слова не скажет поперек, а все одно – грусть-тоска. Ни поговорить с ним, ни к плечу прижаться, ни тепла человеческого получить… Стала она думать-гадать, стала потихоньку соседок расспрашивать, а потом и просто людей бывалых – не слыхал ли кто о такой напасти – как мужа деревянного обратно человеком сделать, да так, чтобы он ее слушаться продолжал?

И вот, как-то раз, на той же осенней ярмарке, где они с Роном в свое время встретились, одна древняя мудрая старушка выслушала ее историю, головой покачала, да и промолвила:

– Эх, девонька, злое дело ты сотворила, в черный час слово молвила… Уж и не знаю теперь, как горе-то твое избыть… Сама не помогу, а скажу лишь, что сестра моя старшая, что на вершине горы живет, может быть, сможет тебе помочь… Да только долог к ней путь, труден. Не испугаешься ли?

– Да чего мне уже бояться? И терять нечего – дети выросли, своими домами живут, и что же мне, под старость лет дни с чурбаном бесчувственным проводить? Говори, как до сестры твоей дойти!

Указала ей дорогу мудрая старица, собралась Виола, да и пошла. И вправду непростым путь ее оказался, не раз пришлось ей жизнью рисковать, да желание мужа вернуть сильнее всех трудностей оказалось. Так что, время прошло, и встала женщина на пороге убогой избушки, в которой еще более древняя старушка обитала. Поклонилась ей странница до земли, совета да помощи спросила. А та ей и говорит:

– Трудное дело у тебя, девонька, мне много думать надо, книги свои волшебные читать… А ты пока тут у меня прибери, порядок наведи, а то видишь, я совсем дряхлая стала, не могу сама…

Разозлилась Виола про себя, обругала старушку словами недобрыми, да вслух ничего не сказала, поклонилась только. Хозяйка ушла думу думати, книги волшебные спрашивати, а гостья порядок в доме наводить принялась. Долго ли, коротко, управилась она с делами, даже саму старушку отмыла, принарядила, причесала, и за стол накрытый усадила.

– Ох, доченька, что я тебе скажу… Горе твое тяжкое, не нашла я в книгах своих ответа на твой вопрос. Узнала только, что у сестры нашей старшей ты спросить можешь… Только живет она еще дальше, чем я, на острове посреди моря-окияна… Пойдешь ли? Не побоишься?

– А что мне еще остается?! – осерчала Виола. – Я и так столько по лесам плутала, по горам лазила, а дома – муж, чурбан чурбаном сидит! Он же без меня даже еды себе не возьмет, так с голоду и помрет! Говори уж, куда идти!

Рассказала хозяйка дорогу гостье, собралась она, да на рассвете в путь и отправилась. Долго ли коротко, а добралась Виола до острова посреди моря-окияна. Глядь, а там вместо убогой лачужки – дворец стоит, а вместо дряхлой старушки ее девица-красавица встречает.