И Тата охотно принималась за работу.

— Бывало, часто заходила к нам Анна Ивановна, — рассказывает здравствующая дочь о. В. Чулкова. — Почти каждый день она приходила в наш храм или к утрени, или к ранней обедне; приложится к иконам, раздаст милостыню нищим, а потом и к нам зайдет. У нас она и обедала, и чай пила и ночевала. Братья мои, когда не было дома отца, любили ее подразнить, посмеяться над ней. Анна Ивановна тогда, по-видимому, сердилась, шумела, кричала, грозила палкой. И я, бывало, дразнила ее.

— Вот, Анна Ивановна, я скоро выхожу замуж, — говорила я ей, — тогда уж не буду шить тебе юбок, платья.

— Полно, полно городить вздор-то. На, лучше завяжи мне платок-то… Тебе еще рано замуж… А вот этот молодец скоро женится.

И действительно, слова Анны Ивановны оказывались справедливыми: на кого она указывала, что тот скоро женится, или что та скоро выйдет замуж, то так и случалось.

Все жители Сенной площади — торговцы, приказчики, чернорабочие, а также и многие из духовных и высокопоставленных лиц, хорошо знавшие Анну Ивановну, относились к ней с глубоким уважением, видя в ней не простую побирушку-нищую, а Христа ради юродивую, а потому всячески и старались чем-нибудь угодить ей, и охотно подавали ей милостыню, потому что знали, что она передаст эту милостыню тому, кто действительно в ней нуждается.

С особенным же вниманием следили за Анной Ивановной, как и за блаженной Ксенией, извозчики: завидев Анну Ивановну, они мчались к ней на своих пролетках, желая провезти ее хоть несколько шагов, в уверенности, что кому это удастся, у того целый день езда будет прибыльной.

Но Анна Ивановна не садилась на самого первого примчавшегося возницу: со многими из них она заводила ссоры, шумела, кричала, грозила палкой, и, наконец, садилась в пролетку того из них, которого считала лучшим. За свой проезд Анна Ивановна обычно платила пятиалтынный, но извозчики почему-то не хотели брать пятиалтынного.

— Куда ты мне даешь пятиалтынный, дай лучше копеечку. Не надо мне твоего пятиалтынного, — обычно говорили ей извозчики.

И чрезвычайно рад был тот возница, кому Анна Ивановна давала вместо пятиалтынного копеечку. Извозчики верили, что именно копеечка Анны Ивановны доставит им желанную удачу в дневной выручке.

Другие же люди, плохо знавшие Анну Ивановну и соблазнявшиеся отчасти ее грязным и рваным костюмом, а отчасти ее нередкими ссорами с окружающими, шумом, криком и вообще странным поведением, считали ее за сердитую, ворчливую нищую и относились к ней с полным недоброжелательством, не ведая того, что неприличным, по-видимому, поведением Анна Ивановна старалась уничтожить, или, по крайней мере, уменьшить к себе уважение.

Такие именно недоброжелательные отношения к Анне Ивановне установились и со стороны призреваемых старушек в богадельне Большеохтенского кладбища, куда Анна Ивановна была определена по распоряжению епархиального начальства. А последнее, т. е. определение Анны Ивановны в число призреваемых Большеохтенской богадельни произошло по следующему, обнаружившему в ней дар прозорливости, случаю.

Бродя однажды по городу, Анна Ивановна зашла в Невскую Лавру. На дворе Лавры ей попался навстречу очень молодой ученый архимандрит[3].

Анна Ивановна подошла к нему под благословение и потом сказала ему:

— О, архимандрит, ведь ты скоро будешь епископом!

Не поверил архимандрит словам бедной нищей. Но предсказание Анны Ивановны исполнилось в точности.

Отец архимандрит, действительно, вскоре же был произведен в сан епископа и сделался викарием С.-Петербургским. Тогда-то он и вспомнил слова юродивой. Он тотчас же разыскал Анну Ивановну и, тронутый ее жалким внешним видом, а может быть, и из боязни, чтобы ее, как бродяжку, не открывающую своего звания и не имеющую паспорта, не забрали в полицию, стал хлопотать о предоставлении ей какого-нибудь пристанища.

Хлопоты епископа увенчались успехом, Анна Ивановна, под вымышленными фамилией и званием — дочери умершего работника Медицинского ведомства Ивана Лашкина[4] сначала была зачислена кандидаткой. Но этому определению в богадельню не были рады как сама Анна Ивановна, так и ее соседки богаделенки.

Анна Ивановна не могла равнодушно и спокойно смотреть на праздную, бездеятельную жизнь богаделенок, проводивших целые дни в пересудах всех и каждого и во взаимных ссорах между собою: она вмешивалась в их ссоры, шумела, кричала на них, делала нередко резкие наставления, чем еще больше обостряла и без того уже недоброжелательные отношения.

Богаделенки, со своей стороны, с презрением относились к грязному, оборванному костюму Анны Ивановны, видели в ней ворчливую, злую, неуживчивую женщину и всячески старались досадить ей, хотя иногда и побаивались ее, зная, что она пользуется покровительством епархиальной власти. Вот почему Анна Ивановна по-прежнему любила больше жить на Сенной, где ее любили и где она чувствовала себя подальше от греха.

Из других случаев прозорливости Анны Ивановны нам удалось узнать следующие.

Протоиерей Покровской коломенской церкви, о. Гавриил Иванович Михайлов, служивший раньше в Спасо-Сенновской церкви, хорошо знал Анну Ивановну, но почему-то недолюбливал ее, позволяя себе иногда, хотя и в шутку, посмеяться над ней.

Однажды хоронили зажиточного купца. На похороны, а после них и на поминки, в числе других были приглашены и о. Гавриил и Анна Ивановна. На поминках, в присутствии одного архимандрита, многих протоиереев и иереев, разговор, по обычаю, зашел о добродетелях почившего и о том, как легко умирать праведникам.

Отец Гавриил, обращаясь к Анне Ивановне, спросил ее:

— Вот и ты, Анна Ивановна, много постранствовала в своей жизни, много потрудилась, а приготовилась ли к смерти? Ведь ты, я думаю, скоро умрешь?

— Батюшка, — отвечала Анна Ивановна, — я всегда готова умереть. Я всю жизнь к этому дню готовилась. Да вот что мне жаль: когда я умру, то и ты проживешь после меня не больше одной недели. А у тебя ведь семья; надо же пожалеть и семью.

Это же самое предсказала Анна Ивановна о. Гавриилу и в другой раз. Идя однажды по Садовой улице, он встретил Анну Ивановну. Анна Ивановна бросила на землю свой мешок и подошла к о. Гавриилу за благословением: о. Гавриил, увидав Анну Ивановну, сказал:

— Ах, это ты Анна Ивановна… все еще странствуешь по городу, а я думал, что тебя уже и в живых нет? Ну, ладно, Господь тебя благословит.

— Вот спасибо, батюшка, отвечала Анна Ивановна, за благословение. А о смерти лучше не говори. Помнишь, я тебе сказала, что как только я умру, так и ты после того недолго проживешь. Ну, вот и теперь я то же скажу: как только я умру и не успеют меня похоронить, как и по тебе будут панихиды служить.

Действительно, вскоре после смерти Анны Ивановны, о. Гавриил сильно заболел и несмотря на всевозможные старания семи докторов жизнь его спасти не удалось: через два дня после смерти Анны Ивановны о. Гавриил скончался, вспоминая при кончине замечательное предсказание Анны Ивановны[5].

* * *

Однажды Анна Ивановна встретилась с одним из воспитанников, окончивших курс С.-Петербургской духовной семинарии и, подавая ему палку, сказала:

— Возьми себе эту палку: она тебе пригодится. Тот взял палку и долгое время недоумевал, что бы значили эти слова юродивой? Спустя лишь много времени, когда он был назначен полковым священником и когда ему, по обстоятельствам времени, пришлось со своим полком вести чуть не кочевую жизнь, он понял, что своими словами Анна Ивановна предсказала ему кочевую походную жизнь.

* * *

Придя однажды в квартиру священника Спасо-Преображенской Колтовской церкви А. М. Листова и беседуя с ним, Анна Ивановна между прочим сказала ему:

— Ну, батюшка, ты скоро будешь большим священником, видишь — все бугорки да бугорки, горки да горки, кресты да кресты, а деревьев-то, деревьев-то сколько?! Вот ты там и будешь большим священником.