Так окончилась скитальческая жизнь Дарьюшки, и она в монашеском постриге с именем старицы Исидоры (в честь юродивой IV века Исидоры, память 10/23 мая) заняла уже свой определенный покойный уголок, которого никогда еще не имела в жизни, в своей излюбленной Воскресенской обители, подле милых своих матушек.

Приблизительно спустя месяца четыре после иноческого пострига Дарьюшки, когда ей было около 80 лет от роду, в 1854 году 1/14 июля в двенадцатом часу, тотчас после принятия Св. Христовых Таин, прохворав только одни сутки, Дарьюшка скончалась от холеры.

Трогательно было видеть, как спешил весь монастырь, и стар и млад, проститься с любимою всеми старушкою; слова любви, простоты и смирения не иссякали в ее сердце до последнего издыхания. Но никто уже не мог удержаться от слез, когда сама ее благословенная игуменья явилась на последнее свидание с нею, «убогим человеком».

Глазами, полными любви и благоговения, Дарьюшка смотрела на нее.

— Благослови меня, матушка, в дальний путь, не забудь меня в твоих святых молитвах!

Дарьюшка торопила, чтобы ее причастили скорее. Когда ее духовник и любимый друг стал произносить молитву к причащению: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живаго», Дарьюшка повторяла за ним громким, никогда до тех пор не слыханным голосом эти слова. Ясно было, что произносила их душа, полная простой веры, нескончаемой любви; ясные, чистые ее глаза были сознательно устремлены на Чашу Спасения; лицо, взгляд, голос просветлели вдохновением, предвкушением блаженства. Невольный трепет благоговения овладел сердцами внимавших и видевших: она беседовала с Тем, Кто обещал невидимо всегда присутствовать при молитве призывающих Его, с Тем, Кто во всю жизнь ее был для нее первым благом, с Тем, Кто, по ее опытному верованию, никогда не отвергает прибегающих к Нему, Кто всегда близок к болезным странникам, всегда разделяет их нужды и печали, не отвергает их слез и скорбей, но, принимая их на себя, дает им взамен вечное блаженство!

— Нет, Тебя, Господи, добряе, нет Тебя краше!

Все плакали, следя за последними минутами умилительной старицы; горько плакала и ее бедная Горюша[9], стоя у ее изголовья; без слов жаль ей было лишиться сердца, которое любило, так беспредельно любило ее «малого младенца», названного ее Князя.

— Не плачь, Горюша: пора же мне и к Господу явиться.

— Да кому же теперь молиться за Князя? Обеими руками ухватилась старушка за шею Горюши, крепко прижала к умирающей груди, а сама на ухо ей шепчет:

— Не бойся, Горюша, твоя Дарьюшка и там будет молиться, целую вечность молиться за своего любимого Князя.

Это были ее последние слова к Горюше.

Смерть в монастыре производит глубокое впечатление на человека мыслящего. Это не есть несчастье или потеря, или нечто ужасное, неведомое, нет; смерть там — какое-то недосягаемое величие, торжество великое, священное, наполняющее душу неведомою мыслью и благоговением. Умирающий — это любимый общий друг, смерть — это путь неизбежный для достижения вечного блаженства.

Вслед же за этим Дарьюшка тихо предала дух свой Богу, Которого она так возлюбила от самой юности своей. Отпевали Дарьюшку с великими почестями. Ее «благословенная» игуменья, матушка Феофания, и «старица-утешница», мать Варсонофия, ничего не жалели при ее жизни, чтобы утешить ее, «аки малого младенца», и с такою же бесконечною любовью проводили на место вечного упокоения. Каждому хотелось хотя немного понести на себе гроб сердечно оплакиваемой старушки и прощались с ней с искренними рыданиями. В тот же день много нищих, которых Дарьюшка так жалостливо любила при жизни, было угощено поминальной трапезой и деньгами в память новопреставленной старицы Исидоры.

И теперь можно видеть неподалеку от входа на кладбище и от новой кладбищенской церкви Воскресенского, монастыря, среди могил других инокинь, деревянный кресте надписью: «Матери Исидоре от ее друга».

По сей день сохранилось нетронутым ее последнее пристанище, место вечного упокоения.

Живет чуткая память негасимой любви в молитвенных поминовениях. В задумчивой тишине заросшего кладбища раздаются песнопения — то служат панихиды; или звучит: «Христос Воскресе!» — то спешат поделиться пасхальной радостью с любимой Дарьюшкой теперешние насельницы Воскресенского Новодевичьего монастыря.

После долговременного забвения обитель снова была открыта 29 декабря 1996 года, в день тезоименитства ее первой настоятельницы, благословенной матушки Феофании, чьи святые останки покоятся здесь же, у алтаря Воскресенского собора. Ведь в Боге все живы, все держится любовью. Приди, православный, на святые могилки, ощути легкокрылую нечаянную радость касания «вечной жизни», и умиротворится смятенная твоя душа.

Мир праху твоему, Дарьюшка! Жизнь твоя на земле была молитва к Богу и любовь к твари Отца Небесного, да и по смерти, в будущей жизни, ты предвидела вечную молитву, вечную любовь!

БЛАЖЕННАЯ МАТРЕНУШКА-БОСОНОЖКА

Матрена Петровна Мыльникова известна была в Петербурге под именем «Матренушки-босоножки».

Родилась она в 1814 году в деревне Ваниной, Оделесской волости, Нерехтского уезда, Костромской губернии. Родители Матренушки происходили из местных крестьян-земледельцев. Отец Петр Евстигнеевич Щербинин и законная жена его Агафия, урожденная Нестерова, из деревни Антоновой той же Оделесской волости. Кроме Матрены, у родителей ее были сыновья: Макар, Александр и Иван; все занимались земледелием, были, как и сама Матрена, неграмотны.

Матренушка была замужем за мещанином города Костромы Егором Тихоновичем Мыльниковым; но брак для нее был тяжелым испытанием. Она в брачной жизни перенесла много огорчений.

В Костроме Матрена Петровна имела свой домик на Сергиевской улице и бакалейную лавочку. Во время Турецкой войны 1877–1878 гт. муж ее был призван в действующую армию, где и умер. С ним вместе отправилась на войну и Матренушка сестрой милосердия, по должности которой получала жалованья по 25 рублей в месяц, но жалованье она тут же раздавала бедным солдатам.

По окончании войны Матренушка остальную жизнь посвятила на служение Богу и ближнему. Продав в Костроме все свое имущество, Матренушка раздала вырученные деньги нищим и бедным, а сама отправилась странствовать, наложив на себя трудный подвиг юродствующей Христа ради. И первый путь ее — босиком — был к Соловецким чудотворцам. С этого времени, т. е. со времени Турецкой кампании, Матренушка, странствуя по святым местам России и Палестины, — причем была четыре раза в Иерусалиме, — никакой обуви на ноги уже не надевала, а всегда, зимой и летом, не обращая внимания ни на какую погоду, ни на морозы, ходила босой в течение 33 лет. Теплой одежды также никогда не имела, а носила все легкую, летнюю и — притом обязательно — белую, как символ ангельской чистоты.

В Петербурге жила она около 30 лет, сначала на Петербургской стороне. Когда же началось строительство церкви во имя чудотворной иконы Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость» (с грошиками), что на Стеклянном заводе (Шлиссельбургский проспект), в самый разгар строительства в 1895 году — именно сюда переселилась блаженная старица, прожив свои последние 16 лет в маленькой квартирке у часовни Скорбящей Божией Матери.

В этой часовне, церкви и на Шлиссельбургском проспекте Матренушку можно было встретить почти всегда — в белом одеянии, с посохом в руках и босой. Редко кто проходил мимо квартиры Матренушки, не зайдя к ней, попросить молитв по случаю разных неудач в жизни, причем многие почитатели и почитательницы жертвовали Матренушке, по возможности, не стесняясь и копейками, но были и крупные пожертвования. Все поступающие пожертвования Матренушка употребляла на дела благотворения: жертвовала на строительство Скорбященской церкви, раздавала милостыню обездоленным беднякам, помогала их семьям, посылала пожертвования в монастыри и бедные приходы, рассылала по монастырям и приходским церквям лампадное масло свыше 50 пудов в год, а так же покупала Святые Евангелия, картины-образа и святые иконы, которыми благословляла своих посетителей и почитателей, ежегодно перебывавших у нее в числе нескольких тысяч человек.