Как обычно и работает с людьми, стоит тебе хоть раз не понравиться им, и ты превращаешься чуть ли не в изгоя общества. Но если вдруг ты сделаешь что-то, что понравится одному члену этого самого общества, то высок шанс того, что это понравится и другому. Люди изменчивы, их мнения похожи на колышущиеся колосья под порывами ветра. Иногда это непостоянство могло обернутся как большой удачей, так и огромным несчастьем. Но именно так оно обычно и действует.

Огонёк не стал спускаться после победы вниз и праздновать. Да и куда ему? Парень лишь улыбнулся нам разбитыми губами с арены, когда «Джош Хэмилтон» объявлял его победителем, а потом исчез в полумраке бойцовского клуба, также неожиданно, как появился.

— Эрвин оказался не таким уж мощным, — сказал радостный, и, наконец, чуть расслабившийся Петрович.

Дед покачал головой.

— Зря ты так. Он сильный сукин сын. Просто сегодня, видимо, не его день.

— Никаких «дней»! Огонёк победил исключительно работой над собой. Кто усерднее — тот и выиграл.

Дед не стал ничего на это возражать. Через некоторое время толпа начала понемногу рассасываться, и мы отправились к барной стойке. Хоть Гаргарьин и убежал, но мы за его по победу выпить хотели. Чем не повод?

— Друзья Огонька? — бар-леди, высокая шатенка с каре и яркими, синими глазами — я даже удивился, что такие бывают — посмотрела на нас.

Мы кивнули.

— Вам скидка пятьдесят процентов сегодня.

— Спасибо большое! — огромный Петрович забрался на стул. Усач был доволен. — Мне виски!

— С колой?

— Разумеется, нет!

— И в правду, — рассмеялась шатенка. — Как я могла вам такое предложить? Со льдом?

— И только!

— А вам? — она устремила взгляд на нас.

— Пиво, — сказал Дед.

— Медовуха, — ответил я.

— Медовуха, — закончила Зоя.

Барменша кивнула и принялась разливать нам напитки. Когда она закончила наливать нам медовуху, Дед уже опустошил пол-бокала пива, а Петрович требовал третий стакан «Джека Дэниелса». «Во даёт, — подумал я, — ест для своих габаритов немного, зато бухла может выпить восемнадцать бочек и ещё три — если поднатужится. По жилам, наверное, вискарь течёт вместо крови».

Как оказалось дальше, бар-леди звали Анной, и она была одной из немногих близких подруг Огонька. Пока тот, в свою очередь, зашивал своих знакомых бойцов, она выхаживала его, чем и планировала заняться сегодня после смены. Мы же ей рассказали о себе — что мы с Зоей глубоко женаты, чем увлекаемся, и как тут оказались в принципе. Дед поведал, что он держит сеть шаурмечных, а Петрович, с которым у Анны оказалось больше всего общих тем, поведал, что он бармен в «Рефлексе». И неспешным, снежным комом, мы прообщались так почти до самого закрытия бойцовского клуба. Когда пришло время двигать войска, Анна покинула место вместе с нами.

— Рада была познакомиться, — с улыбкой сказала она, когда мы поднялись по длинной лестнице и вышли на улицу, где уже постепенно светлело, но рассвет ещё не наступил. — Обязательно скоро увидимся!

— Обязательно! — сказал пьяный и даже немного счастливый Петрович. Фонарь над его головой, льющий на всех нас жёлтый свет, мигнул, поморгал и продолжил работу. — Передайте Огоньку наши поздравления!

— Непременно! До встречи! — Анна зашагала по асфальтированной дороге между зелёных кустов.

— Хорошенькая, — тихо заметил Дед, почесав рыжую щетину.

— Да, — Зоя взяла меня под руку. — Надеюсь, поскорее с ней затусим.

— А куда мы денемся? — Дед вытащил из пачки сигарету, помял её в руке и сунул обратно. На мой удивленный взгляд ничего не ответил. Только посмотрел куда-то среди высоток, в некоторых окнах которых уже начинал гореть свет. — Ладно, малыши, доброго утра вам тогда, отсыпайтесь. Увидимся, Петрович.

— До встречи.

Березовский исчез в кустах в том же направлении, в каком и ушел в прошлый раз.

— Ну, — Петрович вдохнул чуть прохладный, августовский воздух. Воздух, каким пахнет раннее утро. — По домам, ребята?

— По домам, Петрович. Вот видишь, кстати — ты волновался, а зря, Огонёк нормально лысому пиздюлей навешал.

Петрович закинул голову вверх и засмеялся в синеющее небо.

— Хорошо сказал, Штиль. Хорошо. Ну, доброй ночи.

— Пока!

Мы с Зоей снова остались одни в предрассветной мгле.

— Домой, малышка?

Жена покачала головой.

— Давай пройдем пешком до следующей станции.

— Ты на метро хочешь?

— Нет. Просто хочу погулять.

— Хорошо.

И мы пошли. А потом, через некоторое время, снова вызвали такси и поехали домой. Жена уснула почти сразу же. Я — чуть за ней.

Этим утром обошлось без звонков.

***

На квартире у Огонька, той самой, которую Петрович снимал после возвращения с войны, я оказался неожиданно сам для себя. Прошла неделя с тех пор, как наш рыжий падаван победил Эрвина в бойцовском клубе. Как так вышло? Позвонил Петрович. Все-таки его звонок состоялся, хоть и не тем же утром и не в тот же день. Сказал, мол, Огонёк попросил заехать, и сам он уже там. Для чего никто не объяснил. «Ехай сюда и всё» — бросил усатый здоровяк в трубку и повесил её.

Я вздохнул. Дело было после дневной смены и больше всего мне хотелось домой, обратно к жене. Но когда друг просит приехать, тем более такой, как Петрович, не явиться — преступление. Да и на Огонька хотелось посмотреть. Потому что с момента его победы никто не слышал про него ни слова.

Квартира эта находилась достаточно далеко от метро, в глубоком, спальном районе, где ещё сохранились исключительно продуктовые магазины — не сетевые, а обычные, — и аптек было не так много, а не столько, что на углу стоит по две штуки разом. Грубо говоря, место было хорошим, хоть и добираться до метрополитена не всегда удобно. Но какой-то большой проблемой мы с Петровичем это не считали. Да и Огонёк, видимо, тоже.

Поднявшись на третий этаж, я постучал в дверь квартиры. Через минуту открыл Петрович.

— Здоров, Арыч. Проходи.

— Здоров, Петрович. Как оно?

— Сам пока не знаю, — сказал друг. — Но щас узнаем.

— Решил интриги навести? И чего тут так темно? Забыли где свет включается?

Петрович покачал головой.

— Сказал: свет не нужен. Не знаю, Штиль, не задавай мне вопросов. Я также как ты приехал, сам без понятия, что и куда. Ладно, пойдем.

Мы прошли по небольшому коридору и открыли дверь в единственную комнату. В комнате, на балконе, спиной к нам стоял Огонёк. Окно было открыто.

Парень повернулся к нам. Выглядел он не так уж и плохо — голова моментами была перебинтована, где-то висел лейкопластырь, но в целом Гаргарьин достаточно крепко стоял на ногах.

— Привет.

— Привет.

— Как ты?

— Пойдет. Заживаю понемногу, до полного восстановления ещё долго, но все будет нормально. Бой оказался чуть легче, чем я думал.

— Это хорошо, — сказал я. — В жизни бывает так, что вроде все легче, чем кажется, а потом на тебе: долг в три миллиона и геморрой в придачу. А потом, когда потихоньку всё разруливаешь, то и говоришь: Господи, спасибо, что это был геморрой, а не что-то похуже.

— Геморрой тоже не самая приятная штука.

— Что верно то верно, — буркнул Петрович.

— Итак... — я кашлянул. — Зачем ты позвал нас, друг? По делу или просто потусить?

Серёжа опустил подбитые глаза. Передёрнул усами. Потом словно собрался с силами и поднял голову:

— Я не знаю, насколько это необходимо, но я должен вам кое-что рассказать. Точнее, может и не должен, потому что вы тогда можете посчитать меня сумасшедшим. Возможно потому, что эта история — ну, наша, — она совсем не фантастическая, а вполне себе настоящая. Но кто сказал, что в ней не может быть чего-то странного?

Мы с Петровичем переглянулись. Глаза уже привыкли к темноте.

— Только я не знаю, хорошее это странное или плохое.

— Жги, Серёж, — здоровяк внимательно посмотрел на парня. — А там уже будем обдумывать, чего оно и куда.