Через мгновение я потерял сознание.

***

Тишина. Мягкая и теплая пелена, обволакивающая со всех сторон. Блаженное беспамятство. Отсутствие мыслей.

Затем гудение. Ненавязчивое, где-то неподалёку. Позже цвета, различающиеся под закрытыми веками. Яркие, блеклые, темные. Прохладное дуновение... Ветер? Нет, не ветер. Что-то другое. Ветер сейчас злой и холодный, осенний. Осенний же? Стоп, где я и что происходит? Почему ветер приятный?

Я открыл глаза. На короткий миг зажмурился от света. А затем открыл их снова.

Больничная палата. Слева аппарат, который, видимо, просчитывал данные моего тела через несколько проводов, подключенных к моей груди. Чуть дальше, также слева, окно с светло-серым небом. Оно было приоткрыто сверху. Спереди стоял вентилятор.

— О, очнулся наконец.

Я повернул голову. Хорнет сидел справа с какой-то книжкой в руках. Одет был также в больничную пижаму.

Я попытался что-то сказать и приподняться, но тело тут же обожгла вспышка боли. Я снова зажмурился.

— Лежи и не дергайся, — друг хмыкнул. — У тебя сломана куча рёбер. Сейчас дам попить, только не поднимай торс, — он встал, взял стакан воды с тумбочки и прислонил к моим губам. Прохладная вода будто вдохнула в меня жизнь обратно.

— Хорнет...

— Что?

— Что произошло?

Он посмотрел на меня. Затем сел обратно.

— Войска союзников, наших и ополченцев штурмовали Норвегию. Всю.

Сердце у меня в груди заколотилось, больно стуча о разбитые ребра, но я не подал виду.

— Много людей погибло. В том числе гражданских.

Я не перебивал.

Хорнет развернул книгу, но читать не продолжил. Посмотрел в окно, затем снова на меня.

— Норвегию взяли. Но на Финляндию и Швецию сил не хватило — такого яростного сопротивления за эту войну ещё не было.

— Мейгбун, — выдохнул я.

— Ушёл.

Теперь я почувствовал, как в моей груди заклокотало от ярости.

— Эй. Я понимаю, что он убил Геркулеса — я сам в ярости — но тебе нельзя сейчас злиться...

— Он снёс голову Кино на моих глазах. Я попытался его остановить, но не смог.

Хорнет помолчал. Лицо у него было словно высечено из мрамора — только огни серебристых глаз казались живыми.

— Это он тебя так...

— Да.

Снова тишина.

— Ветрогон сказал, — Хорнет помедлил, — что по имеющимся у нас данным, он сбежал во Францию.

— Во Францию?

— Да. Почему туда, не знаю. Сам знаешь, половина Франции сейчас захвачена. В том числе Париж. Но, может, теперь, когда одна часть Северного Трио отвалилась...

— Неважно.

— Что?

— Хрен с Норвегией. Сейчас нам надо во Францию.

Хорнет посмотрел на меня.

— Да, надо. Но не только мстить.

— О чём ты?

— Командование дало новое задание. Ветрогон собирает отряд, кто согласится — поедет.

— Что за задание?

Друг усмехнулся.

— Вывести из строя, — в дверях палаты появился сам Ветрогон, — ядерные боеголовки, находящиеся сейчас на военной базе в сердце Парижа.

— А Мейгбун?

Капитан прошел к центру комнаты. Выглядел он побитым, но походка уже была твёрдой и уверенной.

— А он, с несколькими важными шишками, закрепился как раз в центре города — прямо над оружейным комплексом.

— Его надо уничтожить, капитан.

Кэп посмотрел на меня. Я не отвел взгляд.

— Его, Штиль, нужно взять живым.

— Кэп...

— Да, знаю. Знаю, что он сделал. Будем действовать по обстоятельствам, ладно? Главная цель — боеголовки. Мейгбун — побочное задание. Мне и самому не терпится его прикончить, но нам нужно выиграть в этой войне, понимаете? Иногда нужен холодный ум. Не всегда горячего сердца достаточно.

— Поэтично, — буркнул Хорнет.

— Как есть, — капитан чуть улыбнулся. — Вы со мной?

Мы с Хорнетом кивнули одновременно.

— Отлично. Тогда поправляйтесь и готовьтесь — через три с половиной недели мы отправляемся во Францию.

Во время ожесточенных сражений в Африке большим спросом пользовались снайперы. Было их, правда, не так много, как хотелось бы — ладно бы занимать определенную позицию, это одно дело. Но совсем другое — постоянно заниматься этим под палящим солнцем диких пустынь, зачастую без должного количества воды и других припасов. Это тоже своего рода война, прямо в войне. Битва на истощение. Моральное и физическое.

Алексей Кулагин, командир 256-го полка морской пехоты НРГ

— Петрович, да не буду я работать в баре! Из меня бармен — как из тебя президент.

Возмущению Петровича не было предела.

— Ты в своей кофейне, считай, хрен без соли доедаешь, а у меня человек уволился. Чего тебе там в этих бумажках сидеть? Шо там напитки, шо там напитки. Только тут ещё и медовуха есть. Смекаешь? Медовуха. Это тебе не капучино! А капучино и здесь есть!

— Я все равно больше раф люблю!

— А он тут тоже есть! И делается, между прочим, чисто на сливках!

Я вздохнул. Да, вот же вляпался.

Сегодня в «Рефлексе» было достаточно шумно. Большая часть столиков была занята, играла музыка, люди вокруг танцевали и умудрялись петь песни. Я это всё не любил. Однако, большую часть времени бар пустовал, что делало пребывание здесь тихим и спокойным. Барменом работать, конечно, всяко интереснее, чем менеджером. Да и ставка тут должна быть выше. Я посмотрел на усатого здоровяка.

— Петрович, неужели тебе совсем позвать некого?

— Почему некого? Есть кого. Знаешь сколько оболтусов просится? Упаси Бог. Но они либо за выпивкой халявной, либо чтоб девок цеплять, смекаешь? А мне нужен человек ответственный. Ты, конечно, молодой...

— Петрович, да мы войну вообще-то вместе прошли!

— Вот именно! Видишь как хорошо, ну!

Я отмахнулся. Вечно с ним так — выпалишь аргумент, а он сделает вид, будто так все и должно быть. Провалится в люк — скажет, что искал там четырех черепах и крысу.

— И вообще, почему это из меня должен быть плохой президент?

Петрович смешно дёрнул усами. Я не выдержал и засмеялся. Он подхватил.

— Ладно, старик. Уговорил.

— Старик?!

— Но у меня есть условие.

— Какое?

— До полночи меня не забалтывать. Жена будет убивать.

Друг важно и понимающе кивнул.

— Договорились.

Тут Петрович неожиданно посерьёзнел и улыбка пропала у него с лица. Он бросил взгляд куда-то за мою голову. Я обернулся.

У одного из столиков у стены, неподалеку от входа в бар, сидела компания из шестерых человек. Все они были вполне обычные и непримечательные, что-то пили и ели. За исключением одного, единственного в компании лысого.

— Кто это, Петрович?

Друг снова дёрнул усами, только было уже не смешно.

— Это Эрвин.

— Ага, ясно. А дальше?

Петрович вздохнул и начал натирать стаканы.

— Эрвин дерётся в бойцовском клубе за одного сюзерена. Он очень мощный боец.

— Ладно, — я посмотрел как засиял стакан, после того как Петрович его протер. Он взялся за следующий. — И почему это тебя напрягает? Или ты с ним драться собрался?

Друг зыркнул на меня из-под нахмуренных бровей.

— Следующий крупный бой будет между Эрвином и Огоньком.

Теперь всё стало понятно.

— Вон оно что.

Я снова посмотрел на компанию у стены.

— Боишься, что Эрвин настучит товарищу Гаргарьину по тыкве?

— Не смешно, Штиль. Серёга — классный парень. И драться умеет. Но этот лысый придурок может его разорвать на две части.

— Ну, если умеет драться — значит, всё уже не так уж и плохо.

— А ещё толпа уважает Эрвина. И, скорее всего, большая часть людей будет оказывать поддержку ему.

Я помолчал. Да, очень неприятно, когда во время драки все поддерживают твоего соперника, а не тебя.

— А когда драка?

— В четверг следующий.

— Я приду тогда.

Петрович на меня благодарно посмотрел.

— Хорошо.