— Немало.

— Если бы ты видел свое лицо — удивился бы, что в принципе проснулся.

— Да. Да, наверное.

В палате наступила тишина. Бэн читал свою книжку и когда мое зрение прояснилось еще сильнее, я заметил, что на обложке слова написаны красными буквами. Но что написано я прочитать не мог.

— "Мертвая зона", Стивен Кинг, — сказал Бэн.

— Хороший автор, — ответил я. — Читал несколько рассказов, понравились.

— Да, — Бэн перелистнул страницу. — Но тебе надо отдыхать.

— Успею еще. Хочу последний вопрос задать, потом отвлекать не буду.

Боль в ребра начинала приходить все быстрее с каждой секундой.

— Из какой губернии?

Бэн посмотрел на меня. Глаза у него были серебристые и серые.

— Киевская, — спокойно сказал он.

Я кивнул. Теперь все становилось гораздо понятнее.

В столичных полках НРГ, в частности Минских, Киевских и Московских, готовили по большей степени наземную пехоту и танкистов. Но было кое-что еще. Около пяти-семи процентов становились спец-агентами с какими-нибудь важными государственными задачами. Если пехотинцы и танкисты сейчас сражаются в совершенно других частях Земли, становясь в обороне или ведя наступательные действия, что забыл в отрезанной от внешнего мира малайской тюрьме украинец "Бэн"?

Правда, точнее будет спросить, что за задание его сюда привело.

Ум заключается не только в знании, но и в умении прилагать знание на деле.

Аристотель

— Итак, — Огонек, закинув ноги на стол, посмотрел на меня. Носки у него были теплые и шерстяные, новогодние, с оленями. Мы были у Петровича на квартире. Сам здоровяк сидел на фиолетовом пуфике в углу, в отдалении от нас. Не смотря на это, слушал он каждое наше слово. — Ты тренируешься уже почти два месяца, через несколько дней наступит зима. Это отличное время для того, чтобы вступить в бойцовский клуб.

— Но есть одно "но"?

— Не совсем. На самом деле, это необходимые формальности. Возможно, будет даже весело их оформить.

Я внимательно посмотрел на Серегу. Рыжий, улыбнувшись, развел руками.

— Ты не можешь выйти на ринг и сказать: Хей, ребята, привет. Меня зовут Константин Аристархович Штиль, я тут дерусь потому, что моя жена больна неизвестной болезнью, поэтому я здесь так, чисто ради бабок, а не вас развлекать.

Петрович хмыкнул в углу. Великан ковырялся ершиком для чистки табачных изделий в трубке. Это был малоизвестный, но все же интересный факт о Петровиче. Иногда он курил трубку. "Как хоббит," — говорил он. Пускай для хоббита он немного и не вышел ростом.

Я посмотрел в окно. За окном было достаточно светло, и Москва готовилась к Новому Году. Пусть отсюда и не было видно, но окна и двери магазинов, офисов и кучи других зданий уже были увешаны праздничными украшениями. В окнах темных панельных домов всюду сверкали гирлянды.

— Надо придумать имя и легенду, — задумчиво ответил я.

— Верно. Есть мысли?

— Не особо.

— Петрович?

Здоровяк зыркнул на Огонька.

— И не проси. Я не особо умею истории всякие придумывать.

Гаргарьин снова посмотрел на меня.

— Поступим по-классической схеме. Любимый фильм?

— Не думаю, что это лучшая идея.

— А тебе не надо думать, тебе надо драться. Думать тут буду я. Итак?

— Любимый не назову, наверное. Но мы с Зоей недавно посмотрели "Безумного Макса" и, возможно... — я замолчал.

Гаргарьин испытывающе глянул на меня.

— Возможно, Безумный Макс?

Рыжий отмахнулся.

— Это неплохо, но тогда все сразу поймут, а это не интересно. Скомбинируй. Возьми еще что-нибудь. Имя с "Безумного Макса", фамилию откуда-нибудь с другого места. Или наоборот.

— Макс Вейдер? — брякнул Петрович.

Мы с Огоньком одновременно посмотрели на великана. Тот отвернулся и через мгновение запыхтел трубкой, пуская аккуратные облачка дыма вверх к потолку.

— Возьмём фамилию, — сказал Серега. — Как его там звали?

— Рокатански.

— Точно. Надо еще имя.

Я задумался.

— Герберт.

— Ты не писательский псевдоним придумываешь.

Мы помолчали с минуту.

— Тогда Итан.

Теперь задумался Огонек.

— Ну как?

— Неплохо, — сказал он. — Весьма. Только ты будешь не Рокатански, а Рокотански. Типа Рокот.

— Да, мне нравится, — я даже почувствовал что-то вроде воодушевления. — Итан Рокотански. Рокот. Только надо чтоб фамилия читалась все равно через А, так произносится лучше.

— А почему Итан, кстати?

— Не знаю, мне просто нравится это имя. Простое, а вместе с Рокотански — звучит.

Огонек кивнул.

— Значит, пусть так и будет. Так тебя и представим.

— А какой этап дальше?

— Ну, — Гаргарьин почесал усы, — теперь надо оформить тебя в так называемую базу Клуба. А там уже организовать бой. Я придумаю как.

— Без сюзерена?

— Без сюзерена. Это слишком бандитская тема, не буду уверен, что сюзерен адекватный, не допущу тебя туда.

Я кивнул.

— Хорошо. И когда, думаешь, будет первый бой?

Тут Огонек усмехнулся.

— Готовься, Итан Рокотански. Примерно в Новый Год мы будем отжигать.

***

Тренировки становились тяжелее с каждым днем. Довольно часто я занимался при Зое. С тех пор, как я рассказал ей о том, что случилось в малайской тюрьме, она немного успокоилась, пускай и была потрясена услышанным.

Вставал я рано. Ранняя пробежка и разминка были обязательными условиями хорошего дня. Даже не столько для парня, собирающегося драться, сколько просто для обычного человека. Кровь нужно было разогнать по венам, заставить сердце биться чаще. Сердце у меня было крепкое и меня это радовало.

Отжимания, подтягивания с весами, поначалу небольшими, а затем все большими и большими, упражнения на передние и боковые мышцы пресса. Все это давалось мне тяжело, но даже если что-то дается человеку тяжело, оно тут же идет легче, если имеется надлежащая цель. У меня таковая цель была.

Но, как и в изучении тех же языков, тренировки пусты без практики. Спарринги были обязательным условием для того, чтобы у меня были хоть какие-то шансы победить в первом бою. Чтобы я мог произвести впечатление на толпу, понравиться ей, чтобы имел возможность как можно скорее заработать денег. Вместе с этим я был осторожным: хоть болезнь Зои и не собиралась ждать, я знал, что если буду сильно спешить, скорее всего меня в первом бою, в лучшем случае, побьют, а в худшем же и вовсе убьют.

Когда я уставал при кардио-тренировках, когда не было сил прыгать на скакалке, бежать, делать берпи, на помощь приходил Огонек. Едва мне хотелось, обливаясь потом, сказать, что мы обязательно продолжим завтра, он тут же кричал: "У тебя нет никакого завтра! Нет никакого завтра!" — и эти слова имели куда больший смысл, чем могло показаться сначала, и пробивали они меня действительно сильно, потому что я знал, что завтра без Зои не будет. Потому что я знал, что без нее вряд ли справлюсь. Потому что знал, что она должна жить, заслуживает жизни, что она может жить дальше. И я тренировался дальше. Тренировался, чувствуя, как мое тело постепенно превращается в орудие для убийства.

Сделав выпад вперед, я пошел прямо на Огонька, и, сделав вид, словно ныряю ему под руку, резко выпрямился и нанес прямой удар другу в челюсть. Тот неожиданно грохнулся на пол ринга. Встряхнув головой, Огонек ошашело посмотрел вокруг, затем на меня. В зале кроме нас никого не было, и за окном снова шел снег.

— Неплохо, приятель, — сказал он. Я дал ему руку и он поднялся. — Наконец-то ты меня словил.

— Это хороший знак? — спросил я, чувствуя, как болит тело.

— Отличный знак. Ты молодец.

— Ты договорился обо мне?

Друг кивнул.

— Его зовут Мигель. Он примерно той же комплекции, что и ты. Рост метр семьдесят пять — метр семьдесят девять, весит примерно семьдесят три. Но сразу тебе говорю, не обмани себя. Он боец, вроде как, уже бывалый, но особо не светится. Так, развлекает публику.