Сил нет ответить… вон оно как выходит, какая я княгиня… была. Пока сама ночью тайной тропой к ондолийцу проклятущему не пришла.

Пожала плечами. Всё тело, внутри да снаружи, дряблым каким-то стало. Хочется скукожиться и удрать. Не раздражать взгляд монарха, когда он о достойных леди думает.

— Что ж. Думаю, что такую женщину грех не дождаться, пока хворь её пройдёт. Чтобы посмотреть на чудо эдакое.

Ну что ж. Придётся, значит, творить личину…

— Свободна. Иди, лекарка, — голос его стал ниже, уже небось придумывает, как княгиню ласкать будет, — если днём ещё придёшь — через дверь входи, как все. А ежели надумаешь перед свадебкой ещё потешиться — ночью приходи. Если княгини твоей тут не будет.

____________

______

Ни за что не приду! И княгиню ему такую покажу…!

Захотелось предстать как есть: прежде только изнежить кожу в ванне, умаслить маслами, чтобы сияла… лучшее платье своё надеть… али лучше и вовсе без платья!

Предстать пред ним во всей красе первозданной, ведьминской, чтобы смотрел на меня и только и мог облизываться!

Нельзя. Порыв это, наперво недостойный, к тому же опасный. Небось, взъярится, что за нос ястребиный его водила. С войной, конечно не пойдёт, политика у него хитрая, но и ссор с сильным соседом, свобода от которого у нас лишь номинальная, нам ни к чему.

Другая крайность: горбатую страшилу из себя слепить. Не стану. Не стыдно, но низко, краше выдаваться за счёт других. Он король, на лекарку бы и не глянул никогда, как на равную, не то, что на княгиню, какой бы страшной не была…

Молва говорит, что все ведьмы, что жили раньше на свете, красавицами были писаными. Врут. Ведьмы просто были всегда здоровыми. Если у какой деревенской девицы, какой бы милой та не была, зубы в годах испортятся, или следы от оспы останутся, то ведьму сила от всякой болезни бережёт. Только потому мы и краше, что здоровее: тело никогда от хвори не иссохнет и не раздобреет, а кожа состарится лишь закономерно, от времени.

Я верю, что настанут те времена, что каждая женщина одинаково сможет быть здоровой и по-своему красивой, как и всякая ведьма.

Личину, которую могла бы силой своей сотворить, отринула за ненадёжностью. Решила творить иллюзию, как маги. Побоялась, что сквозь личину разглядит, сила-то у нас одна теперь. От мира — ко мне, от меня — к нему. Сила часто нас с князем за единое принимала, открывая мне его письма-вестники, что только одному магу должны быть видны. А вот ежели прикроюсь иллюзией… у магов-иллюзорников ведь как: разглядеть под иллюзией может только более сильный маг. Каков бы ни был Файлирс по силе, у него всё же есть резерв, как и у любого мага, а ведьма сама вся резерв, сосуд, в неё магия непрерывно из мира идёт.

Пришлось, конечно поморочиться с заклинаниями их, да формулами иномирскими, что когда-то первые маги принесли в наш мир.

“Ну, что там?”

“Плохо, Эля”.

“Только с тренировки он, обмоется сейчас, да к тебе на встречу”.

“Плохого-то чего?”

“Так не поел”.

“???”

“Эх, Эля, Эля. Уже вся челядь знает, что гостя этого кормить надобно за двоих. От него и не шугаются только после трапезы”.

Послала Вереху весточку, чтобы стол с закусками по-скорому отправили. Итак забот хватает, лучше соломки постелить.

Оглядела себя в зеркало. Я нарочно не стала ничего узнавать о симпатиях соседа. Какие женщины ему нравятся, мне неведомо. Не стану стараться ни краше быть, не хуже. Фигуру только чуть уменьшила у маски, похудее сделалась. Волосы поменяла на русый, немного изменила черты лица. Сходства с Полёвкой никто и не найдёт. Но княгиня вышла статной и очень миловидной.

“И смотри, чтобы никто не вошёл. А то увидит кто чужачку, заместо княгини, проблем не оберусь”.

Файлирс пришёл во время. Точность — вежливость королей.

Беседу вёл приятную и уважительную. Ни словом, ни взглядом не оскорбил княгиню небрежением или чрезмерным вниманием. Говорил, как с равной. Извинения за недомогание принял, не осерчал. За гостеприимство поблагодарил. Не так уж и узколоб и неприклонен король, когда дело не в постели, а в политике. Хоть и кажется, я-то всё та же женщина, не способная хозяйством управлять.

— Касаемо торговых договоров… — пришлось перейти к важному. Мы итак продаём им дешевле всех, по-соседски. Те условия — грабёж. — Я уважаю и ценю вашу дружбу и защиту. Именно поэтому цены, что у вас… никому так дёшево мы ничего не продаём. Доход там минимальный, чтобы люди не в минус работали, из казны компенсирую. Если соглашусь на ваши требования — разницу придётся докладывать из княжеского кармана.

Политик из Файлирса отменный. Не знай я этого короля ближе, ни за что бы не заметила промелькнувшую в глазах радость. Голос при этом не дрогнул.

— На что вы готовы, чтобы я согласился на прежние цены, при том не перестал опекать ваше княжество? — я застыла. Даже дышать и глазами моргать перестала. — Нет, нет… ничего такого, — неестественно рассмеялся, ещё и руками защитился, — помилуйте, я почти что женатый человек! Дело в том, что есть при вас лекарка сильная. Она снимала мне недуг, я знаю. Пока мы погостим у вас, пусть попользует меня, поможет. Просмотрит хорошо, может найдёт что, что мои целители не увидали, — хочет, чтобы я лечила его? Отчего? Здоровый же, что вол! — По вечерам пусть приходит, без пропусков. Пока мы погостим у вас, — я, было, расслабилась, как вновь напряглась. Вновь внутри всё сковало. Да сколько же он ещё тут нервы мне будет трепать?! — Хорошо у вас. Воздух морской, целебный, пища разнообразная. Отдохнуть хочу немного от забот государственных, да подлечиться. Вам же выгоднее одной лекарке за работу отплатить, чем возмещать крестьянам потерю торговой выгоды?

Не ястреб он. Лис.

Загнал меня в угол. Знает, что не могу я не согласиться. Как настаивать буду на прежней цене? Крыть мне нечем. Отказать тоже не могу от товара. Прознают соседи, что с Ондолией нет у нас связей — тут же будут следующим днём. А ну как лис возьмёт и не пришлёт войско в осаждённый Итвоз? Мы, супротив того же Вотэрда и двух недель не продержимся.

— Как восемь колокол пробьёт, целительница будет у вас.

— Рано. Я поздно делами государственными занимаюсь. В десять — само то.

Удары колокола я слушала стоя под дверью. На десятом кротко стукнула в дверь и осторожно её приоткрыла.

Поднос со снедью оставила в пустой гостинной. Авось, не пригодится — унесу потом.

Вошла в кабинет, где мне был пожалован один короткий взгляд, поднятый от бумаг.

— Пришла? — спросил небрежительно, как будто мешаюсь ему тут, — обожди пока. Закончить мне надо.

Время медленно потекло, а про меня забыли. От неподвижного стояния я уже начала переминаться с ноги на ногу. Ещё и лукошко с настойками и притирками. Не представляя, что захочет излечить ондолиец, набрала всего чуть по чуть.

Стараюсь не глядеть на него, а взгляд сам, нет-нет да и скользнёт по отросшим, беспорядочным волосам, длинным пальцам, груди в рубахе…

— Сядь, иди, — оторвался, взглядом показал на кресло.

Слишком близко. Не хочется мне так вот, рядом с ним сидеть. Да делать нечего. Лекарка такому гостю возражать не станет.

Села, и снова король уткнулся в бумаги. По что я ему тут? Не больной он, то мне известно доподлинно. Проучить решил за то, что на письма не отвечала, да не приходила? Глупо это. Девку простую таким не унизишь, она с младенчества привыкшая услуживать да чужой воле следовать. Да и не мог он таким оскорбиться, сам показывал, что всё равно ему, что есть я, что нету. Гнал, опять же. Видать и правда, оздоровиться хочет, позвал, да забыл, заработался…

Ласковое касание по волосам. Едва уловимое, по щеке… Как мама погладила. Открыла глаза и тут же ввязла во взгляд ондолийца. Глубокий, тёмный, похоже, с любованием. Кто меня трогал? Тот сидит, как сидел. Недолго мы смотрели друг на друга в тишине.