Страшно мне. Как бы не было людей жалко, а своего ребетёнка жальче других.

— Спасибо, госпожа… — поклонился этот человек, закидывая на плечо свой тюфяк. На дорогу мы им припасов собрали, но на собственном горбу много не унесёшь. — Негоже прятаться, когда беда такая на землю нашу пришла за грехи людские… мы дальше пойдём. В деревне вымершей мы не перезимуем, урожаю и не собрали почти в этом году…

Лето это выдалось в Ондолии дождливым. Файлирс делился в письмах, что не было ни дня, чтобы не было дождя. Он, то моросил, то лил, но трава ни разу не просохла. Оттого и продало Эстесадо в Ондолию рекордный запас зерна.

А дождь означает, что люди по домам скрывались. Большими семьями теснились, да по гостям ходили, ежели кто прихворал — заразу разносили.

— Тем паче, что королева наша в тягости…

— Королева в тягости? — мой глас надломился. Карканье вырвалось.

— Точно так! — мужичок так засиял, ведьму свою к боку прижимая, словно сам лично виновник королевской радости. — То объявляли, госпожа…

— Леди… — невпопад его одёрнула, стараясь унять дрожь в руках.

— Леди, — он без усилий поправился. — А раз так, то надобно уже до столицы идти. Свечку за здравие поставить…

— Я бы не советовала вам идти в Келс, — стала с ведьмой говорить, на неё и гляжу. — Самый большой город здесь. Не может там не быть болезни…

— Куда же нам идти? — она поняла, услышала и прониклась.

Кабы я знала…

— Туда, где нет много людей, куда зараза могла не добраться.

Только нет такого места в Ондолии. Да и во всём мире. А в Итвоз свой я через всю страну не отправлю, не ведаю, чего вы туда принесёте.

Они ушли и ничего я поделать не могла. Да и не старалась. Не известно, сколько времени мы здесь просидим, каждый рот на счету.

Послала Алирика объехать охрану — запретить отныне впускать и выпускать кого бы то ни было. И самим не сменяться, только с моими людьми. Приехал дружинник злой, что демон преисподней. Растрёпанный, со свежим шрамом на щеке. И с королём Ондолии.

Файлирс.

— Наведи порядок. Иначе…

Лорду-мэру Келса не нужно пояснять, что иначе станется. Король, словно бы только что разул глаза, устроил почтенному лорду, чей род, едва ли не старше королевского такую выволочку… И кто? — Малец, который ещё даже и не король. Королём и мужем, достойным быть равным, он станет лишь обзаведшись наследником. До того времени… Королева может ходить в тягости хоть десять лет к ряду! Покажи люду наследника, докажи, что способен быть мужчиной, а потом и будь королём.

— Позволю указать вам…

Порыв ветра поднял лорда-мэра так стремительно, отбросил в противоподолжный конец тронного зала, едва ли не размазав по стенке. Следующая волна опустила Файлирса рядом с толстяком. Король схватил своего вассала за грудки.

— Мне указывать вздумал, червь? — силу, ярость… всё это главный ондолиец сейчас еле сдерживал за сжатыми зубами. Каждый раз пред взором картина: раболепие этих прихвостней пред отцом. К презрению к себе он никак не может привыкнуть.

— Вваше… величество… — толстяк покраснел и закашлялся.

Файлирс стукнул его о стену, отряхнул руки, сделал шаг назад.

— Никакого неповиновения! Никакого пререкания! Меня не интересуют бабьи сплетни!

— Но народ…

— Народ говорит то, что ему дают говорить. Ежели народ мою опочивальню пересуждает, значит, кто-то подаёт им это…

— Не может быть этого, ваше величество! — мэр вжался в стену, справедливо опасаясь, что сюзерен и сплетни о своей девке на него с лёгкостью повесит.

— Если ещё раз я хоть слово услышу!!! И виновного найди. Того, кто это всё людям на суд носит!

То, что болтают холопы, будто бы король с новой полюбовницей своей разгневал создателя грехом прелюбодеяния, чем вызвал болезни на своих людей, заботит короля не меньше Келса, потонувшего в собственных нечистотах. Именно они, по убеждению Файлирса, благостная почва для заражения.

Он медленно выдохнул, беря ярость в оковы собственной силы.

— Непогода унесла десятки тысяч жизней крестьян по всей Ондолии. Нет никакого урожая, нет запасов, окромя привозных… На всю зиму с трудом хватит… Ещё и зараза эта! Поднимись же ты! — чиновник всё это время продолжал стену да пол тереть. — Город расчисти! — увидев, что мэр открыл было рот: — ты, когда деньги из казны получаешь, не споришь… этот вопрос тоже сам решишь. Если придётся — собственную силу положишь, резерв полезно опустошать. А надобно — так лопату бери… Чтобы нечистот в городе не было! Закон сам напишешь, я подпишу, — лорд встал, а Файлирс хаживал при нём взад-вперёд, — свободен. Напишу, ежели что забыл…

Не хватит! Даже, расчисти он город за ночь, этого не хватит. Болезнь расползлась уже по всей земле, добралась и в его страну. В одном только Келсе почти восемьдесят тысяч человек, что живут бок о бок. И как остановить хворь, как лечить… ничего не ведомо! Два дня, как в столице начались смерти. Люди сгорают за несколько дней…

Теперь и Эля знает!

Со всей злостью Файлирс распахнул окна в тронном зале. Ноябрьский ветер с радостью принял приглашение и в миг заполнил высокие своды хранилища достоинства ондолийских королей. Если ничего не сделать, на земле не останется ни одной души. С такой скоростью умрёт и он сам, и подданные, и Эля с нероджённым сыном в утробе.

И сколько ни было бы дел сейчас у государя — есть только одно место на свете, где осталась капля покоя.

— Прикажи седлать коня, — распорядился холопу, что ожидал поручений.

Права она, нельзя сейчас ездить никуда. И к ней, особенно нельзя, когда может статься, что заразили уже короля. Только и она уже тоже занемочь могла, с крестьянами говоривши. А если с ней… Если что случится, Файлирс никогда не сможет простить себе, что не увидал её…

Не хватало ещё, чтобы донесли ей, что в народе о ней говорят… Если уж он и от этого оградить её не в силах, на что вообще способен такой король!

Скачка до Эль-Кьери всем хороша! Что недолга и не скора, самое то, остыть и не взъяриться от долгой дороги. Сопровождения он не взял. Каждый ондолиец сейчас своим животом озадачен, ни к чему отвлекать.

Он подъехал к посту, что стерёг ворота, с одним лишь приказом: никого не впускать, а коли кто покидает дворец — тут же докладывать. И тут не справились, окаянные…

— … это ж што ж ты… хошь, шоб мы потаскухины повеленья выполняли? — не надобно времени, чтобы сложить дважды два. Поводья заскользили в вспотевших дланях короля. — Мало ль што королевская, — говоривший харкнул и сплюнул, не замечая, или не считаясь с одиночным всадником в чёрном плаще, тот приблизился со спины, — всё одно шлюха. Сегод…

— В другие времена, — глас служивого звучит непоколебимо, — я бы тебя, холопа, на месте бы отправил к создателю. Да болезнь в…

— Дык от неё, от подстилки королевской и болезнь пришла! Шалава заморская, ведьма…

Алирик не выдержал. Сотник, не просто воевода, он, мужчина, первым делом. Пусть Эля сама того не видит, но видит Файлирс. Видит, и чует гнев обычного мужика, любимую женщину которого посмели оскорбить. Он не бил караульных магов магией — ясное дело, они ему не ровня. Не вызывал на дуэль чести. Он говорил с быдлом на их языке. На языке силы. Твари человеческие такой токмо и внемлют.

Первый удар свалил опешившего дозорного, второй уже был лишним, только и первого мечника Эстесадо Файлирс сейчас понимает. И предотвращать второй удар он не стал.

Молодец. Файлирс бы не ударил своего человека. Он сразу бы убил.

Лишь когда на спину Алирика прыгнул напарник той свиньи, чем отвлёк мечника, что тот пропустил удар…

Он бы не пропустил, если бы не истинный гнев. Коли бы не чувства. Что с одной стороны хорошо — он и собой княгиню свою закроет, ежели будет нужда, но с другой — рассчёта нет, хладности в решениях.

— Хватит.

Краткое слово и все замерли. Мечник поднялся, легко поклонился не как вассал — королю, как воин — воину.