Фаллос отбросил, и сам вошёл под громкий, совместный стон. Прижала к себе ногами, оплела руками. Врасту! Никогда больше не пущу!

Нашла губы, и потянулась к ним, не успела коснуться, как Файлирс уже изливался в меня с хрипом. Мне то не помеха, встретилась с губами, что принялись ласкать. Пульсация члена внутри, сладкая ласка губ и языков, что, то посасывают, то облизывают, то прикусят и сразу залижут.

Жадные руки, что мнут, терзают, жамкают грудь, что сама в руки прыгает.

Я под ним, накрытая большим телом от всего мира. Файлирс внутри. Рот его, как озверел: сосёт, хватает каждый кусочек кожи, и я не отстаю. С не меньшей жаждой трогаю ягодицы, целую шую, лижу, кусаю…

Живу!

Завозилась, ощущая, что он, так и не вышел, но снова готов. Задвигалась сама под ним.

— Эля! — он расхохотался. — Торопыга!

И ничего не торопыга! Он, глядишь, ещё чего сейчас придумает, и мне ничего не достанется.

Ещё надумает мстить за снедь, про которую я забыла.

Опосля уже, когда мы оба без сил были, лежали рядом, и рука Файлирса поглаживала дитятко в животе, я сочла момент благоприятным.

— Я хочу учителей подыскать, поможешь?

— Сама учиться надумала?

— Ежели и сама? Зря, считаешь?

Королевская рука сызнова прижала мою встрепенувшуюся голову к груди. Задумался.

— Сперва хотел посмеяться, сказать, что не надобно оно тебе, да передумал. Будь ты лишь моей женщиной — точно не нужно было бы оно тебе, — и так это укоризненно, но всё же с принятием прозвучало. — Да ты не просто моя зазноба, мать моего сына, что родится, у тебя целое княжество в ведении. Я хотел бы, чтобы лишь моей ты была, да не получается так, — помолчал, поперебирал мои волосы, — то ладно ты придумала, с учением. Правителю никак без науки, а ты у меня правительница.

— Ежели б помыслить могла, что ты так хорошо то примешь, — подтянулась и поцеловала колючую щёку.

Свечи, магией закалённые, горят в покоях, рассеивают тьму, что не разгоняется ветром, как бы не ярился он с волной, за камнем стены.

А нам двоим всё нипочём, ни ночь, ни непогода.

— Я учителей не столько для себя хочу, сколько для ребёнка.

— После решим. Спи.

А проснулась на рассвете. Пока Файлирс спал, послушала вьёрнов, с корреспонденцией ознакомилась. К тому часу, как выспался мой король, я уже вымытая и счастливая, ждала его.

— Первое моё утро, когда недомогания утреннего нет, — приговариваю, нацеловывая спину, трусь о него голой грудью, зову пробудиться.

— Это потому что я здесь есть.

— Спасибо тебе, — сквозь поцелуи.

— Ммм?

— Что слово сдержал и вернулся, — дорожка поцелуев, — что не осерчал за обман, — куснула и зализала под лопаткой, — что ребёночка поддержишь и здесь оставишь…

Файлирс совсем проснулся и подмял меня под себя, так и не ответил.

— После разговоры, да дела.

Я не возражала, тем паче, что и сама только того и ждала.

А после и дела были, и кажется мне, что впервые в жизни я пожалела, что нет у меня нарядов красивых, так хотелось краше стать в его глазах. Надела, что было, но мастерице весточку послала.

— Церемонию венчания устроить надобно, — из-за моей спины, огласил Файлирс Епископу то, из-за чего и вызвал последнего.

— С кем же вы собираетесь венчаться? — церковник не смог скрыть удивления и вопрос мне адресовал.

— С Эстесадо, присядьте, ваше святейшество, — улыбаясь, указала на стул. — Ондолия, в лице Файлирса четвёртого одобряет и поддерживает венчание моё венцом княжеским. Буду венчана на княжение — любой мой наследник законным станет.

— А если наследница? — вопрос Архиепископа, который продолжил стоять.

— Не твоя то забота. Готовь венчание, — обозлился король.

Все поняли, что разговор окончен.

— Почему ты так сердит на него? — спросила, только дверь закрылась за церковником. — Он, кажется, не злым человеком. Власть княжескую всячески поддерживает, да и в растратах и склоках замечен не был.

— А ты, значит, благоволишь ему? — Файлирс вышел из-за моей спины, потянул меня и сел сам в княжеское кресло, пристроив меня на колени.

— Разве ж я могу таким союзником пренебрегать?

Не ответил, перевёл взор с лица на грудь, что прикрыта платьем. Я заёрзала, надеясь, что гнев ондолийца пошёл в другое русло.

Снова посмотрел в глаза и медленно, давая время, чтобы опротестовала, протянул руку к груди. Никуда не торопясь, потянул платье вниз, а я прикоснулась к твёрдым губам. Несмело, пробуя только приласкать, но стоило мужским рукам сжать обе груди, как не до нежности стало, а снова так, будто не проснулись мы сегодня вместе, а встретились опосля разлуки.

Жадность до голого тела, ненасытность пальцев и языков, душ.

Моей души, что желает немыслимого — дабы всегда так было: он и я. Вместе мы в княжьем кресле.

И, казалось, так и есть. Бок о бок работали, пока он свои бумаги прочитывал да визировал, я дела княжеские разбирала. С венчанием решились не тянуть, хоть Файлирс и предложил заказать новый венец, да пир широкий устроить, на мой протест настаивать не стал. А мне траты ни к чему, животы советники и дома набьют. Правильная церемония, во время которой ондолиейский монарх рядом стоял, да угощения народу — вот и весь праздник.

Никто уже не сомневался, в каких именно мы состоим отношениях с королём Ондолии, но ни слова дурного вьёрны ни приносили, ни глаза злого я не ловила. Всё, что интересует людей служилых — при своём остаться, а при случае, чем ещё разжиться. Я же, как законная княгиня всех устраиваю, а король большой страны, что живёт в моих покоях, внушает осторожности и одним присутствием своим напоминает — в интересах Ондолийского войска покой Эстесадо, а в интересах Ондолийского короля — его княгини.

Чем более времени проходило, тем задумчивее становился Файлирс, руки его крепче, а ночи наши, да и не только ночи — жарче.

Вновь разлука близится. Прощается со мной голубь мой. Когда теперь вновь свидимся…

— Эля… — я только вошла опосля омовения, завёрнутая в холстину, приблизилась к Файлирсу, что ждал меня на кровати. — Иди ко мне.

Итак же к тебе иду? Споро отжала волосы и скинув мокрые тряпки недалече от растопленного камина, прижалась к горячему телу.

Родные руки сжали меня, не выберешься.

— Не злись только и не брыкайся. Спросить хочу.

— Спрашивай, — прикрыла глаза, устраиваясь на солёной груди. Его величество поленился помывочную посетить, — чего ж мне злиться.

— Может ли так статься, что ты ведьма? — и его руки на мне вмиг потяжелели, если бы и правда опасался, что брыкаться стану.

— Пусти, — вырвалось после нечаянного тонкого крика, что рот сам издал. Рванулаи душа из тела.

Не послушался.

— Я не виню и не сужу. Просто подумай…

— А коли так бы? Что? — сглотнула тяжесть, от самого вопроса, что задал он между прочим, хоть и испугалась сперва, да быстро успокоилась.

— Ничего, — даже плечами пожал. — Просто, если есть такая вероятность, надобно силы приложить, дабы скрыть это и тебя защитить

— Пусти-сяду, — сказала скороговоркой и всё ж вырвалась из рук. Как была, нагая, села около него, лежащего, сама позволила простыни сползти вниз и будто не заметила выглянувший коричневый сосок.

За те недели, что он здесь, слушая его скупые, но меткие слова мне, вспыхивая от взглядов голодных и утоляя этот самый голод при первой же возможности, я уже уверилась, что, кажется и раньше не была краше, пока не понесла.

Облизала губы и перекинула на укрытую грудь непослушную, мокрую гриву.

— Прав ты в своих домыслах. Ведьминский дар мне от матери передался, — сказала, следя за его лицом, что не дрогнуло. Не было ни страха, ни безразличия. Желание поделиться, как ни плохо, но взвалить на него этот груз. Он сильный, сдюжит. Он всё сдюжит.

— Уверена?

Кивнула.

— Нет у меня магического резерва, только природная сила. Это ещё причина, отчего я женой твоей стать отказалась. Тут книги на всё княжество — десять штук. Из них, восемь в замке. Про ведьм коли и помнят, так сказки, в коих давно правды не осталось, а приедь я ко двору, да ещё королевой — слишком много там сведущих, учёных у тебя, а ну как против воли захотят резерв измерить…