— Устал я. В опочивальню пошли.

А войдя в спальню, без всякого зазора скинул рубаху, потом и штаны. Быстро и чётко, как если был бы один.

— Что стоишь, раздевайся.

Вид обнажённого ондолийца, и руки сами чуть не потянулись к завязкам платья. Однако, холодные слова…

— Ваше величество… я…

— Не хочешь? — вскинул бровь, усмехнулся.

Не хочу. Уже словно два мужчины есть. Тот, который сильный и нежный, ласками своими меня с ума сводит. А второй — жестокий и презрительный, которому по боку есть я, али нету. Только это всё один. Менять его под себя? Поздно воспитывать, да и зачем? Мне с ним не жить. И не было бы его такого и сильного и ласкового, без того, сурового. Скоро он уедет, а так сладко ему подчиниться, снова силу почувствовать, вместе с естеством внутри.

Врать опасно. А ну как он менталист? О его магии мне всё ещё ничего не известно.

Подошёл близко, едва не вжимаясь в меня членом. Рука коснулась моего лица, взяла за подбородок. Приподняла так, чтобы глаза в глаза.

— Правду говори. Если опротивел — неволить не стану. Если нет… жених твой не узнает ни о чём. Да и я здесь не надолго.

А я с каждой секундочкой погрязаю в этом мужчине. В солоноватом запахе, что уже меня окутал, в глазах этих колдовских. А руки эти так ласкать умеют, как никакие другие. И скоро уедет он. Захочу, а уже не будет. Ни разу покойный князь не заставлял меня забыть от исступления собственное имя, не то, что ондолиец. Повторится ли такое с другим?

Мои руки сами потянули шнуровку, тело освободилось от платья. Всё это под неотрывным взглядом. Когда осталась лишь нижняя рубашка посмотрела на ондолийца, спрашивая. Он не ответил, сам потянут тряпицу вверх, оставляя меня такой же нагой, как и сам.

Последний шаг и он прижался ко мне горячим, пылающим телом. Обхватил всю, уткнулся в волосы, шумно вдохнул.

Я смогла насладиться тем, уже изведанным ощущением… стать просто женщиной. Идти на поводу у тела и природы, быть слабой, подчиняться чужой воле, следовать его желанием и всей душой желать их исполнять.

— Пойдём.

Подвёл меня к кровати, улёгся сам, меня рядом уложил. Подтянул к себе близко, едва не подгребая под себя.

И закрыл глаза.

— Спи, Полёвка. Сказал же, устал.

Проснулась как от удара. Будто на грудь мешок скинули. Подскочила на постели, заплутав, где нахожусь.

— Что такое?

— Нне знаю.

Как есть правда. Не знаю. Но что-то такое уже бывало… что-то далёкое и забытое… опосля подумаю.

Вестник возник аккурат посреди нас. Живо сцапала, развернула. А стоило бы подумать, что не одна я проснулась, и у послания может быть другой адресат.

— Почему я вижу твою записку?

Я вся сжалась от этих слов. Натянула простыню повыше.

— Не знаю, ваше величество.

— Никогда о таком не слышал…

— Пора мне. Идти нужно, — подскочила как была, лишь простынкой прикрылась.

Пусть лучше за своеволие бранится, чем думы опасные дальше думает. Авось, ещё додумается, что никакая я не магичка, а ведьма. Коих предки его, маги вкупе с церковниками, недавно на кострах жгли.

— Куда ночью? Случилось что?

— Да… нет… не знаю. Не знаю, — простынь с вестником бросила на кровать.

Еле натянула платье на рубашку. В растерянности, дрожащими от спешки руками, плохо выходит.

— Надо идти.

— Что стряслось?

— Ничего, к вам не относится. А мне надо…

Шарик света тускло подсвечивает. Да и его хватило, чтобы разглядеть, как сонность слетела с ястребиного лица, сменилась недоверием.

— Стоять! — в миг оказался рядом. Перечитал забытую мной бумажку. — Никуда одна не пойдёшь! С тобой пойду.

Не стала спорить. Нет ни времени на это, ни желания. Хоть он и чужак, и дела наши его не касаются…

— Поскорее…

Зря торопила. Оделся он быстро. Оружие взял. Через несколько минут мы уже были у лошадей.

Торопиться нужно. Горит оливковая роща. Разбуженные маги не смогли сами потушить. Решились меня известить.

Пожар не страшен сам по себе. У нас они не редкость. Худо то, что половина той рощи — моя собственная, княжеское имущество. Которое мельчает с каждой минуткой.

— Что здесь? — спросила у мага-городового, спрыгивая с кобылы, чуть не на ходу. Жестом не дала тому обратиться. — Без чинов, будь добр, и другим передай. К делу, — пусть странно, мне сейчас не до расшаркивания, но и раскрыться вот так, боязно.

Чем я думала, давая ондолийцу со мной ехать?

Маг кивнул судорожно. Видно, что не понимает, что за блажь бабе в голову пришла.

— Два часа как на месте. Только потушим, другой участок разгорается. Пламя, что демонское, играет с нами.

— Магией тушите? — спросил ондолиец, о котором я и забыла.

— Да. Водники окрестные… тут все. Рассредоточились, — городовой покосился на меня, будто спрашивал: чего это пришлый здесь спрос ведёт?

— Вода не берёт… Огневеки есть у вас? Пробовали пламя забрать?

— Да мы уже выснили, — кивнул мужик, уже беседуя с королём. Огонь магический, только силён маг, наши не пересилят его заклятье.

Кажется, что Файлирс его уже не слушает. Сел к земле, ладонями упёрся, будто опора нужна. Веки прикрыл, заклятье шепчет.

Что он там делает? Вот была бы без него, уже забирала бы пламя…

— Мастера земли есть у вас? — король спросил, не открывая глаз. — Несколько очагов. Один могу не вытянуть.

— Сейчас кликнем? — маг хотел было исполнять, но решился у меня уточнить и сейчас ждёт ответа.

А роща всё горит!

А с ней и львиная доля дохода с продажи драгоценного масла, что станет на несколько лет.

— Долго. Не надо, — Мать-Земля! Глупо же как! И не сказать, что у него прорва сила на сотню пожаров таких. — Я помогу.

— Ты ладишь с землёй?

Я кивнула и присела рядом. Всем видом показывая, что принялась за дело.

Я и принялась. Стала звать и просить, чтобы стих и ушёл совсем огонь. Потребовалось ещё время. Четыре очага, пусть и на большую площадь рощи — не мало. Но и не случайность. Либо маг огня тут постарался, либо артефакты заложили. Сработать резко никак нельзя — Файлирс никогда не поверит, что я сильная землявка. У них, магов ущербных, ведь как? — Резерв ограничен всегда. С большим или малым вместилищем для силы человек родится — ничто его уже не изменит. Потому они и не бывают сведущи во всех проявлениях магии. Разрабатывают резерв на что-то одно: целительство, стихию, ментализм, некромантию… Не может маг и исцелять на раз-два и с землёй ладить.

Потому Файлирс тянется силой к очагу, я незаметно добавляю, так, чтобы сам он не понял.

— Готово, — король встал. Отряхнул руки. Только после его команды и я глаза открыла и поднялась с земли.

— Кто мог поджечь сад? — спросил меня ондолиец, внимательно следя глазами. Настороженный, будто бы к прыжку готовится.

— Утром будем знать.

Огонь потух. Большая, полная луна подсвечивает дым, добавляя тому злобы. А глаза, куда ни глянь, видят обугленные деревья. Непрошенная слеза скользнула по щеке. Как бы ни жаль было упущенной выгоды, пепелище, ещё на закате бывшее зелёной рощей, стократ жальче.

Городовые подходили, благодарили Файлирса за помощь, мне кланялись. У каждого в глазах вопрос: отчего мы вместе?

Ну да иже с ними. Поговорят и перестанут.

Что это поджог, сомневаться не приходится. А уже утром я буду знать, кто именно злодей. Почему именно эта роща? Кому навредить хотели? Мне? Долву? Роща эта наша с ним на двоих… Или ему за что-то мстили, или…

Не ведаю, что или. Потому как спалить оливковую рощу — неприятно, денег жалко, да не смертельно. Олива — то дерево, что как бы не сгорело, на обугленных пеньках ростки всё равно как взойдут. А я все силы на то брошу. Глядишь, за пару лет и управлюсь… все про то понимают.

Файлирс откашлялся.

— Полёвка, ты чего смурная такая? Ну подожгли рощу, мало ли лихих людей? Или не бывает у вас тут злоключений?