— Бывают. Отчего же им не быть… Удар сильный это. У нас без масла оливы никак. Его и старый и малый ест. Везде его народ использует. Оттого тоже здоровы люди. Эта роща снабжала княжеский замок. А что в остатке — соседям продавали…

— Неужто больше других рощ нету?

Не хочется отвечать.

— Спасибо за помощь, ваше величество. Не сдюжили бы без вас…

— Брось. Не им я помогал, а тебе. И как бы ты поскакала одна в ночь? Я всё в толк не возьму порядки ваши…

— Хорошие порядки у нас, — сил нету не думать, ни стараться. — Каждый волю другого уважает, нет у нас опасности для женщины…

— Всё! Не заводи хоть ты!

Подъехали к замку, где король быстро спешился. Не успела опомниться, как он уже ссаживает меня за талию с коня.

— Эээ, — протянул, словно окликивая. — Да ты совсем плоха… — не стал ставить на землю. Как ребёночка долгожданного на руки взял и понёс. — Мало, видать, совсем поспала.

Зато он, как ни странно, бодр, как если бы сутки подушку топтал.

Ничего с собой поделать не смогла, всю дорогу, что нёс он меня до своих покоев, подсчитывала. Столько денег потеряно…

— Ну ты что… как маленькая, — неуверенно приговаривает, поглядывая на меня, — деревья же просто. Никто не умер, люди целы…

Плохой из него утешитель. Никакой.

__________

Положил меня на кровать, где я тут же в калач и свернулась. Утирала слёзы уже подушкой.

Ондолиец походил, пошуршал. Снова походил. Принялся стягивать с меня платье. А я и не противилась. Устала. Не от колдовства, а от плача да кручины. Горевать — мне завсегда крепко утомительно.

Дала себя ему раздеть, помогла немного, подняв руки, да спиной развернувшись, чтобы расшнуровал…

Быстро закончил, на этот раз оставил меня в нижней рубашке. Я глянула удивлённо на лохматого, всклокоченного, будто и не короля…

— Поспать тебе надо… ложись.

Легла в прежнюю позу. Тогда Файлирс умостился сзади, подгрёб меня, да и чуть не накрыл собой.

— Спи… утром оно, всё легче покажется. Спи, — послушно смежила веки, не шибко надеясь, что удастся уснуть. Да, видать, так меня вымотала сегодняшняя вылазка, что и не заметила, как задремала. Укрытая таким тёплым, спокойным и сильным Файлирсом, что окутал меня своим запахом, оплёл руками и ногами. — Не понять мне тебя Полёвка… как ни силюсь, — прозвучало, когда я летела в колодец сна. А может и приснилось.

А в следующий раз проснулась куда лучше прежнего.

Я всегда рано просыпалась. И лечь старалась пораньше. Ночные сидения над бумагами не по мне. У меня дела спорятся на свежую голову.

Только сегодня проснулась я не сама. Пробудилась от лёгкой щикотки по ноге, от стопы до бедра, туда-обратно… будто играется кто-то. Да и понятно, кто. Глаз не открыла, но вспомнила, где и с кем нахожусь. Что сколько бы он здесь не прогостил — засыпать надобно в своей постели. Негоже княгине по утрам по замку шастать. Хоть бы и тайными тропами.

Потянулась как лежала, бесстыдно откинула рубашку, открывая больше простора для ласки.

Послушался. Теперь пальцы водят по бедру, животу, доходят до груди и снова вниз спускаются.

— Проснулась? — спросил хрипло, где-то рядом, так близко, что я почувствовала тёплое дыхание на шее.

— Проснууулась, — снова потянулась, пока отвечала.

Губы припали к шее. Колючий подбородок царапает кожу, добавляя остроты. Не открывая глаз отстранилась, скинула рубашку, обхватила его голову руками, расчёсывая пальцами отросшие жёсткие кудри… Вздрогнула, когда губы сомкнулись на стоящем соске, засасывая его… не удержала стон, источающий удовольствие и сладость. Выпустил, потеребил языком… то же самое проделал с другой грудью.

Я уже открыла глаза, смотрю и не насмотрюсь. Так завораживающе… кипятяще кровь. Оторвался от груди… долгий, странный взгляд… прямо в глаза. Продолжая что-то искать в моём лице, приподнялся и медленно вошёл. Этот стон был уже долгим и громким. От того ещё, что глаз он так и не отвёл. Медленно входя, будто мучая, продолжает высматривать что-то в моём лице… Смотрит, чем и мне не даёт закрыть глаза.

И стыдно, и остро, и сладко… Запах моря смешался с ароматом его тела, нашей любви…

Не разрывая взглядов, стону, морщусь не от боли, от удовольствия, от того, что хочется и к пику поскорее, и никогда не заканчивать… Шепчу имя, то ли прошу, чтобы закончил муку, то ли, чтобы мучил вечно…

Провела руками от живота к груди, по плечам и вдоль… Темп король чуть ускорил и упал на локти, своим лицом к моему. Целуя нежно, долго, словно растягивая удовольствие, смакуя… меня.

Ни одна ночь не была такой упоительной, такой ласковой. Как если бы мы в последний раз увиделись и он захотел запомнить…

Шея, покрытая поцелуями, горящие губы, ноющее удовольствие в лоне…

Я не поняла, когда всё кончилось. Просто устав меня мучить он излился, шипя что-то сквозь зубы, сжимая в кулаке копну моих волос…

— Как ты? — прозвучало… странно. От того, как буднично слетел такой простой вопрос с губ короля.

Прислушалась к себе…

— Хорошооо… — потянулась, разминая каждую косточку, — от такого пробуждения разве бывает худо?

— Чудная ты, Полёвка, — сухая, жёсткая ладонь мужчины вырисовывает дивный узоры на моей спине. Спускается ниже.

Глянула с вопросом.

— У меня на родине ни одна аристократка ни в жизнь не признается, что такие ласки ей удовольствие дают… даже когда дают, — моя рука прокралась к свободной, монаршей ладони, что покоится на каменной груди. — Жеманничать будет, что большое одолжение делает, к телу допускает. А ты… так явно наслаждаешься, что кошка сытая, хоть и мышка, — сцапал сам мою руку, сцепил в замок, — с такой любовницей о своём удовольствии забываешь…

— А… жёны?

Файлирс покосился на меня с удивлением.

— Жена, Полёвка… жена это не про удовольствие. То про политику. Там ни на чело, ни на другие прелести не смотришь… жена должна делу помогать. У короля — приданное принести, границу расширить. Договор о сотрудничестве, торговые выгоды. Там уже, хоть какая она будет. У дворян так же примерно, габариты, разве что помельче… Да у всех. На селе разве ж по-другому? За кузнеца, что всегда работой снабжён или за пастуха… большая разница, за кого дочку отдавать. Да и гулящую да ленивую никто брать не захочет. Жена должна уметь хозяйство вести… У крестьянина — дом да огород держать, у герцога — дворец тоже, поди покомандуй, тут наука надо. Что уж про королеву…

— Выходит, что нет у вас там любви? — принялась рассуждать вслух, — богатства, земли… власть, — накрутила на пальчик завиток на груди, — а любви нет?

— Что мы, не люди что ли? Просто семья — семьёй, а любовь — любовью, — пауза, за которую поймал мою руку, сжал в своей. — Та женщина, которая другая, ей лучше, чем жене. Она не на виду, с неё спросу никакого. Её любит мужчина, и душой и телом к ней стремится. Нужды она ни в чём и никогда не узнает — дворцы, замки, любые драгоценности, чего только не бросишь под ноги той, что люба.

— Ну а дети? — ондолиец не сразу понял, о чём я толкую.

— Ещё один плюс: любовница может вообще не рожать, не подвергать риску свою жизнь. Жить в своё удовольствие.

— А ежели получится ребёночек?

— По-разному. Можно признать, снять с любимой женщины заботу и отправить его в семью, там он будет воспитываться наравне с другими наследниками…

— Чужой женщиной?

Беседа, сама не ведаю отчего, меня заинтересовала. Интересны мне всё же их порядки.

— Какой чужой? Женой. Супруга воспитанием наследников и занимается. Затем и нужна женитьба.

— А если не захочет та женщина, что любимая, с детём расставаться?

Глянул снисходительно, но взъерепенившуюсю меня из объятий выпустил, дал сесть.

— Никто и не заставляет. Выбор есть, можно и оставить, тогда бастардом растить, такое тож не редкость.

— Интересные порядки у тебя… как ни глянь, всё полюбовнице лучше, чем жене, — глянула в окно, убедилась, что солнце только встаёт и время есть ещё, — была бы ондолийкой — вообще бы замуж не вышла. Была бы полюбовницей, сколько век позволит, — скинула простыню, оседлала мужские бёдра, — жаль, что бабий век короткий…