— Яромир, иди сюда, глянь, что я нашел, — раздается громкий крик Вулича из-за одного из домов, а следом оттуда появляется Первун и призывающе машет мне рукой.

Пара десятков шагов, и я заворачиваю за угол дома, из-за которого раздавался крик Вулича.

Мне открывается вид на хозяйственные постройки, возле одного из сараев стоит Первун и с омерзением смотрит внутрь. Спустя пару секунд из этого сарая на веревке Вулич вытаскивает какое-то непонятное существо.

— Твою душу, — вырывается из меня удивленный вопль, когда я понимаю, что это человек, весь обросший и грязный, с отрезанным носом, а также отрубленными руками по локоть и ногами до колен, и он передвигается на костях.

— Какого хрена здесь творится? — пораженно спрашиваю я.

[1] Гдыня — он же Гданьск, впервые в летописях упоминается в 977 году, в связи с миссионерской миссией святого Адальберта (Войцеха). Считается, что город был основан польским правителем Мешко первым, на территории данного города найдены предметы, которые датируются пятым веком, что позволяет предположить, что и до десятого века там находилось поселение или городище. Кашубы именуют этот город Гдыней, там проживает определенный их процент. Кашубы считаются прямыми потомками древнеславянского племени поморян, но есть другая этническая группа, прозываемая словинцами, которые тоже относятся к потомкам поморян, они были окончательно изгнаны поляками после Второй мировой войны.

Глава 18

— Так это в свинарнике я его нашел, — ответил мне Вулич. — Думал, зверь какой сначала, а пригляделся, человек!

— Понятно, — протянул я и подошел поближе. — Ты меня понимаешь? — обратился я к изуродованному, на что тот закивал.

— Понимает, — с удивлением заметил Первуш.

Наклонившись, я заглянул в глаза найденышу, в которых увидел разум и одновременно какое-то безумие.

— Так кто ты такой? — задал я вопрос.

— Э-э-э, — замычал он и после открыл рот, откуда весьма дурно пахнуло, но я успел увидеть корень обрезанного языка.

— Не мучайте его, — слева раздался звонкий девичий голосок.

Посмотрев в ту сторону, я увидел выглядывающую с крыши соседнего сарая девчонку лет пятнадцати, с грязным лицом, одетую в обноски.

— Так мы и не мучаем, спрошаем помаленьку,— ответил я. — Ты сама чьих будешь, коли разумеешь нас?

— Из поморян мы, — живо ответила пигалица.

— Слазь тогда да расскажи все нормально. Никто тебя и его, — ткнул я в найденыша пальцем, — не тронет.

— Ага, конечно, — с сарказмом произнесла пигалица. — Видела я, как вы никого не трогаете.

— Так и сидела бы тогда тихо, раз видела, — с усмешкой ответил я. — Слазь, никто не тронет, я сам из поморян, из-под Устки.

— Оттого и вылезла, что речь родную услышала, — с хитринкой ответила пигалица и начала слезать с крыши.

Когда она подошла, я пригляделся и понял, что, если бы не голос, сразу бы и не сообразил, кто передо мной, девка или парень.

— Рассказывай давай, как звать и кто такая, как здесь очутилась?

— Да что рассказывать-то, — вздохнула она. — Звать меня Ласка, а это Мирош, жили не тужили, потом эти явились, по осени, — скривилась она. — Вроде не рядом с ними жили, а добрались до нас. Село разорили и сожгли, а после и здесь очутились. Мамку и тятьку со старшим братом убили, а меня в полон, Мирош вот тоже попал. Я у соседей в холопстве была, они чутка добрее, чем эти, — и Ласка кивнула на дом. — Да и не пыталась сбежать отсюда. А Мирош пытался, три раза. На первый раз избили его крепко, чуть не помер. Я по ночам к нему приходила, помогала чем могла. Во второй раз, как поймали, нос с языком отрезали, а на третий и ног с руками лишили. Это чтобы другие не бегали и знали, что поймают. Так сыночек этих, — она кивнула на дом, — на Мироше полюбил кататься, запряжет его, как лошадь, на спину усядется да катается по округе.

От рассказа Ласки у меня сжались кулаки, а зубы начали скрипеть сами собой. Вот тебе и мирные селяне. Прям самые мирные и самые добрые, разнесчастные.

Ласка, видя реакции, мою и моих людей, зло усмехнулась.

— Вы еще священную рощу их не видали, а я глазком одним посмотрела, вот уж где страх, я потом и вовсе сна лишилась.

— Где же эта роща? —серьезно спросил я.

— А вон там, за селом, — показала рукой Ласка.

— Много здесь наших? — спросил я, сдерживая свои эмоции.

— Хватает, кто по осени в полон попал, а кто и давненько, — пожала плечами Ласка.

— Первуш, берешь Ласку — и в центр селения, будь рядом, чтобы ее никто не обидел. Да наших поморян, что в холопы попали, отделите и в обиду не дайте, свои все же, — отдал я приказ.

— А как же Мирош? — спросила Ласка, пристально глядя на меня.

— Не бросим, позаботимся, — проговорил я.— Вулич, несешь Мироша к кораблям, пусть там будет. Нечего ему здесь делать, — огляделся я по сторонам.

— Ага, — кивнул он.

Ласка, видя, что Мироша никто не собирается бросать, вместе с Первушем ушла.

— Ну пошли, что ли, — Вулич дернул за веревку, которая была накинута на парня, и тот тяжело и медленно пошел за ним.

— Вулич, — взревел я.

— Чего? — с легким страхом глянул он на меня.

— Я сказал, несешь, — надавил я голосом.

— Так он же грязный, — возмутился боец.

— Вот заодно и помоешь, а коли замараешься, тоже сполоснешься, и покорми его. Сомневаюсь, что он нормально снедал, — бросил я взгляд на свинарник.

Вулич скривился, но все же взял на руки Мироша и пошел к кораблям.

Я же с ближниками направился дальше по селу, останавливался возле некоторых домов и присматривался, к центру селища я шел не спеша.К моему приходу на небольшой площадке уже были собраны все, пруссы стояли отдельной огромной толпой человек в триста, чуть подальше отдельно кучка из пятидесяти человек, и мужчины, и женщины, среди которых суетилась Ласка.

Рядом находились мои бойцы, и внимательно следили, чтобы пруссы не разбежались и ничего не учудили. Остальные же мои люди начали обыскивать дома в поисках ценностей и стаскивать их в кучу: янтарь, меха и изделия из железа, тюки с тканями, — в нее валили все, в том числе монеты из серебра или злата, и драгоценности.

Удачно зашли к этим мирным селянам.

— Ласка, — окликнул я пигалицу, которая все так же суетилась среди плененных соплеменников.

— А? — подойдя ко мне, произнесла она, на что рядом стоящий Хрерик забурчал:

— Где это видано, чтобы с Ярлом холопка так разговаривала, — негромко произнес он, на что рядом стоящий Дален лишь улыбнулся и успокаивающе похлопал того по спине.

— Это и есть поморяне, что здесь в холопстве были?

— Да, — кивнула она.

— А среди тех есть хозяева Мироша,— кивнул я уже на толпу пруссов.

— Ага, вон Врэн и его жена с сыном, это они и есть, — указала на толпу Ласка.

— Хрерик, Дален, Гостивит, волоките их сюда.

Ближники сорвались мигом и, растолкав толпу, вытащили из нее упирающуюся семейку.

Глядя на эту семью, я не видел ничего особенного. Семья как семья: отец, жена и тринадцатилетней сын, но только при взгляде на них перед моими глазами вставал покалеченный Мирош.

— Яромир, дозволь мне их убить и поквитаться, — заговорил Гостивит, с ненавистью глядя на это семейство.

— Ох, — выдохнул я. — Дружище, не ты один хотел бы их лишить живота, — и я кивнул на остальных своих ближников, у всех взгляды пылали злостью, в том числе и у Накама. Он, вероятно, вспомнил своих соплеменников и как они обошлись с его семьей.

— Они недостойны жить, — резко произнес Гостивит.

— Согласен, но смерть для них будет слишком легким наказанием. Пусть они выпьют из той же чаши, что поднесли Мирошу.

На лице Гостивита появился злой оскал, он понял, что я имею в виду. Да, давно я не видел таким злым своего друга.

Рядом стоящий Могута метнулся по ближайшим дворам и притащил здоровую деревянную колодку.

Парни действовали самостоятельно, без лишних слов и суеты.