Женщина закончила разговор и одарила меня еще одной улыбкой.

— Илэйн сказала, что Вы можете подняться. Она на двадцать девятом этаже.

Интересно.

Интересно и волнующе, до самых чертовых глубин мой души.

— Спасибо, — сказал я и бросил последний взгляд на стол охраны, прежде чем прошел через фойе.

Поездка на лифте была долгой и медленной. Во рту пересохло, когда я вышел на верхнем этаже и направился прямо к входной двери Илэйн Константин. Потом трижды постучал костяшками пальцев, мой кулак все еще был поднят, когда моя хорошенькая маленькая сучка Илэйн открыла.

Она плакала.

Следы слез на ее щеках были свежими.

— Ты сумасшедший, — прошипела она, распахивая дверь. — Какого черта ты здесь делаешь? Ты что, сума сошел, мать твою?

Я молча протиснулся мимо нее, окидывая взглядом роскошь квартиры вокруг меня. Она была огромной, светлой и обезличенной. В ней почти не осталось следов индивидуальности.

— Я здесь, потому что я Теренс гребаный Кингсли, — усмехнулся я ей. — Я здесь, чтобы навестить маленькую проблемную сучку, которая вчера вечером чуть не облажалась в переулке с неудачниками.

Как и ожидалось, ее красивые голубые глаза-блюдца расширились.

— Ты действительно сумасшедший, — снова повторила она. — Тогда ты чуть не убил нас обоих, и это было достаточно глупо, но если бы кто-нибудь хоть на секунду подумал, что ты здесь… сейчас…

Она казалась другой.

Илэйн казалась другой.

Напуганной до совершенно нового уровня. Такого я в ней раньше не видел.

Именно тогда я посмотрел мимо нее на кофейный столик рядом с ее дизайнерским кожаным диваном. Именно тогда увидел смесь снотворных таблеток и других бутылочек с лекарствами, стоявших в ряд рядом с полупустой бутылкой шампанского.

И еще…

Нацарапанное письмо и авторучку, небрежно брошенную сбоку…

Я подошел достаточно близко, чтобы посмотреть, и взял одну из бутылочек. Диазепам (примеч. Транквилизатор. Препарат обладает седативным, снотворным, противотревожным, и амнестическим действием. Усиливает действие снотворных, наркотических, нейролептических, анальгетических препаратов, алкоголя). Полная баночка, которую я потряс в руке.

Маленькая фаталистическая сучка.

— Собираешься выйти из игры? — спросил я. — Так вот, как ты планируешь покончить со своей жизнью, чтобы сэкономить силы Братьям власти?

— Это нихера не связано с Братьями власти, — сказала она глупым, немного гнусавым голосом, скрестив руки на груди. — Я делаю то, что хочу, потому что хочу.

Но она лгала. Как и всегда.

Если бы она действительно — по-настоящему — хотела покончить с собой сегодня вечером, то сказала бы службе безопасности, что в фойе был наследник Морелли, и отбросила бы Теренса Кингсли, как ничто.

Она не хотела убивать себя. Она хотела меня.

Хотела меня с тех пор, как впервые увидела на балу в честь Тинсли Константин.

Мы уставились друг на друга, оба пылая от ненависти и злобы, накопленных поколениями наших семей. Каждый презирали все, за что выступал другой. Мы оба знали, что все, кроме кровной мести между нами, противоречило всему, за что мы выступали, как человеческие существа.

Я должен был рассмеяться ей в лицо и посмотреть, как она покончит с собой, наглотавшись таблеток, и помочь ей отправиться в мир иной.

Но я не сделал ничего. Просто смотрел. Кипящий. Кипящий и жаждущий. Кипящий и нуждающийся.

— Оставь меня, — сказала Илэйн мне, и на этот раз ее глаза вспыхнули новым приступом стыда. — Ты можешь спать сегодня ночью спокойно, зная, что я прощаюсь навсегда. Увидимся позже, придурок.

— Ты жалеющая себя сучка, ты знаешь это? — спросил я. — На самом деле, ты глупая маленькая девочка, которая должна знать лучшее, чем барахтаться в своей собственной яме дерьмового выбора.

— Спасибо за это, — огрызнулась она. — О, я приму к сведению твою мудрость, Теренс Кингсли?

Именно тогда Илэйн заметила мою забинтованную руку.

— Что это? — спросила сучка. — Ввязался в драку с каким-то уродом в своей империи преступного мира, не так ли? Большой, плохой Люциан Морелли повредил свою бедную руку? Попал под перекрестный огонь?

Я подошел к ней ближе и вдохнул ее запах.

— Почему ты такая грустная, наглая маленькая сучка? Что делает тебя такой грязной маленькой неудачницей, так сильно жаждущей собственной кончины?

Ее глаза наполнились слезами, хотя челюсти были крепко сжаты.

— Пошел ты, Люциан. Пошел ты и отвали. Я ни хрена не хочу иметь с тобой ничего общего и никогда не хотела.

Я толкнул ее спиной к стене, крепко прижимаясь к ней.

— Такая лгунья, — прорычал я. — Такая грязная маленькая лгунья. Ты не можешь устоять передо мной. Не могла устоять передо мной с того самого момента, как впервые увидела меня на вечеринке твоей унылой сучки-сестры.

— Интересное обвинение, — прошипела Илэйн. — Учитывая, что ты стоишь в моей квартире, хотя был бы мертв, если бы кто-нибудь хотя бы почуял, что ты здесь.

Я увидел вспышку желания в ее глазах, и это было то, что воспламенило меня. То, что всегда зажигало мою кровь.

Это была ее мазохистская потребность в боли. Маленькая девочка, которая хотела страдать от моих рук.

— Серьезно, — прошептала она. — Отвали от меня сейчас же. Тебе не нужно беспокоиться, я собираюсь попрощаться с жизнью. По крайней мере, позволь мне сделать это для себя.

— Ты действительно собираешься устроить себе передозировку из-за долга перед Братьями власти?

Она пожала плечами, крепко прижимаясь ко мне всем телом. Ее дыхание касалось моего лица, а глаза все еще были стеклянными. Наполненными болью.

— Я собираюсь устроить себе передозировку, потому что хочу этого. Я покончила со всем этим жалким состоянием своего существования.

Я задрал ее ночную рубашку до бедер и сглотнул, увидев красоту свежих порезов на ее плоти.

— Передозировка была бы такой пустой тратой времени, — сказал я с рычанием. — У тебя слишком красивое тело, чтобы просто проглотить несколько таблеток, чтобы покончить со всем.

— А что не будет пустой тратой? Ты думаешь, я должна изрезать себя на куски на полу в своей гостиной?

И вот тогда я понял это. Превыше всего остального. Единственное, что мне нужно было знать с самого начала, когда впервые увидел женщину в золотом платье и почувствовал ту таинственную, иррациональную паутину желания, в которую она меня заманила.

Она не должна была резать себя на куски. Я собирался уничтожить ее, по одному крошечному порезу за раз.

— Ты не будешь резать себя, — проговорил я и обхватил ее горло своими руками. — Ты пойдешь со мной сегодня вечером.

Несмотря на то, что ее горло было в моих руках, она сумела подавить усмешку.

— Ты планируешь похитить меня из моей квартиры в центре города, протащить мимо бесчисленных сотрудников службы безопасности прямо на улицу, пока весь мир наблюдает за тобой, не так ли? Удачи с этим.

Нет.

Я ухмыльнулся ей в ответ. Ухмылкой, от которой ее пробрало до костей.

— Я не буду ниоткуда тебя похищать. Ты присоединишься ко мне чертовски охотно. Думай об этом, как о гораздо более интересной форме самоубийства.

Это что-то пробудило в ней, какую-то последнюю вспышку самоуважения в ее маленьком разбитом сердечке.

— Нет! — прошипела Илэйн мне. — Я делаю это для себя. Это мой собственный последний шанс на собственную судьбу, все остальные могут пойти нахер!

На этот раз она даже не попросила меня трахнуть ее. Ее тело было неподвижно прижато к моему.

И снова это только заставило меня хотеть ее еще больше.

Я поцеловал ее один раз. Глубоко. Покусывая и дергая ее губы своими зубами.

И так сильно прикусил ее нижнюю губу, что она зашипела, хотя ей не хватало воздуха. Отстранившись, я почувствовал во рту вкус ее крови.

Она была чертовски божественна на вкус. Ее кровь, как деликатес, который я страстно желал попробовать все то гребаное время, что гонялся за ней.