Шито-крыто не оглянулся и зашагал обратно еще быстрее, придерживая рукой сверток под пиджаком. Мы облегченно вздохнули, и когда Шито-крыто скрылся из виду, повернули в другую сторону — к дому.

— Видал? — возбужденно прошептал Петька. — Он приходил на явку. Тут у него явочная квартира!

— А что это такое? — спросил я.

— А то, что в этом доме живет другой человек, тоже шпион. Они обмениваются сведениями. Видел, как Шито-крыто передал ему записку?

— Видел…

— А тот передал ему в обмен какую-то вещь.

— А какую?

— Кто его знает… — Петька почесал лоб. — Может быть, оружие или динамит…

Стало совсем темно. В поселке было пустынно. Даже собаки не лаяли. Начал накрапывать мелкий дождик, и мы, стараясь не рассыпать ягоды, побежали к дому. Вот и наш дом. Петька, поднявшись на крыльцо, сказал вполголоса:

— Наверняка динамит. Может быть, он собирается взорвать мост!

— Но ведь мост охраняется. К нему не подберешься!

— А он по берегу и не пойдет. Возьмет в рот тростинку, нырнет под воду и поплывет так, что его не заметят.

— Но он тогда может замочить динамит!

— Динамит у них бывает в непромокаемой обертке. Подберется к опоре моста, прикрепит заряд с часовым механизмом и незаметно скроется.

— А как он прикрепит заряд? Опора ведь гладкая, цементная и большая!

— На это у них есть тысячи способов, — убежденно говорил Петька. — Видишь, какой он! Все тихонько, украдкой! Но все равно мы его разоблачим. Нюхом чую — не наш человек!

— Как разоблачим?

Петька глубокомысленно наморщил лоб и, ничего не ответив, стал подниматься по лестнице наверх. Видно, он и сам еще не представлял, как можно разоблачить Шито-крыто.

В воскресный день вся семья Ванеевых ушла в лес косить сено для козы. Мы остались вдвоем с Петькой. Поиграли в «чижика», сбегали на Торгус, выкупались и пришли на станцию. На перроне, залитом щедрым солнечным светом, было пусто. Утренний поезд увез всех пассажиров. На базаре, под навесом две торговки, разомлев от жары, пили квас из берестяного туеска. Немудреный товаришко их — горка семечек, лукошко с самосадом, репчатый лук брать было некому, и женщины смотрели в сторону семафора и зевали, ожидая очередной поезд.

— Ну и товар, — презрительно сплюнул сквозь зубы Петька.

Мы прошлись вдоль прилавка. Одна из торговок сказала:

— Берите, ребята, семечки. Два рубля стакан… дешево!

— А хорошие семечки? — осведомился Петька, хотя в кармане у него не было ни копейки.

— Хорошие!

— Можно попробовать?

— Попробуй… — тетка опять посмотрела в сторону семафора, подтянув под подбородком концы платка. Они у нее торчали, как кроличьи уши, только не вверх, а вниз. Петька воспользовался тем, что она отвернулась, и взял горсть семечек. Другая тетка сказала:

— Разве столько берут для пробы? Положи обратно!

— Надо хорошенько распробовать, — ответил Петька, — может, я все куплю!

— Слышишь, Дарья, он у тебя все семечки возьмет — оптом! — торговка расхохоталась, недоверчиво щурясь на Петьку, а тот щелкал семечки и морщился:

— Плохой товар! Сколько пустых! Одна шелуха. Нельзя обманывать покупателей! Попробуй и ты, Колька.

Я потянулся было за «пробой», но торговка обняла горку семечек обеими руками:

— Хватит вам! Убирайтесь!

Торговки опять засмеялись.

Неожиданно Петька толкнул меня локтем:

— Смотри!

В дальнем конце перрона показался Шито-крыто. Он шел неторопливо, прихрамывая и поглядывал по сторонам, будто прогуливаясь. Приблизившись к скамейке, что стояла у цветочной клумбы, сел, вынул из кармана газету и стал читать.

Из здания вокзала появился дежурный и, небрежно надвинув на лоб козырек фуражки, подошел к краю перрона. Мы знали — раз вышел дежурный, то сейчас подойдет поезд. Немного погодя на перроне появился еще человек — усатый комендант, и мы догадались, что ждут военный эшелон.

Минут через пять к станции на всех парах подкатил тяжело нагруженный состав. На платформах под брезентом угадывались стволы орудий. Двери теплушек распахнулись, и перрон зазеленел гимнастерками. Как всегда, бойцы побежали к кипятильнику, и возле него образовалась очередь. Торговки уже не скучали — махорка и семечки шли нарасхват.

Шито-крыто поднялся со скамьи, сунул газету в карман пиджака и затерялся в толпе бойцов. Мы не сразу отыскали его. Он прошел вдоль эшелона, бросая косые взгляды на вагоны и платформы. Петька шепнул:

— Ишь, все глазами зыркает!

Дойдя до паровоза, Шито-крыто повернул обратно и, приблизившись к группе бойцов, оживленно о чем-то беседующих, остановился с равнодушным, скучающим видом. Однако было заметно, что он навострил ухо.

— Гляди, подслушивает! — подмигнул мне Петька.

Тут на перроне появился Бежевый. Шито-крыто заковылял прочь и вскоре исчез за углом вокзального здания.

Пока мы следили за ним, платформа опустела, все забрались в теплушки. В одной затянули песню:

Бойцы пели по-украински, с чувством, стройно. Им подыгрывал баян. Мы подошли ближе, послушать. Но паровоз коротко гукнул и не без усилия тронул с места грузный состав. Поезд ушел и песню увез. А как нам хотелось дослушать ее до конца!

Когда мы пошли домой, Петька опять вспомнил про Шито-крыто:

— Зачем он приходил к воинскому поезду?

— Может, просто так, поглазеть, как и мы, — сказал я.

— Ну да! — Петька снисходительно усмехнулся. — А ты заметил, как он возле платформ пошел медленнее?

— Да вроде бы…

— Не вроде бы, а точно! А почему? Орудия считал. И вагоны с бойцами тоже считал. Вагоны маленькие, не пульманы. В каждом помещается сорок бойцов…

— Ну, если Шито-крыто чужой человек да еще шпион, — сказал, я, — так почему Бежевый его не арестует? А куда смотрит военный комендант?

— Они ничего не подозревают. Они не знают того, что знаем мы!

— Тогда надо обо всем сказать Бежевому.

— Рано. Доказательств у нас мало. Надо обязательно узнать, зачем и к кому он ходит на явку, понимаешь?

— А как это узнать?

Петька, не ответив, пожал плечами.

Третьего августа — я хорошо помню тот день — мы пошли на рыбалку к Ивушкиной отмели с ночевкой. Взяв удочки, донки, наживку, мы с вечера облюбовали местечко у омута, наживили донки и закинули их подальше, а сами начали ловить с берега на удочки.

Ночи стали прохладные, и мы оделись потеплее: я в старый отцовский пиджак, Петька и Сережка в ватники. Сережка подпоясался широким брезентовым солдатским ремнем. Под ватником у него была прицеплена на поясе финка Василия. К ней он привязал темляк.

— Гляньте-ка, — сказал он нам, показывая финку. — У нас есть оружие! Василий дал мне нож на ночь. Только сказал, чтобы я с ним обращался осторожно. Даже сказал восточную пословицу…

— Какую? — спросил Петька, поплевав на червяка и закинув удочку.

— «Без нужды не вынимай — вынув, доблестно сражайся!» — Вот какую.

— Хорошая пословица!

Мы стояли под ивами у самой воды и молча глядели на поплавки, тихо плывущие по течению. Вода от вечерней зари розово светилась, казалась теплой.

Поплавок уплывал все дальше и дальше, я подходил к самой воде, тянулся с удочкой, чтобы леса шла свободнее, а потом перекидывал ее снова. Засветло мы поймали по нескольку плотиц, а когда зорька кончилась, можно было рассчитывать только на ершей: они клюют всю ночь.

Я закинул удочку и присел, чтобы лучше видеть поплавок на потемневшей воде. Внезапно он резко пошел в сторону и исчез. Я подсек, леса упруго натянулась и стала резать воду, как ножом. Я тянул удочку на себя — рыба на себя. Крупная, сильная, она здорово сопротивлялась. Глина у меня под ногами расползлась и, потеряв опору, я сел на кочку. Удилище шлепнулось в воду…

— Хватай скорее! — шипел Петька.