— Просто дверь, — прошептала я.

Я перевела дыхание и прижала к ней ладонь, растопырив пальцы, как звезду.

Я изучала ряд латунных замков на дверной коробке. Всего их было одиннадцать, каждый с разными по форме замочными скважинами и механизмами их открывания.

Неужели для того, чтобы их отпереть, потребуется одиннадцать разных ключей?

Или кувалда.

Так бы сказал Сет. Я слегка улыбнулась этой мысли и зажмурила глаза.

БАНГ.

Дверь содрогнулась под моей рукой от громкой, жгучей вибрации.

Я вскрикнула, отшатнулась назад, как будто меня толкнули, и упала ничком на твердый пол.

Кровь хлынула в уши, запульсировала в голове, призвав меня бежать.

Но я не могла пошевелиться.

Что-то ударило в дверь.

Изнутри.

Мой разум умолял меня бежать.

Но я могла только смотреть на дверь в ожидании момента, когда она распахнется, и какой-то полусгнивший монстр рванет вперед и утащит меня в темноту.

Я раздвинула пальцы и поджала под себя ноги, готовясь встать, но замерла.

Тук.

По двери.

Тук.

Тук.

Тук.

Боковым зрением я уловила белую юбку, затем послышался гортанный женский вопль.

Я снова закричала, адреналин наконец-то привел мои ноги в движение, подтолкнув меня к лестнице.

— Уитни! — голос Эфраима эхом разнесся по зимнему саду. Он побежал вниз по ступенькам навстречу мне, и я врезалась в него, упав обмякшей кучей у его ног.

— Что случилось? — закричал он. Его глаза обшаривали комнату, пока он поднимал меня на ноги.

Я вцепилась в его рубашку, устремив взгляд на синюю дверь, и ждала, что она вот-вот распахнется.

Но прошло несколько мгновений.

А дверь оставалась закрытой.

Эфраим взял меня за подбородок и посмотрел в мое лицо.

— Ты кого-то видела?

Дрожа от страха, я сглотнула, все еще силясь подобрать слова.

Легенда была правдой.

О синей краске. Призраки не могли, не хотели проходить сквозь нее.

Краска и, как мне казалось, замки тоже удерживали то, что было в ловушке за дверью. И так было изо дня в день, из года в год, сколько себя помнили живые люди.

Так почему же оно ждало этого момента, чтобы проявить себя?

— Уитни. — Голос Эфраима был мягче, чем я слышала уже очень, очень давно. — Я искал тебя.

— Эддисон?

Он покачал головой.

— С ней все в порядке. — Он повел меня вверх по лестнице, его шаги были размеренными, а хватка нежной, как будто я могла распасться, если мы будем двигаться слишком быстро. — Фрэнсис думает, что ребенок наконец сдвинулся с места. Теперь это только вопрос времени.

— А как же проклятие? — слова сорвались с моих губ нервным шепотом. И я поняла, что слишком боялась произнести их вслух.

— Проклятие, — вздохнул Эфраим. Он вывел меня из оранжереи и повел по коридору в кабинет дедушки, где опустил в кожаное кресло и налил нам по стакану виски. Он прислонился к дедушкиному столу, устроившись между мной и бушующей за окном бурей.

Он сузил глаза.

— Что заставило тебя кричать в зимнем саду, жена?

— Не называй меня так.

— Почему нет? Ты и есть моя жена.

— Эфраим, что-то было за запертой дверью внизу лестницы. Что-то необычное. Я слышала это.

Он долго молчал, только сидел, изучая меня и потирая затылок. Эфраим сказал бы, что не верит в призраков, но он хорошо знал, что в стенах Дарлинг-Хауса нельзя говорить такие глупости. И все же мне хотелось, чтобы он отреагировал, проявил хоть какие-то эмоции на новость о том, что за дверью в зимнем саду скрывается нечто… уродливое… смею сказать, злое.

— Ты видишь эту картину? — спросил он наконец. И указал на картину в рамке, стоявшую в другом конце комнаты. — Та, где Уильям Дарлинг смотрит на себя в зеркало?

Я кивнула, вспомнив, как маленькой девочкой бесчисленное количество раз бродила по этому большому уютному кабинету, рассматривая предметы искусства и диковинки, собранные Алистером за долгие годы.

— Однажды утром после смерти родителей я оказался здесь, — продолжал Эфраим. — В какой-то момент я забрел сюда один. В камине потрескивал огонь, в комнате пахло трубочным табаком и бурбоном. Мне отчаянно хотелось отвлечься. Но в то же время я нуждался в одиночестве. Чтобы подумать. Попытаться почувствовать что-то, кроме потери и гнева.

Еще один раскат грома. Окна сильно завибрировали.

Эфраим постучал пальцем по столу.

— Я бродил по комнате, рассматривал стекло и картины, открывал книги, сидел в кожаных креслах и представлял, что уже вырос, и мне не грозит все то плохое, что случилось. Алистер вошел в тот момент, когда я рассматривал картину с изображением Уильяма. Он не стал ругать меня за то, что я нахожусь в его кабинете. Он налил себе выпить и спросил, что, по моему мнению, означает эта картина. Я ответил, что не имею ни малейшего представления, и никогда не забуду того, что он сказал.

— Что он сказал? — спросила я.

Губы Эфраима скривились в полуулыбке.

— Все, что с тобой происходит, ждет своего часа с начала времен.

Я тупо уставилась на него.

— И что, мне от этого должно стать легче?

Он пожал плечами.

— Спроси Марка Аврелия. Он сказал это первым.

Я вздохнула.

— Значит, мы не можем контролировать свою судьбу?

— Смысл не в этом.

Почувствовав себя спокойнее, я скрестила руки.

— Тогда объясни мне, великий философ.

Он изогнул бровь, затем сделал еще один глоток виски. Резной хрусталь его бокала мерцал в мягком свете свечей.

— Причина и следствие. Каждый раз, когда мы действуем, то меняем будущее. К тому времени, когда мы добираемся до места, цель становится единственным логическим объяснением.

— Это твой косвенный способ сказать, что ты не веришь в проклятия?

Он посмотрел на последнюю порцию янтарной жидкости в своем бокале, прежде чем отпить из него.

— Если бы это было так, то я не позволил бы себе чувствовать себя бессильным перед проклятием.

Снова прогремел гром, только теперь он звучал гораздо дальше.

— Что-то происходит в Дарлинг-Хаусе, — прошептала я. — Дедушка что-то искал. И я должна выяснить, что именно.

— Я знаю, — категорично сказал Эфраим.

Я сглотнула.

— Как много ты знаешь?

— Уитни! — крик Розы прозвучал задыхающимся и взволнованным эхом.

Я быстро встала, чуть не выбив хрустальный бокал из рук Эфраима, и помчалась по коридору, Эфраим за мной.

Мы поднялись по лестнице и завернули за угол, чтобы попасть в спальню Эддисон.

Нетерпеливые голоса мамы и тетушек становились все громче по мере того, как мы приближались.

— Она почти здесь. — Фрэнсис засмеялся. — Еще раз. Еще один, милая, и все закончится.

Я вбежала в комнату и увидела, как Эддисон вздохнула и опустилась на подушки.

Наступила тишина, а затем раздался вопль, тоненький крик, перешедший в раскаты грома. Мои глаза расширились при виде крошечного, корчащегося свертка на руках у Фрэнсиса.

Мне потребовалось мгновение, чтобы обрести голос.

— С ней все в порядке? Они обе в порядке?

— Они идеальны, — усмехнулся Фрэнсис, его голубые глаза светились гордостью.

Тетя Адель была рядом со мной и протягивала Фрэнсису чистое полотенце.

— Я сделала это, — прошептала Эддисон.

Я шагнула к кровати и наклонилась, прижавшись губами к ее соленому лбу.

— Ты сделала это.

Мои пальцы нащупали что-то мягкое под ее подушкой. Это был защитный амулет, который Соломон подарил ей накануне похорон дедушки. Сердце сжалось в груди, и я пробормотала безмолвную благодарственную молитву. С Эддисон все было в порядке. Проклятие не забрало ее.

— Останешься со мной?

Я кивнула и оглянулась на Эфраима, стоявшего у двери.

Он улыбнулся мне — искренней, красивой улыбкой, которая подчеркивала ямочку на его щеке, и глубокую печаль одиночества в его глазах. Кивнув в знак поздравления, он повернулся и исчез в коридоре.