Это было неточно (мой отец любил находить такие «слова-крючки», как он их называл, в телерекламе всяких чудо-лекарств), и я понимал, что Дора не может накормить и напоить всех беженцев, проходящих мимо ее коттеджа. Но я подумал, что, когда она увидит состояние женщины и тот жуткий сверток, который она несет, она будет достаточно растрогана, чтобы помочь этим троим. Тем временем мужчина в сандалиях посмотрел на маленький кусочек кожи и спросил, для чего он нужен.

— За домом той женщины, о которой я говорю, есть магазин, где вы сможете получить за это пару туфель.

— А здесь кто-нибудь хоронит? — спросил человек в сапогах. — Мне нужно похоронить моего сына.

— Не знаю. Я не местный. Спросите у хозяйки красного башмака или на ферме гусиной хозяйки дальше. Мадам, я сожалею о вашей потере.

— Он был хорошим мальчиком, — сказала она, глядя на мертвого ребенка. — Мой Тэм был хорошим мальчиком. Он был прекрасным, когда родился, румяным, как рассвет, но потом на него пала седина. Идите своей дорогой, сэр, а мы пойдем своей.

— Подождите минуту. Пожалуйста, — я открыл свой рюкзак, порылся в нем и нашел две банки сардин «Король Оскар». Протянул им, но они в испуге отстранились. — Нет, все в порядке. Это еда. Сардины. Такие маленькие рыбки. Надо дернуть за кольцо сверху, чтобы достать их, видите? — я постучал по банке.

Двое мужчин посмотрели друг на друга, потом покачали головами. Похоже, они не хотели иметь ничего общего с консервными банками, а женщина вообще плохо понимала, что происходит вокруг.

— Нам нужно спешить дальше, — сказал тот, что в сандалиях. — Что касается тебя, юноша, то ты идешь не в ту сторону.

— Это путь, которым я должен идти, — ответил я.

Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

— Этот путь — смерть.

Они пошли дальше по Городской дороге, поднимая пыль, женщина несла свою ужасную ношу. Почему один из мужчин не забрал у нее ребенка? Я был всего лишь подростком, но думал, что знаю ответ на этот вопрос. Он принадлежал ей, ее Тэм, и она должна была нести его тело столько, сколько сможет.

Думая об этой встрече, я чувствовал себя болваном из-за того, что не предложил им оставшееся печенье, и эгоистом, потому что оставил себе тележку. Так было до тех пор, пока Радар не начала отставать.

Я был слишком погружен в свои мысли, чтобы заметить, когда это произошло, и вы можете удивиться (или нет), узнав, что эти мысли имели мало общего с мрачными прощальными словами человека в сандалиях. Мысль о том, что я могу погибнуть, отправившись в город, не стала для меня большой неожиданностью; мистер Боудич, Дора и Лия каждый по-своему ясно дали это понять. Но в юности легко поверить, что ты будешь исключением — тем, кто победит и получит лавры. В конце концов, кто забил победный тачдаун в Индюшачьем кубке? Кто разоружил Кристофера Полли? Я был как раз в том возрасте, когда верят, что быстрая реакция и разумная осторожность могут преодолеть большинство препятствий.

Я думал о языке, на котором мы говорили. То, что я услышал, было не совсем современным американским английским, но и не старинным — никаких «о ты», «ужель» и «соблаговолите». Не было это и британским английским из фэнтези на экране IMAX, где все эти хоббиты, эльфы и чародеи говорят как члены парламента. Это был тот английский, который можно прочитать в слегка модернизированной сказке.

И я тоже говорил на нем.

Я сказал, что не могу отдать им свою тележку, потому что мне предстоит долгий путь, а моя собака стара. Если бы я разговаривал с кем-нибудь из Сентри, я бы сказал, что мне далеко идти. Я говорил о «вывеске красного башмака» вместо того, чтобы сказать, что перед домиком висит башмак. И я назвал беременную женщину не «мэм», как сделал бы в моем родном городе, а «мадам», и это прозвучало в моих устах совершенно нормально. Я снова подумал о воронке, заполняющейся звездами. О том, что теперь я одна из тех звезд.

Подумал, что становлюсь частью этой истории.

Я поискал взглядом Радар, но не увидел ее, что неприятно удивило меня. Опустив ручки тележки на дорогу, я оглянулся. Она хромала в двадцати ярдах позади, так быстро, как только могла, со свисающим из уголка пасти языком.

— Господи, девочка, прости меня!

Я отнес ее к тележке, убедившись, что мои руки переплетены под ее животом и держатся подальше от ее больных задних лап. Снова дал ей воды из чашки, наклонив ее так, чтобы она могла пить, сколько захочет, потом почесал за ушами.

— Почему ты ничего не сказала?

Но нет — эта сказка была другой.

Мы шли дальше, с холма в долину, с долины на холм. Навстречу попадалось все больше беженцев. Некоторые нас сторонились, но двое мужчин, шедших вместе, подошли и встали на цыпочки, чтобы заглянуть в тележку и посмотреть, что там. Радар зарычала на них, но, учитывая ее клокастую шерсть и седую морду, сомневаюсь, что они сильно испугались. Револьвер на моем бедре пугал их куда больше. У них была обувь, поэтому я не стал отдавать им последний жетон. Не думаю, что предложил бы им остановиться у Доры, даже если бы они были босиком. И я не дал им никакой еды. По пути были поля, на которых они могли бы найти съестное, если как следует проголодаются.

— Если ты идешь в Прибрежье, парень, то поворачивай назад. Серость пришла и туда.

— Спасибо за…, — слово «информация» не выговаривалось. — Спасибо, что сказал, — я взялся за ручки тележки, но не спускал с них глаз, чтобы убедиться, что они не нападут сзади.

Около полудня мы дошли до болота, которое залило дорогу жидкой грязью. Я напряг спину и приналег на ручки тележки, пока это место не осталось позади. Тележка с Радар на борту была не намного тяжелее, чем без нее, и это сказало мне больше, чем я хотел знать.

Как только мы снова очутились на сухой земле, я затормозил в тени чего-то похожего на большой дуб в Кавана-парке. В одном из свертков, которые упаковала Дора, оказалась жареная крольчатина, и я поделился ею с Радар — точнее, попытался это сделать. Она кое-как сжевала два куска, а третий уронила между передними лапами и посмотрела на меня извиняющимся взглядом. Даже в тени я мог видеть, что ее глаза снова начали слезиться. Мне пришло в голову, что она заразилась тем, что было вокруг — серостью, — но я отверг эту идею. Это была просто старость, вот и всё. Трудно было сказать, сколько времени у нее осталось, но я думал, что немного.

Пока мы ели, дорогу перебежали еще несколько кроликов громадного размера. Пара сверчков, примерно вдвое больше тех, к которым я привык, проворно проскакали неподалеку на задних лапках. Я был поражен тем, как высоко они прыгают. Ястреб — обычного размера — спикировал вниз и попытался схватить одного из них, но сверчок увернулся и скрылся в траве, окаймлявшей лес. Радар с интересом наблюдала за этим парадом дикой природы, но не поднималась на ноги, не говоря уже о том, чтобы броситься в погоню.

Я отпил немного чая, который был сладким и вкусным. Мне пришлось остановиться после нескольких глотков — Бог знает, когда я смогу пополнить запасы.

— Поехали, девочка. Хочу поскорее попасть к дядюшке. Мысль о том, чтобы разбить лагерь рядом с этими лесами, не приводит меня в восторг.

Я посадил ее в тележку и остановился, увидев буквы АБ, написанные на дубе выцветшей красной краской. Знание того, что мистер Боудич был здесь до меня, заставило меня почувствовать себя лучше. Как будто он не совсем исчез.

Была уже середина дня. День выдался достаточно теплым, чтобы я хорошенько вспотел. Некоторое время мы не видели никаких беженцев, но когда достигли возвышения — длинного, но слишком пологого, чтобы его можно было назвать холмом, — я услышал позади себя какие-то звуки. Радар подошла к передней части тележки и села, положив лапы на край и подняв уши. Остановившись, я услышал впереди то, что могло быть слабым пыхтящим смехом. Я снова двинулся вперед, но недалеко от гребня снова остановился, прислушиваясь.