— Я думаю, ты должен, — сказал я. — По крайней мере, один раз. — Потому что Эмпис на самом деле был не очень похож на Ксанф. В книгах Пирса Энтони не было ни Глуби Малейн, ни Гогмагога.

Мы отправились туда неделю спустя — принц, который больше не был принцем, и мистер Джордж Рид из «Страховой конторы Рида». Я провел ту неделю дома, питаясь старой доброй американской едой, спал в старой доброй американской кровати и отвечал на вопросы старых добрых американских копов. Не говоря уже о вопросах дяди Боба, Линди Франклина, Энди Чена, разных школьных администраторов и даже миссис Ричленд, нашей любопытной Варвары. К тому времени мой отец уже увидел ведро с золотом. Еще я показал ему маленький свет, который он осмотрел с большим интересом.

Хотите услышать историю, которую я придумал с помощью своего отца — который, как вы помните, был крутым страховым расследователем, знающим множество ловушек, в которые попадают лжецы, а значит, и способы их избежать? Вероятно, так и есть, но я просто скажу, что важную роль в ней сыграла амнезия с добавлением того, что собака мистера Боудича умерла в Чикаго до того, как я попал в беду, которую не могу вспомнить (хотя, кажется, помню, как меня ударили по голове). Собака, которая сейчас живет у нас с папой, — Радар II. Бьюсь об заклад, что мистеру Боудичу, который вернулся в Сентри как свой родной сын, это бы понравилось. Билл Гарриман, репортер из «Уикли Сан», попросил меня об интервью (должно быть, у него был разговор с одним из копов), но я отказался. Огласка была последним, в чем я нуждался.

Вам интересно, что случилось с Кристофером Полли, мерзким маленьким Румпельштильцхеном, который хотел убить меня и украсть сокровище мистера Боудича? Я так и сделал, и поиск в «Гугл» выдал мне ответ.

Если вы помните начало моей истории, то, возможно, помните и то, как я боялся, что мы с отцом окажемся бездомными и будем спать под эстакадой со всеми нашими пожитками, сложенными в тележку для покупок. С нами этого не случилось, зато случилось с Полли (хотя насчет тележки не уверен). Полиция обнаружила его тело под эстакадой в Скоки, соединяющей три штата. Ему нанесли несколько ножевых ранений. Хотя у него не было при себе ни бумажника, ни водительского удостоверения, его отпечатки пальцев нашлись в досье — часть длинного списка арестов, восходящего к подростковому возрасту. В новостной статье цитировался капитан полиции Скоки Брайан Бейкер, который сказал, что жертва не могла защитить себя, потому что у нее были сломаны оба запястья.

Я говорил себе, что Полли, возможно, не пережил бы нападения в любом случае — сил у него было немного, а пистолет у него я отобрал, — но не мог быть в этом уверен. Не могу я быть уверен и в том, что мотивом его убийства была добыча, взятая при ограблении ювелирного магазина. Неужели он рассказал об этом не тому человеку, пытаясь продать ее, и заплатил за это своей жизнью? Я не знаю, не могу знать, но в глубине души уверен в этом. Меньше я уверен, что он умер в то же самое время, когда Красная Молли отбросила Питеркина со своего пути с такой силой, что разорвала этого мерзкого карлика пополам, но думаю, что, возможно, так оно и было.

Я могу доказывать себе, что Полли сам навлек на себя беду, и это правда, но когда я думаю о том, как он поднимал свои бессильные руки, чтобы отразить удары ножом того человека, кто стоял над ним на коленях в заваленном мусором проходе под эстакадой, то не могу избавиться от чувства жалости и стыда. Вы можете сказать, что у меня нет причин испытывать стыд, что я сделал то, что должен был сделать, чтобы спасти свою жизнь и тайну сарая, но стыд подобен смеху — и вдохновению. Он не стучится.

В субботу после того, как я вернулся домой, со Скалистых гор налетела сильная снежная буря. Мы с отцом добрались до дома мистера Боудича — я был в ботинках, которые не сводили ноги судорогой, — и обошли его сзади. Папа с неодобрением посмотрел на разбитую стену сарая.

— Это надо будет починить.

— Я знаю, но это был единственный способ, которым я мог выбраться, после того как Энди запер дверь на замок.

Во внутреннем освещении не было необходимости, потому что у нас было два фонарика. Радар мы оставили дома. Как только мы вышли из туннеля, она направилась бы прямиком к Дому обуви, а я не хотел видеть Дору. Не хотел видеть никого из тех, с кем общался там в свое время. Я просто хотел убедить своего отца, что другой мир реален, а потом уйти. Было и кое — что еще, странное и, вероятно, эгоистичное: я не хотел слышать, как мой отец говорит по-эмписарски. Это было только моим.

Мы спустились по винтовой лестнице, я шел впереди. Мой отец продолжал говорить, что не может в это поверить, просто не может поверить. Оставалось молить Бога, чтобы я не подтолкнул его к психическому срыву, но, учитывая ставки, я чувствовал, что у меня не было выбора.

Я все еще чувствую то же самое.

В туннеле я велел ему светить фонариком на каменный пол.

— Потому что тут летучие мыши. Большие. Я не хочу, чтобы они летали вокруг нас. Кроме того, мы собираемся подойти к месту, где ты можешь почувствовать головокружение, почти как при выходе из тела. Это точка перехода.

— Кто это сделал? — тихо спросил он. — Господи Иисусе, Чарли, кто это сделал?

— С таким же успехом ты мог бы спросить, кто сотворил мир.

Наш и другие. Я уверен, что есть и другие, может быть, их столько же, сколько звезд на небе. Мы чувствуем их. Они прикасаются к нам во многих старых сказках.

Мы подошли к переходу, и он чуть не упал, но я был наготове и удержал его за талию.

— Может быть, нам стоит вернуться? — спросил он. — У меня бурлит в животе.

— Осталось совсем немного. Видишь впереди свет?

Мы подошли к виноградным лозам. Я раздвинул их, и мы вышли в Эмпис, увидев безоблачное голубое небо над нами и дом Доры внизу на холме. На ее перекрещивающихся веревках не было обуви, но рядом с Королевской дорогой паслась лошадь. Расстояние было слишком большим, чтобы понять наверняка, но я почти уверен, что узнал эту лошадь — а почему бы и нет? Королеве больше не нужна была Фалада, чтобы говорить за нее, а город — не место для лошади.

Мой отец оглядывался по сторонам, широко раскрыв глаза и разинув рот. Сверчки — не красные — прыгали в траве.

— Боже мой, они такие большие!

— Ты бы видел кроликов, — сказал я. — Сядь, папа. — «Прежде чем ты упадешь», но этого я не стал добавлять.

Мы сели. Я дал ему немного времени, чтобы он осмыслил происходящее. Он спросил, как может быть небо под землей. Я сказал ему, что не знаю. Он спросил, почему здесь так много бабочек и все они монархи, и я снова ответил, что не знаю.

Он указал на дом Доры:

— Кто живет там, внизу?

— Это Дора. Я не знаю ее фамилии.

— Она дома? Мы можем ее увидеть?

— Я привел тебя сюда не для того, чтобы ты встретился с Дорой, папа. Я привел тебя, чтобы ты знал, что это реально, и мы никогда больше сюда не придем. Никто из нашего мира не должен знать об этом. Это было бы катастрофой.

— Судя по тому, что мы сделали со многими коренными народами, не говоря уже о нашем собственном климате, я вынужден с тобой согласиться, — он начал овладевать собой, и это было хорошо. Я боялся отрицания или крайнего возбуждения. — И что ты хочешь сделать, Чарли?

— То, что мистер Боудич должен был сделать много лет назад.

И почему он этого не сделал? Я думаю, из-за солнечных часов. «Зараза зла, что живет в сердце каждого мужчины и женщины», — сказала Лия.

— Ладно, папа. Давай возвращаться.

Он встал, но остановился, чтобы еще раз взглянуть вниз, когда я отвел в сторону виноградные лозы.

— Как тут красиво!

— Теперь да. И пусть так и останется.

Мы должны были защитить Эмпис от нашего мира и защитить наш мир — по крайней мере, попытаться — от Эмписа. Потому что под Эмписом находится мир тьмы, где Гогмагог все еще живет и правит. Возможно, теперь, когда Белла и Арабелла разделили последний губительный поцелуй, он никогда не выберется наружу, но когда дело доходит до таких непостижимых созданий, лучше быть осторожным. По крайней мере, настолько осторожным, насколько возможно.