Каменная боковая стена здесь сменилась панелью из изогнутого стекла длиной не менее тридцати футов. Она была пыльной — как и всё в этом дворце, — но мы могли разглядеть, что находилось внутри, освещенное рядом газовых ламп вверху, прикрытых колпаками, чтобы они действовали как прожекторы. Я заглядывал в хранилище, полное золотых шариков, таких же, как те, что я нашел в сейфе мистера Боудича. Они, должно быть, стоили миллиарды американских долларов. Среди них были небрежно разбросаны драгоценные камни: опалы, жемчуг, изумруды, бриллианты, рубины, сапфиры. У мистера Генриха, старого хромого ювелира, случился бы сердечный приступ.

— Боже мой, — прошептал я.

Эрис, Джая и Йота смотрели на это с интересом, но без особого удивления.

— Я слышал об этом, — сказал Йота. — Это сокровищница, не так ли, миледи? Сокровищница Эмписа?

Лия нетерпеливо кивнула и жестом позвала нас за собой. Она была права, нам нужно было спешить, но я задержался еще на несколько мгновений, наслаждаясь видом этого огромного богатства. Я подумал о своих многочисленных поездках на стадион «Уайт Сокс» и об одном особом воскресенье, когда я увидел игру «Медведей» на «Солдатском поле»[243]. На обоих стадионах были застекленные витрины с памятными вещами, и я подумал, что это может быть что-то похожее: по пути на любые игры или состязания, которые они пришли посмотреть, простые люди могли остановиться и поглазеть на сокровища короны, охраняемые в правление Галлиенов, должно быть, королевской гвардией, а потом Ханой. Я не знал, как мистер Боудич получил к ним доступ, но то, что он взял, с разрешения или без него, было не более чем каплей в море.

Теперь Лия жестикулировала более энергично — обе ее руки так и летали над плечами. Мы поспешили за ней. Я оглянулся назад, думая, что если бы прыгнул в одну из этих куч, то оказался бы по шею в золоте. Потом подумал о царе Мидасе, который умер от голода — согласно легенде, — потому что все, что он пытался съесть, превращалось от его прикосновения в золото.

Дальше по коридору я начал улавливать слабый аромат сосисок, навевавший неприятные воспоминания о Глуби Малейн. Мы подошли к открытым двойным дверям слева. За ними находилась огромная кухня с рядом кирпичных печей, трехконфорочной плитой, вертелами для переворачивания мясных туш и раковинами, достаточно большими, чтобы в них можно было помыться взрослому человеку. Именно здесь готовили еду для толп, собиравшихся на стадионе в дни игр. Дверцы духовок были открыты, конфорки пусты, на вертелах ничего не вращалось, но призрачный аромат сосисок остался. «Никогда больше не съем ни одной, пока жив», — подумал я. Может быть, это касалось и стейков.

Четверо серых мужчин съежились у дальней стены. На них были мешковатые брюки и блузы, похожие на те, что носил Перси, но ни один из них им не был. При виде нас один из этих несчастных поднял свой фартук и закрыл то, что осталось от его лица. Остальные только смотрели на нас, их полустертые черты выражали разную степень смятения и испуга. Я вошел, отмахнувшись от попытки Лии повести меня дальше по коридору. Один за другим члены кухонной команды упали на колени и поднесли ладони ко лбу.

— Не-не, встаньте, — сказал я и был немного встревожен той готовностью, с которой они повиновались. — Я не желаю вам зла, но где Перси? Персиваль? Я знаю, что он был одним из вас.

Они посмотрели друг на друга, потом на меня, потом на мою собаку, потом на Йоту, неуклюже шагавшего рядом со мной. При этом они всячески избегали глядеть на принцессу, которая снова вернулась во дворец, бывший когда-то ее домом. Наконец тот, кто закрывал лицо, отбросил фартук и шагнул вперед. Он весь дрожал. Избавлю вас от его невнятной речи — кое-как мне удалось его понять.

— Ночные солдаты пришли за ним и заключили в свои объятья. Его затрясло, а потом он потерял сознание. Они утащили его прочь. Думаю, он может быть мертв, господин, потому что их прикосновение убивает.

Я это знал, но оно не всегда убивало, иначе я был бы мертв еще несколько недель назад.

— Куда его унесли? — спросил я.

Они покачали головами, но у меня была хорошая мысль, и, если Верховный лорд хотел допросить Перси — Персиваля — он мог быть все еще жив.

Лия тем временем кое-что увидела. Она бросилась через комнату к большому кухонному столу в центре. На нем лежала пачка бумаг, перевязанная бечевкой, и гусиное перо, потемневшее от жира, с испачканным чернилами кончиком. Она схватила то и другое, потом сделала тот же нетерпеливый вращательный жест, который говорил, что нам пора идти. Конечно, она была права, но ей пришлось смириться с небольшой экскурсией в место, которое я уже посещал. Я был в долгу перед Персивалем. Мы все были. И еще я был в долгу перед Келлином, Верховным лордом.

Я задолжал ему расплату, а, как мы все знаем, расплата — та еще сука[244].

Недалеко от кухни коридор заканчивался высокой дверью, обитой массивными железными полосами. На нем была надпись буквами высотой в три фута. Посмотрев в упор, я смог прочитать слова «ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Когда я повернул голову, чтобы взглянуть на это боковым зрением, которого, к сожалению, не было у Кла, слова превратились в путаницу рунических символов — хотя я был уверен, что мои соратники отлично могли их прочитать.

Лия указала на меня. Я подошел к двери и произнес волшебные слова. С дальней стороны с грохотом отодвинулись засовы, и дверь со скрипом открылась.

— Надо было применить это в Малейне, — сказала Эрис. — Ты мог бы избавить нас от многих бедствий.

Я мог бы сказать, что никогда не думал об этом, что было правдой, но это было еще не все.

— Тогда я не был принцем. Я все еще был…

— Был кем? — спросила Джая.

«Еще не превратился, — подумал я. — Глубь Малейн была моим коконом».

Я был избавлен от необходимости закончить фразу. Лия поманила меня вперед одной рукой, а другой потянула за то, что осталось от моей рубашки. Конечно, она была права. Нам нужно было спешить, чтобы остановить апокалипсис.

Коридор за дверью был намного шире и увешан гобеленами, изображавшими все на свете, от пышных королевских свадеб и балов до сцен охоты и пейзажей гор и озер. Особенно мне запомнилось изображение парусного корабля, схваченного в клешни какого-то гигантского подводного ракообразного. Мы прошли не менее полумили, прежде чем достигли двойных дверей высотой не менее десяти футов. На одной половине двери был портрет старика, с шеи до пят облаченного в красную мантию. Его голову венчала корона, которую я видел на голове Губителя Летучих — ошибки быть не могло. На другой половине изображалась куда более молодая женщина, тоже с короной на светлых кудрях.

— Король Ян и королева Кова, — сказала Джая. Ее голос был мягким и благоговейным. — У моей матери была подушка с их лицами. Нам не позволялось даже прикасаться к ней, не говоря уже о том, чтобы положить на нее голову.

Мне не нужно было произносить здесь имя Лии; двери открылись от одного ее прикосновения. Мы вышли на широкий балкон. Помещение внизу казалось необъятным, но трудно было сказать наверняка, поскольку было очень темно. Лия осторожно двинулась влево, скользя в тени, пока почти не скрылась из виду. Я услышал слабый скрипящий звук, за которым последовали запах газа и низкое шипение из темноты над нами и вокруг нас. Потом, сначала по одному, потом по две и по три, кругом вспыхнули газовые лампы. Их в огромном зале было, должно быть, не меньше сотни, но еще больше света давала громадная люстра со множеством рожков. Я знаю, что вы устали читать про все огромное, великолепное и необъятное. Но вам придется привыкнуть, потому что все это именно таким и было — по крайней мере до тех пор, пока мы не добрались до кошмара клаустрофоба, о котором я скоро расскажу.

Лия покрутила маленький вентиль, и газовые лампы засветились ярче. Балкон на самом деле был галереей, на которой стояли стулья с высокими спинками. Под нами был круглый зал с полом из ярко-красных плит. В центре, на чем-то вроде помоста, стояли два трона, один немного больше другого. По залу были расставлены стулья (гораздо более мягкие, чем те, что стояли на балконе) и маленькие диванчики, на каких могла бы уютно устроиться пара влюбленных.