Главный вопрос был связан с местоимением «мы». Записка, конечно, была от Клаудии. Каким-то образом, вероятно, благодаря обонянию Радар и ее врожденному пеленгатору, моя собака нашла дорогу к деревянному дому Клаудии. Это было хорошо, просто замечательно. Но Клаудия жила одна. Она была «я», а не «мы». Присоединился ли к ней Вуди? Может быть, даже Лия верхом на верной Фаладе? Их было бы недостаточно, королевской крови они или не королевской. Но если бы они собрали других, серых людей… может, эта надежда была слишком несбыточной? Наверное, да — хотя если бы они поверили, что я действительно обещанный принц, то, возможно…

Думай, Чарли, думай!

Я думал о стадионе, бывшем когда-то Полем Монархов, а теперь ставшем Полем Элдена. Его не освещало электричество — с этим не мог справиться ветхий генератор, работавший на рабском труде, который показал мне Аарон, — но это делали, по крайней мере во время Честных игр, громадные газовые лампы, установленные по всей окружности стадиона.

У меня была тысяча вопросов и только один клочок бумаги. Не идеальная ситуация, тем более что получить ответ на любой вопрос было крайне маловероятно. Но у меня появилась одна идея, а это лучше, чем ничего. Проблема состояла в том, что это ни за что не сработало бы, если я не смог бы придумать способ обезвредить ночных солдат.

Но если я смогу… и если этот невесть откуда взявшийся красный сверчок, которому я когда-то оказал услугу, вернет сообщение Клаудии…

Я сложил свой единственный драгоценный клочок и аккуратно разорвал его пополам. Потом, очень мелко, написал на одной половине: «Я жив. Ждите, когда следующим вечером загорится свет на Поле Монархов. Приходите, если вас много. Нет, если вас мало». Я хотел подписать записку так же, как она — «Ч.», но потом передумал. В нижней части моего послания, меньшего, чем когда-либо, я написал (не без смущения) «Принц Шарли».

— Иди сюда, — прошептал я сверчку.

Он неподвижно сидел на тюфяке Хейми, суставы его длинных задних ног торчали вверх, как согнутые локти. Я щелкнул пальцами, и он подпрыгнул, приземлившись передо мной. Это выглядело намного ловчее, чем в прошлый раз, когда я его видел. Я легонько толкнул его пальцем, и он послушно лег на бок. Клейкая масса на его брюхе все еще была достаточно липкой, я прилепил к ней записку и сказал:

— Иди. Отнеси мой ответ обратно.

Сверчок встал, но не двинулся с места. Йота смотрел на это, его глаза были такими большими, что, казалось, вот-вот вылезут из орбит.

— Иди, — прошептал я, указав на отверстие над болтающейся газовой лампой. — Возвращайся к Клаудии, — до меня вдруг дошло, что я даю указания сверчку, а потом пришла другая мысль: не схожу ли я с ума?

Он еще мгновение или два смотрел на меня своими серьезными черными глазами, потом повернулся и протиснулся обратно сквозь прутья. Подскочив к стене, ощупал камень передними лапами, словно проверяя его на прочность, а потом легко прыгнул к отверстию и скрылся в нем.

— Что это, черт возьми, такое? — спросил Стукс из соседней камеры.

Я не потрудился ответить. Конечно, он был большим и красным, но если Стукс не видел, что это сверчок, значит, он ослеп.

Дыра в стене была более узкой, чем промежуток между прутьями решетки, но он пролез в нее, и моя записка все еще была при нем. Учитывая, кто мог бы прочитать сообщение, если бы оно упало на пол, это тоже было хорошо. Конечно, не было никакого способа узнать, останется ли записка на месте, пока красный сверчок будет пробираться обратно через все изгибы и повороты, которые привели его сюда. Сумеет ли он отнести записку Клаудии? Но какой другой вариант был у меня — у нас всех?

— Стукс, Глаз. Выслушайте меня и передайте другим. Нам придется подождать до второго раунда, но прежде чем он начнется, мы уберемся отсюда к чертовой матери.

Глаза Стукса загорелись.

— Как?

— Я все еще работаю над этим. А теперь дайте мне отдохнуть.

Мне нужно было подумать. А еще взглянуть на маленький пучок волос, который прислала Клаудия, и пожалеть, что я не могу погладить собаку, которой он принадлежал. И все же само сознание того, что Радар в безопасности, сняло с моих плеч тяжесть, о которой я даже не подозревал.

— Не понимаю, почему этот красный жук пришел к тебе, — сказал Глаз. — Потому что ты принц?

Я покачал головой.

— Ты знаешь историю о мыши, которая вытащила колючку из лапы льва?

— Нет.

— Потом как-нибудь расскажу. После того, как мы выберемся отсюда.

На следующий день не было ни «игрового времени», ни банкета. Однако был завтрак, и поскольку Перси пришел один, я смог передать ему записку на другой половине бумажки, которую он мне дал. На нем было всего пять слов: «Как выйти из комнаты администрации?» Он не стал читать, просто спрятал клочок куда-то под свою мешковатую рубашку, похожую на платье, и покатил свою тележку дальше по коридору.

Разнесся слух: у принца Чарли есть план побега.

Я надеялся, что если ночные солдаты придут проверить нас — днем это было маловероятно, но могло случиться, — они не заметят у своих гладиаторов прилива энергии и настороженности. Вряд ли они смогли бы это сделать; большинство из них, как мне показалось, были довольно туповаты. Но Аарон не был тупым, как и Верховный лорд.

В любом случае, жребий был брошен — правда при условии, что сверчок Джемини[236] вернет мою записку Клаудии. Когда наступит второй раунд, последние наследники Галлиена могут появиться у ворот заколдованного города с отрядом серых людей. Если бы мы смогли выбраться отсюда и присоединиться к ним, появился бы шанс освободиться, а может даже свергнуть существо, которое захватило власть и прокляло некогда процветающую страну Эмпис.

Я думал, что хочу на свободу. Мне не хотелось умирать в этой сырой камере или на арене ради удовольствия Элдена и его подхалимов, не хотел я и того, чтобы умер еще кто-нибудь из моих товарищей по заключению. Нас осталось всего пятнадцать. Как я понял, Галли был еще жив, пока продолжался банкет. Двое серых людей унесли его после завтрака на следующее утро под присмотром ночного солдата, которого звали Леммил, или Ламмел, или, может быть, даже Лемюэль. Для меня это не имело никакого значения. Я хотел убить его.

Хотел убить их всех.

— Если правда есть способ справиться с ночными солдатами, тебе лучше придумать его поскорее, Принси, — сказал Аммит после того, как Галли унесли. — Не знаю насчет Губителя Летучих, но эта его сучка, эта Петра, не захочет долго ждать еще одного смертоубийства. Ее это заводит.

«Заводит» было не совсем тем, что он сказал, но очень походило на правду.

На ужин вечером после банкета были куски полусырой свинины. От одного взгляда на нее меня чуть не вывернуло, и я уже хотел выбросить свой кусок в отхожее место. Хорошо, что я этого не сделал, потому что внутри была еще одна записка Перси, написанная тем же бисерным почерком грамотея: «Отодвиньте высокий шкаф. Там дверь. Она может быть заперта. Уничтожьте это. Готовый служить вам Персиваль».

Мне хотелось большего, но пришлось удовольствоваться этим. И вообще все это имело бы значение только в том случае, если бы мы могли добраться до комнаты администрации. Мы смогли бы справиться с гибкими хлыстами, если бы справились с сиянием, окружавшим наших охранников. Но допустим, что мы это сделали.

Могли бы мы убить их, если они были уже мертвы?

Я с ужасом ждал завтрака на следующий день, зная, что если Перси принесет сосиски, то второй раунд состоится прежде, чем у меня появится хоть какое-то представление о том, что делать с этими синими парнями. Но нам дали большие оладьи, политые сиропом из каких-то ягод. Я поймал свой, съел его, потом воспользовался чашкой с отверстием на дне, чтобы смыть сироп с рук. Йота смотрел на меня сквозь прутья своей камеры и облизывал пальцы, ожидая, когда Перси уйдет.