– Словно я в раю, – шептал он, – так было с Адамом и Евой, любовь моя. Не случайно тебя назвали именно Евой… – он думал о летней хупе в кибуце, об усеянном крупными звездами небе, о балдахине белого шелка:

– Столы вынесут на улицу, так всегда делают на свадьбах. Тетя Дебора прилетит из Америки с младшими. Она поведет Еву к хупе, а я пойду с дядей Авраамом… – Иосиф все решил:

– Ева закончит Еврейский Университет, она будет работать в госпитале кибуца, возиться с нашими малышами… – он забыл о Михаэле Леви:

– Ничего не случилось, – сказал себе Иосиф, – он мной больше не интересуется, а сейчас я женюсь. У дяди Авраама появятся внуки, он обрадуется… – Иосиф понял, что смутно помнит даже самого Рауффа:

– Ева меня околдовала, – усмехнулся он, – видимо, это вовсе не сказки насчет того, что и она, и ее мать не такие, как все. Я еще никогда этого не чувствовал. Поверить не могу, она моя, до конца наших дней… – он позвал из-за занавески:

– Сейчас сварю кофе, любовь моя… – что-то зашуршало, Иосиф отдернул пластик:

– Не обязательно одеваться, – весело сказал он, – скоро я сниму с тебя этот наряд… – в марокканском платке и рубахе она казалась местной женщиной:

– Только у нее светлые глаза. Она выше покойной мамы, почти мне вровень… – кузина успела надеть сандалии и вскинуть на плечо сумку:

– Мне надо вернуться к Джону, – деловито сказала она, – пациент прежде всего. Надеюсь, у тебя все получится… – она повела изящной рукой за окно, – удачи тебе, Иосиф. Увидимся… – он встал у Евы на дороге:

– Подожди. Ты должна улететь из с дядей Авраамом из Эс-Сувейры в Израиль… – девушка пожала плечами:

– Зачем? Меня ждет Маргарита в Леопольдвиле… – кое-как перехватив чашки, Иосиф взял ее за руку:

– Затем, что я тебя люблю, Ева. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я вернусь оттуда… – он тоже махнул за окно, – и мы пойдем под хупу. Ты доучишься в Израиле, станешь врачом в нашем кибуце… – она отняла ладонь. Серо-синие глаза блеснули знакомым Иосифу холодом:

– Дядя Меир так смотрел иногда… – ему стало неуютно:

– Я занимаюсь эпидемиологией, – отчеканила Ева, – и не собираюсь менять специализацию, это первое. Я не могу подвести Маргариту или врачей в Бомбее, куда я поеду после выпуска. Это второе. И я тебя не люблю, – она кивнула в сторону разоренной кровати, – не придавай такого большого значения этим вещам. Сейчас новый век, Иосиф, смотри на жизнь проще…

Хлопнула дверь. Он услышал стук ее сандалий на лестнице. Ветер с моря взвил занавеску. Иосиф высунулся в окно, но ее покрытая платком голова исчезла среди базарной толчеи. Опустив руки с чашками, он присел на кровать. В опустевшей комнате пахло мускусом и солью, с улицы донесся крик муэдзина. Пошарив по сбившемуся одеялу, найдя сигареты, он выпустил чашку. Раздался громкий треск, Иосиф едва не наступил босой ногой на осколок.

Чертыхнувшись, он глубоко затянулся сигаретой: «Все равно, она будет моей. Ничто и никто мне не помешает, обещаю».

Жестяная крыша барака на краю взлетного поля гремела под пустынным ветром.

Аэропорт Анфа помещался в шести километрах от окраины Касабланки, на каменистой равнине. Вылезая из такси, Иосиф вскинул голову. Среди колючих, ярких звезд неслись рваные обрывки облаков. Он заставлял себя не думать о Еве, но все было тщетно:

– Она говорила, что в особняке есть терраса на крыше. Может быть, она сейчас тоже смотрит в небо… – капитан Кардозо заставил себя собраться. Достав из багажника такси саквояж, он забросил за спину вещевой мешок, —

– Она станет моей, в этом сомнений нет. Если я призову к ответу Рауффа, убийцу ее матери, я вернусь к ней не с пустыми руками. Значит, именно так и случится… – он подумал, что Ева скоро окажется в Эс-Сувейре:

– Она сама поведет машину. Она не пустит за руль Джона, с недавней травмой. Здесь всего четыреста километров, четыре часа дороги, если по прямой… – Ева упомянула, что они поедут более дальним путем:

– Дядя Авраам так посоветовал. На прибрежном шоссе есть заправки и кафе, а прямая дорога ведет через пустыню. Но здесь безопасно, беглые нацисты не станут болтаться так близко к Европе…

Рауфф, по мнению Иосифа, должен был отправиться на юг. Ему оставалось выяснить, куда и как улетел сеньор Вольдемар Гутьеррес:

– Он чувствует себя в безопасности, – Иосиф курил у освещенного входа в барак, – он наверняка явился сюда с чилийским паспортом… – Иосифа пользовался французскими документами. В тель-авивском здании Моссада имелась целая комната с оцинкованными ящиками, где хранились паспорта, метрики, свидетельства о браке и даже семейные фото для портмоне агентов:

– Я холостяк, уроженец Парижа, мне двадцать шесть лет… – сигарета рассыпалась брызгами искр, – я служил в армии, а теперь решил попытать счастья в Африке… – в бараке пахло старыми окурками и горьким кофе. Аэропорт во время войны обслуживал транспортные рейсы союзников из Северной Америки:

– Полосу показывали в «Касабланке», – вспомнил Иосиф, – но теперь аэропорт закрывается… – после обретения независимости Марокко потребовало у американцев вывести военные базы с территории королевства. На совещании в Тель-Авиве говорили, что король Хасан недоволен вторжением США в Ливан:

– Ливан должны контролировать западные державы, – услышал Иосиф голос Коротышки, – иначе мы всегда будем рисковать ножом в спине… – американцы пока перегоняли свои Б-52 в Испанию:

– Где правит Франко, но США на это не обращает внимания, – усмехнулся Иосиф, – им важнее, чтобы СССР находился в зоне действия их бомбардировщиков… – бывшая база американцев стала новым гражданским аэропортом Касабланки.

Осмотревшись, Иосиф направился к выходу на летное поле. Как он и предполагал, об охране здесь никто не заботился. Пара десятков долларов, переданные грузчикам, снабдили его описанием пассажира частного самолета, покинувшего сегодня Касабланку. Он стоял с чашкой кофе у облепленной яркими плакатами будочки кассы:

– Машина пришла из Цюриха и ушла в Банги, в Центральноафриканскую Республику… – Иосиф повертел свой билет в столицу Ганы, Аккру, – мне надо лететь за ним, то есть за ними…

Цюрих его не удивил. В Цюрихе, вернее, где-то в Швейцарии, обретался уважаемый делец, богатый человек, господин Ритберг фон Теттау. Получив сведения из Лондона, Коротышка заметил:

– Никто не собирается кричать о нем на весь мир. Нельзя спугнуть, – он скривился, – палача еврейского народа. Он должен вслед за Эйхманом, есть на скамью подсудимых… – даже между собой они не упоминали настоящего имени господина Ритберга фон Теттау:

– Максимилиан фон Рабе, – Иосиф изучал расписание рейсов, – правая рука рейхсфюрера СС Гиммлера. Досье на него занимает несколько томов, в Нюрнберге его приговорили к смертной казни. Подумать только, что Маргарита его видела в Конго… – он передернулся, – но ведь и мы видели, детьми… – по фотографии в досье Иосиф узнал эсэсовца, приезжавшего в сиротский приют Мон-Сен-Мартена:

– Дядя Виллем велел Маргарите бежать, она затаилась в курятнике. Потом ее спасли шахтеры и дядя Эмиль. Но сейчас фон Рабе выглядит совсем по-другому. Я уверен, что у него есть еще с десяток паспортов… – по словам грузчиков, кроме Рауффа, на борту самолета был еще и подросток:

– У Рауффа только дочь, Клара, – о девочке они знали из донесений Шмуэля, – интересно, что это за парень, прилетевший из Цюриха? Если он сын фон Рабе, его, как и отца, надо пристрелить, словно бешеную собаку. У таких, как фон Рабе, не может быть детей. Любое его потомство надо убивать на месте…

Припечатав подошвой окурок, Иосиф встал в конец маленькой очереди. Согласно расписанию, рейс на Банги уходил рано утром:

– На месте разберусь, что делать… – он засунул руки в карманы потрепанной куртки, – Коротышка знает, что от меня не стоит ждать связи в ближайшие месяцы. И она… Ева, тоже не ждет от меня письма или звонка… – Иосиф упрямо сжал кулак:

– Все равно, я напишу и позвоню. Я добьюсь ее. Пусть, как праотцу Яакову, мне придется потратить на это семь лет. Они тоже пройдут, как несколько дней, потому что я люблю ее…