– Я сейчас, дядя Вальтер, только в туалет схожу… – отодвинув тканую занавесь, Адольф шмыгнул в полутемный коридор.

– Из всех забегаловок этого мира она зашла именно в мою… – Иосиф наклонил бутылку. Шампанское запенилось в антикварном хрустальном бокале. Ее тяжелые волосы растрепались, после быстрого танца, пурпурный шелк облегал небольшую грудь. В тусклом свете запыленных люстр мерцали серо-синие глаза:

– Я ее видел девчонкой, когда дядя Меир еще был жив, – понял Иосиф, – шесть лет назад. Тогда вся семья собралась на бар-мицву Аарона… – кузена, служащего в особом подразделении, отпускали на шабаты нечасто. Встречаясь с ним в Кирьят Анавим, Иосиф избегал упоминать о проверке, устроенной кузену сослуживцами из засекреченного диверсионного отряда:

– Проверку он прошел, но присоединяться к нам отказался, – Иосиф примерно представлял себе испытание Аарона, – но так лучше. Совестливые люди в нашем деле надолго не задерживаются… – в темных глазах кузена залегла давняя тоска. Аарон Горовиц выглядел старше своих лет:

– Из-за бороды, – хмыкнул Иосиф, – но он ее скоро сбреет. Он демобилизуется и уедет в Америку, сидеть у материнской юбки, помощником раввина на Манхэттене. С его деньгами он в Израиле не останется, зачем ему прозябать на баклажанах? У нас даже телевизоров пока нет… – кроме того, служба в армии закрыла кузену дорогу в Меа Шеарим:

– Никто из соблюдающих девушек за него замуж не выйдет. Кстати о девушках, Хана сейчас на Манхэттене, то есть в Гарлеме… – Иосиф помнил ее беспомощное, пьяное лепетание, черные волосы, упавшие на лицо, запах водки и травки:

– Но она заводная девчонка, не снулая рыба, как некоторые… – он понял, что не может подумать так о кузине Еве. Он вообще мало о чем мог сейчас думать:

– Я удачно зашел на огонек, – поздравил себя Иосиф, – они с Джоном едут в Эс-Сувейру, куда мне не надо… – в Эс-Сувейре обретался отчим с Фридой, – но никто не мешает нам задержаться в Касабланке… – он легко мог поменять свой билет на экватор. Отхлебнув шампанского, Ева усмехнулась:

– Ты тоже изменился. Шесть лет назад ты еще служил в армии, Иосиф…

Она помнила долговязого, загорелого до черноты, голубоглазого парня, в потрепанной солдатской форме. Глаза у него остались яркими, но Ева заметила тонкие морщинки, убегающие к вискам. Он коротко стриг светлые волосы, на твердом подбородке золотилась едва заметная щетина. Поймав ее взгляд, Иосиф провел рукой по щекам:

– С точки зрения моего задания, так лучше… – на спинке его стула висела походная сумка, – надеюсь, ты понимаешь, что не стоит распространяться о нашей встрече… – она наклонилась над огоньком зажигалки. Темная прядь упала на высокий лоб, красивые губы улыбнулись:

– Даже Джону? Он все равно тебя увидит… – Иосиф оглянулся:

– Я уверен, что он тоже не проболтается… – Фельдшер решил:

– Наверное, он в туалет пошел. Парню шестнадцать лет, мне он не помеха. Будь он хоть трижды герцог, Еве он не нужен. Она еврейка, она любит Израиль. Тем более, она его старше и выше на две головы… – без каблуков кузина оказалась лишь немногим ниже Иосифа. Лаковая туфля качалась на изящной, длинной ступне. Она забросила ногу на ногу, обнажив острое колено:

– Я никогда не ношу шпильки на танцы, иначе меня никто не пригласит… – Ева фыркнула от смеха, – в школе меня дразнили каланчой и жирафом… – Иосиф подлил ей шампанского:

– Но теперь тебя снимает Ричард Аведон… – он подмигнул Еве, – а твои одноклассники последний раз позировали фотографу для выпускного альбома… – ему отчаянно хотелось коснуться нежной кожи в глубоком вырезе платья. Девушка немного покраснела:

– Спасибо. Странно, что ты меня узнал, мы много лет не встречались… – на ее губах блестели капельки шампанского. Иосиф не мог заставить себя достать носовой платок:

– Словно она меня сковала, обездвижила. Что за чушь, никогда такого не было, она просто девчонка… – Иосиф не верил в магию:

– Никакой мистики не существует, – заявлял он приятелям, – нельзя быть материалистом и признавать сказки вроде Каббалы… – взмахнув длинными, чудными ресницами, она облизала губы. Иосиф откашлялся:

– Я бы не мог не узнать тебя, Ева. Тебя нельзя забыть… – он узнал кузину в толпе, еще спускаясь по лестнице в подвальчик:

– Пианист здесь хороший… – зачем-то сказал он, – хотя с покойным Самуилом он не сравнится. Ты, кстати, отлично танцуешь… – кузина пожала обнаженными плечами:

– Я часто хожу на вечеринки. Я слышала записи мистера Авербаха, я… – толпа зашумела. Кто-то крикнул, перекрывая гремящее фортепьяно: «Врача сюда! Человеку плохо!».

Перед глазами Маленького Джона стояла полутьма. В низком коридоре на задах забегаловки, остро пахло пряностями, из большого зала доносилась музыка. Он был уверен, что не ошибся. Голова отчаянно болела, он попытался пошевелиться:

– Я хорошо помню его описание. Тетя Марта давала мне читать показания Маргариты. Это был Адольф, мой младший брат… – Джон не успел раскрыть рта. Высокий, изящный подросток крикнул по-немецки:

– Дядя Вальтер… – Джон поднес руку к виску:

– Прибежал Рауфф. Я попытался выскользнуть в зал, но, кажется, он ударил меня кастетом… – сумеречный коридор рассыпался яркими искрами, голова загудела. Больше в памяти ничего не осталось. Прохладная ладонь легла ему на лоб. Женский голос шепнул:

– Тише, тише. Ты в порядке, но лучше тебе побыть в покое… – Джон с удивлением ощутил, как голова становится легкой:

– Это она, Ева. Она умеет снимать боль… – лицо грело полуденное солнце. Неподалеку щебетали птицы, пахло солью и сухой мятой:

– Ева любит запах, – вспомнил Джон, – она говорила, что ее комната в общежитии словно ботанический сад… – кусты жасмина и роз в особняке тети Клары, казалось, сами тянулись к девушке. Ева улыбалась:

– У меня всегда так случается с растениями и с животными. Пока Аарон жил дома, у нас на балконе гнездились белые голуби. Жаль, что сейчас они улетели…

Коротко застонав, Джон поднял веки.

Он узнал гобеленовый полог старинной кровати, в собственной спальне на королевской вилле. Окно раскрыли в тихое утро, вдалеке шумел океан. Занавески колыхались под свежим ветром. Кузина сидела рядом с его изголовьем. Вчерашнее шелковое платье она сменила на короткие холщовые штаны и просторную рубаху с вышивкой. Девушка свернула в небрежный узел темные волосы. Серо-синие глаза озабочено взглянули на него. Ева убрала ладонь с его лба:

– У тебя легкое сотрясение мозга. Опасности нет, но на пару дней лучше ограничить движения… – Джон скосил глаза вниз. Его переодели в старую рубашку. Ева погладила его по руке:

– Карета скорой помощи предложила отвезти тебя в больницу, но я уверила врача, что на вилле тебе будет лучше. В конце концов, я будущий доктор, я о тебе позабочусь… – юноша облизал пересохшие губы:

– Но мы собирались в Эс-Сувейру… – Ева ободряюще отозвалась:

– Я предупредила дядю Авраама, что мы задержимся на несколько дней. О несчастном случае я им не сказала… – Джон велел себе молчать о брате:

– Не потому, что он родня, а потому, что о нем знает всего несколько человек. Даже Маргарита ни о чем не догадывается, а она видела и Адольфа и фон Рабе… – Джону стоило большого труда произнести имя брата:

– Все считают, что я оступился, в коридоре и ударился головой, – понял он, – но я помню, что Рауфф прибежал на крик Адольфа… – помнил он и то, что в Бомбее Рауфф стрелял в тетю Тессу:

– Ева имеет право знать, что здесь недобитый нацист, убийца ее матери… – Джон, впрочем, сомневался, что Рауфф будет болтаться в Касабланке:

– Он считает, что я больше не опасен, но он не станет рисковать. Папу тоже ударили кастетом, в Венло, в тридцать восьмом году. Он всегда жалел, что тогда он не остановил фон Рабе. Все равно, нельзя молчать, – велел себе Джон, – надо отыскать Рауффа или его следы… – вода в поильнике на антикварном комоде тоже пахла мятой:

– Здесь делают домашний лимонад. Ладно, незачем тянуть время… – откашлявшись, он помолчал: