– Наша сестра была у него в плену и ничего нам не сообщила… – он хмыкнул, – узнаю Маргариту. Она не хотела нас волновать… – Харель почесал нос:

– В плену она оставалась недолго. Она написала заверенный аффидавит, сначала в Африке, потом в Лондоне… – он спрятал фото в конверт, – Каракаль поделилась с нами сведениями… – выяснилось, что, судя по показаниям Маргариты, фон Рабе тоже жив:

– Не зря дядя Мишель отправился в аргентинскую сельву… – Иосиф все вертел книгу, – и тетя Марта с дядей Авраамом вслед за ним. Алмаз отдал ювелиру именно фон Рабе… – отчим сейчас был в Марокко вместе с Фридой, однако Иосифу строго воспрещалось даже подходить к родне. Он со вздохом сунул томик обратно в ящик:

– Впрочем, они в Эс-Сувейре, а меня ждет рейс на юг… – из Касабланки Иосиф, с безукоризненным французским паспортом, улетал в Западную Африку. Аналитики считали, что Шумана стоит искать именно там:

– Он ушел из Конго на португальскую территорию. В тех краях законов нет, как в Южной Америке… – Иосиф шагнул за порог лавки. Нос защекотал знакомый запах пыли и старых книг:

– Словно в «Сфарим Лотус», – он оглядел забитую хламом комнатушку, – где я купил Хеллера… – в сумке Иосифа лежали американские книги: «Уловка-22», «Стальная крыса», «Чужак в чужой стране». Он подумал, что можно подобрать безделушку для Фриды:

– Хотя нет, – решил Иосиф, – неизвестно, когда я вернусь домой. Фрида, наверняка, уедет отсюда не с пустыми руками. Она не преминет прочесать все местные рынки… – Иосиф невольно улыбнулся. Отчим, как и весь кибуц, считал, что он работает в Тель-Авиве, готовясь к защите доктората. Защиту действительно назначили на осень:

– Как у Маргариты… – тканая занавеска заколебалась, – она молодец, в двадцать два года подготовила диссертацию, совсем как он… – рот наполнился мерзкой слюной с привкусом мяты, Иосиф сглотнул:

– Не думай о нем, он труп, мама его убила. Она, наверняка, избавилась от тела. Его скелет гниет в море или его похоронили британцы, как неопознанную жертву преступления. Его больше нет, он не сядет на скамью подсудимых…

Иосиф и не хотел бы видеть отца рядом с Эйхманом, на открытом процессе. Суд только начался, вердикт ожидали в конце года.

Из-за занавески вынырнул старикашка в арабском одеянии. Вежливо поздоровавшись по-французски, Иосиф выгрузил книги из сумки на свободный лоскуток заваленного побрякушками стола. Хозяин лавки поджал морщинистые губы:

– Рынка нет, – пожаловался он, просматривая издания, – сейчас не военное время, союзники сюда больше не ездят. Разве что туристы такое купят… – к американским изданиям Иосиф прибавил книгу на польском языке и томик на испанском. «Солярисом» с ним в Риме поделился брат. Шмуэль не распространялся о пастырских поездках, как их называл отец Кардозо, но Иосиф с отчимом иногда слышал репортажи брата для ватиканского радио:

– Он навещает Польшу, – хмуро сказал профессор Судаков, – пока легальным образом, но я уверен, что скоро коммунисты перекроют кислород католикам… – в Ватикане, кормя Иосифа завтраком, на обительской кухне, брат пожал плечами:

– Я выполняю пастырский долг, мой милый. Отец Войтыла, мой духовник, сотни других священников, несут свою миссию, несмотря на иго коммунизма. Католики должны знать о борьбе с силами зла… – в келье брата стоял учебник русского языка и томик рассказов Чехова:

– Дядя Максим и остальные в Лондоне помогают мне письмами, – смешливо сказал Шмуэль, – теперь я могу не только материться… – он не спросил, куда направляется Иосиф. Сам Фельдшер, конечно, ничего не сказал брату:

– Шмуэль обрадуется, узнав, что Шуман и Барбье понесли заслуженное наказание… – Иосиф принял от продавца серебро, – может быть, нам удастся найти и фон Рабе… – он знал, что Анна Леви тоже прилетела в Марокко:

– Отсюда идет большая алия, – подумал Иосиф, – здесь скоро не останется ни одного европейца или еврея… – он отогнал мысли о Михаэле Леви:

– Хорошо, что он оставил меня в покое. Должно быть, он завел себе кого-то другого… – бывший командир Иосифа прекратил звонить ему и посылать записки. В кибуце они почти не сталкивались:

– Я редко ночую в Кирьят Анавим… – Иосиф на прощанье погладил обложки, – если мы случайно встречаемся, он отводит глаза. Меня его жизнь не интересует, пусть катится на все четыре стороны… – ему было немного жаль расставаться с испанской книгой. Романом писателя из Колумбии его тоже снабдил Шмуэль:

– Маркес получит Нобелевскую премию, – пообещал брат, – вот увидишь… – Иосиф с ним соглашался. Вынырнув в жаркие сумерки, вскинув на плечо опустевшую сумку, он пошел на шум океана:

– Завтра у меня самолет на юг… – Иосиф остановился в дешевом пансионе, – девчонку здесь не подцепишь, но выпить надо. Бары открыты, еще не все французы бежали в метрополию. Я помню, где играл отец Тупицы. Может быть, заведение работает… – над черепичными крышами покачивалась яркая луна, зажигался неон реклам.

Остановившись, Иосиф щелкнул зажигалкой:

– Полковник открыл жестяную банку и обнаружил, что кофе осталось не больше чайной ложечки. Он снял с огня котелок, выплеснул половину воды на земляной пол и принялся скоблить банку, вытряхивая в котелок последние крупинки кофе, смешанные с хлопьями ржавчины… – он устало поморгал:

– Полковнику никто не пишет. У Коротышки есть жена, дочь, внуки, у тети Марты большая семья. Даже у полковника была жена. Я хочу, чтобы у меня было, кого любить, было, куда возвращаться домой…

Глубоко затянувшись «Голуаз», Иосиф зашагал дальше.

Маленькому Джону только прошлым Рождеством стали позволять бокал шампанского.

Выпивку на Ганновер-сквер не прятали. В библиотеке стоял антикварный, времен русского императора Петра, поставец, резной, пожелтевшей кости. Вещь перекочевала в особняк Кроу с Джоном и Полиной:

– Ваш отец, – тетя вздохнула, – перед отъездом нашел шкаф в подвалах замка. Он просил меня присмотреть за поставцом. Это работа холмогорских мастеров, личный подарок императора Петра вашему предку… – в подвалах замка, как думал Джон, хватило бы экспонатов на еще одну галерею Британского Музея. Тетя Марта добавила:

– С поставцом отыскался дневник тогдашнего герцога Экзетера. Он принимал Петра в Англии от имени короны… – в дневнике, связке хрупких листов, разбирался дядя Джованни:

– В поставец, как положено, поставили бутылки, – юноша поймал себя на улыбке, – он не запирается. У тети Марты и дяди Максима все комнаты нараспашку… – тетя Марта не хранила дома никаких рабочих документов. В сейфе, в библиотеке, лежали бумаги по имению и особняку. До совершеннолетия Питера делами «К и К» управлял совет директоров компании:

– Тетя Марта приезжает на заседания вместе с Питером, – вспомнил Джон, – в конторе у нее есть кабинет… – всему особняку было известно, где хранится спиртное, однако, как заметил Питер, они не хотели разочаровывать родителей. Ворон однажды завел разговор о коктейлях. Младший Кроу оборвал двоюродного дядю:

– Мама и Волк нам доверяют, – холодно сказал Питер, – я не собираюсь их обманывать. Подожди еще два года, тебе нальют шампанского, как старшим…

В прокуренном подвальчике с расстроенным пианино никто не интересовался возрастом Джона. У входа висела засиженная мухами афиша знаменитого фильма. Юноша бросил взгляд в сторону открытой в жаркую ночь двери:

– Дядя Эмиль сюда не ездил во время войны, но кажется, что на плакате именно он… – покойный Хамфри Богарт, едва заметно улыбался, надвинув шляпу на бровь. Пианист бренчал что-то похожее на рок, немногие пары танцевали:

– Ева тоже танцует… – Джон залпом выпил полбокала шампанского, – на нее всегда обращают внимание… – кузина отмахивалась:

– Я привыкла. В Нью-Йорке некоторые мужчины рискуют жизнью, пытаясь со мной познакомиться… – Ева рассказала, как прохожий едва не устроил аварию, засмотревшись на нее на пешеходном переходе:

– Таксист начал гудеть, – хихикнула кузина, – тогда парень опомнился… – Джон понял, что в подвальчике мало женщин. Он помнил рассказы отца о службе в Северной Африке: