– Впрочем, Ева такая же… – кузина ловко жарила французские тосты, – она, кажется, вообще ничем этим не интересуется, несмотря на внешность…

Сколов на затылке тяжелые волосы, Ева прикрыла их простой косынкой. Коротковатый ей халат Адели открывал бесконечные, стройные ноги в домашних тапочках. Дверь на кухню приоткрылась. Томас, мяукнув, потерся о белую щиколотку:

– Поклонник мой пришел… – Ева потрепала кота за ушами, – а второй поклонник еще спит… – Маргарита ложкой отсаживала тесто на противень:

– Пауль должен был к тебе привыкнуть, ты вторую неделю в Лондоне… – Ева насыпала корма в миску Томаса:

– У людей с его… – она поискала слово, – проблемами нет чувства времени. Адель и Сабина рассказывали, что он говорит о довоенной Праге, словно все случилось вчера… – за окном кухни плавал рассветный туман. Аарон и Тиква ночевали в маленькой спаленке при садовой мастерской:

– Тетя Клара и дядя Джованни на них не надышатся, – усмехнулась Маргарита, – они ждут внуков. С Лаурой в обители, с карьерами девочек, вряд ли у них появится другая возможность повозиться с малышами… – хупу ставили на Хануку:

– Дядя Эмиль приедет с двойняшками. Тикве исполнится всего семнадцать лет, но они не хотят ждать… – Маргарита внезапно почувствовала тоску:

– Я могла бы сейчас готовиться к венчанию, вместе с Клэр… – Клэр лежала на кладбище в Элизабетвилле. Маргарита изредка получала короткие весточки от кузена. Виллем писал небрежно, делая знакомые ей ошибки. На конвертах стоял штамп Элизабетвилля, но Маргарита сомневалась, что кузен в городе:

– Он может искать алмазы или золото, но зачем ему это… – девушка пожала плечами, – компания процветает, угля в Мон-Сен-Мартене хватит и его внукам… – Маргарита поняла, что не думает о собственных детях:

– Может быть, я останусь незамужней, как женщины, университетские преподаватели. Какой муж согласится поехать за женой в тропическую Африку? Только Джо меня понимал… – разозлившись на себя, она с грохотом задвинула противень в духовку:

– Хватит о нем думать, думай о деле… – после завтрака Маргарита с Евой ехали на семинар в Школу Тропической Медицины. Маргарита делала доклад о сонной болезни:

– Ладно, – сказала себе девушка, – с Виллемом все будет в порядке. Он хочет сам всего добиться, а не просто унаследовать компанию… – зашумела мельница для кофе. С порога раздался недоуменный голос:

– Еще нет семи, зачем вы так рано поднялись… – Лаура, моргая заспанными глазами, куталась в кашемировый халат. Маргарита вручила ей стеганую прихватку:

– В случае, если ты все проспала, за стол сядет десяток человек. Давай, – она кивнула на плиту, – следи за печеньем. Слава Богу, больше никто не постится и Песах закончился…

Ева захрустела куском мацы:

– Кроме меня… – она щедро помазала мацу арахисовым маслом, – но я обойдусь кашей и тостами с маргарином… – Лаура возмутилась:

– Я спустилась, чтобы попить воды. И почему Адель и Сабина не могут… – Маргарита сунула миску из-под теста в раковину:

– Адель отсыпается после концерта, а Сабина две недели не видела мужа… – она почувствовала румянец на щеках, – трудись, будущая послушница. В обители жить, это не сидеть под материнским крылом, там тебе никто завтрак в постель не подаст. Будешь вставать в пять утра на кухонное дежурство… – Лаура поджала красивые губы: «Я работы не боюсь».

Обменявшись выразительным взглядом с Евой, Маргарита стала мыть посуду.

Резную трость черного дерева с рукояткой слоновой кости, прислонили к потертому бархату театрального кресла. На сцене Old Vic пахло пылью. Одинокий луч прожектора высвечивал тоненькую фигурку в просторной рубашке. Она распустила по плечам черные волосы, локоны падали на высокий лоб:

– Вы так были заняты борьбой с самим собою, что просто не замечали, когда люди по мере сил хотели вам помочь. Я знаю, чаще всего люди дьявольски мучают один другого, но иногда им удается разглядеть и понять друг друга, и тогда, если они не безнадежно жестоки, им хочется помочь друг другу всем, чем могут… А теперь – хотите помочь мне…

Аарон, сидящий подле Сабины, крикнул:

– Молодец, но монолог должен звучать с края сцены. Можешь даже спуститься к публике… – он сделал пометку в машинописном тексте у себя на коленях:

– Мистер Уильямс настаивает, что здесь должна звучать мексиканская музыка, маримба и шумовые эффекты, вроде звука грозы… – Аарон взял режиссерский блокнот:

– Это я отмечу отдельно… – «Ночь Игуаны» Теннесси Уильямса одновременно выпускали на Бродвее и в Лондоне. Тиква досрочно сдала экзамены за первый курс в брюссельской консерватории. Еще в Мон-Сен-Мартене Аарон получил телеграмму из Old Vic:

– Меня берут вторым режиссером, – весело сказал он Тикве, – а тебе дадут несколько ролей, пока второго плана… – в «Ночи Игуаны» Тиква играла молоденькую девушку, Шарлотту, но Аарон прогонял с ней и монологи героины, Ханны. Сабина набрасывала в альбоме обстановку захолустного мексиканского пансиона:

– Года через два Тиква дорастет до уровня премьерши, – подумала женщина, – она и сейчас очень хороша… – брат тихонько шепнул:

– Дате блистала бы в этой роли. Жаль, что она в Нью-Йорке, но я уверен, что и там ее ждет успех… – Дате работала в независимых, как их называли на Манхэттене, театрах:

– Пока не на Бродвее, для Бродвея она слишком необычна, – хмыкнул Аарон, – Дате может играть Шекспира или Ибсена, но в современной интерпретации… – ночами они с Тиквой разговаривали о собственном театре:

– Это дело долгое, – задумчиво сказал Аарон, – нам надо сделать себе имя в Британии и Европе. Когда ты закончишь консерваторию… – он поцеловал теплое плечо, – мы подадимся в США. Я найду мистера Миллера, попрошу у него рекомендации для Голливуда… – Тиква удивилась:

– Ты говорил, что не хочешь заниматься кино… – он закинул руки за голову:

– Посмотрим. Если найдется хороший сценарий с ролью для тебя, то я попробую свои силы в этом деле… – Аарон потерся носом о ее щеку:

– Без тебя я никуда не поеду, и ничего делать не буду. Если бы не ты, любовь моя… – он повел рукой в сторону разбросанных по полу спаленки тетрадей, – ничего бы не случилось…

Old Vic, разумеется, не собирался брать в репертуар пьесу неизвестного автора о, как выразился главный режиссер, малоприятных вещах:

– Мистер Майер, – наставительно заметил ментор, – вы хорошо знаете, что публика ходит на имя на афише. Вы пока не мистер Беккет и не мистер Миллер, они могут себе позволить писать о чем угодно. Кафка и все прочее… – заключил режиссер, – слишком печальный материал для пьесы. Люди не хотят видеть на сцене концлагеря…

Через ирландских знакомцев Аарон узнал о пабе неподалеку от метро в Хэмпстеде. Хозяин заведения сдавал зал под спектакли и концерты:

– У меня в обрез, но хватает денег на аренду, – заметил юноша матери и отчиму, – и я надеюсь на кое-какую кассу… – Клара было открыла рот, но заметила упрямый огонек в глазах сына:

– Аарон похож на Людвига, – вздохнула она потом, устроившись рядом с Джованни на потрепанном диване, – он тоже всего добивался сам… – ласковая рука мужа легла ей на плечи:

– Ты хотела предложить ему деньги, – усмехнулся Джованни, – но наш парень с семнадцати лет сам зарабатывает себе на жизнь. Ничего, мы еще увидим, как он получает «Оскара»… – Клара затянулась папироской:

– Хотя бы от оплаты свадьбы он не отказался, но мы все делаем пополам с Эмилем… – она искоса взглянула на мужа:

– Джованни, может быть, ты отговоришь Лауру от ее решения? Девочке всего шестнадцать лет… – муж добродушно отозвался:

– Именно, что шестнадцать. Школа в Честере хорошая, пусть получит аттестат. Уверяю тебя, что после года в обители она не заикнется о монашеских обетах. Это у нее детское, ничего страшного. Она поступит в Кембридж, пойдет по дипломатической линии… – Аарон тоже считал, что на сестру напала подростковая блажь:

– Она хочет доказать, что способна жить одна, – заметил он Тикве, – хотя на ее месте я бы подождал еще год и поехал в Кембридж. Но пусть приучается к труду, хоть и в обители. Дома ее совсем разбаловали, как самую младшую…