— Я прекрасно осведомлена, — ухмыльнулась охотница и натянула капюшон сильнее.

— Первое время будет тяжело привыкнуть к особенностям обращения, а проявление минусов зачастую болезненно, — прошептал Курц, а затем повысил голос: — Левент, хватит дуться! Давай тащи сюда свою обидчивую задницу из-под земли и разрушь дом!

— Еще чего… — Раздалось откуда-то снизу недовольным тоном.

Дилан оказался на крыльце храма, и врата за его спиной шумно закрылись. Множество заинтересованных взглядов устремились к юноше, но он не замечал их, погруженный в собственные мысли. На негнущихся ногах Дилан спустился по широким ступеням, обогнул фонтан и упал на ближайшую скамью. Тяжелый вздох сорвался с губ охотника, и жизнь вокруг снова закипела.

Жители Рейнера обсуждали, что божество не прокляло юного Баретти, а избрало его, грядет новая благоприятная эра для людей и потомков золотых драконов, а малыши, игравшие на площади, теперь ютились вокруг скамьи, чтобы расспросить Дилана. Вопросы звучали наперебой. Кто-то из детишек интересовался, как он попал в храм, если двери невозможно открыть, а другие повторяли: какое оно — святое божество Рейнера?

Дилан, опомнившись, устало улыбнулся и потрепал белокурого мальца по волосам.

— Он — древний великий дракон, знающий обо всем на свете. Он огромен, как храм, его чешуя каменная, но сверкает на свету, а желтые глаза — мудрые и пронзительные. Но… — Дилан сделал паузу, и дети обратились в слух, — он не очень любит шум, поэтому попросил больше не играть у врат.

Малыши подхватили указания, как новую игру, и зашикали, приложив пальчики к губам. Они ловко разбрелись к матерям, призывая тех переговариваться тихонько, ведь великий дракон оберегает их и хочет отдохнуть. Женщины бросали на юношу недоумевающие взгляды, но детскую игру поддержали, рассказывая своим детям, что великий дракон из храма, местное божество, не любит непослушных ребятишек, а одаривает благодатью тех, кто добр с окружающими, усердно учится и помогает взрослым.

Дилан тихо рассмеялся и откинулся на спинку скамьи. Сначала он исчез с собрания на глазах у глав и преемников четырех великих родов, а теперь, посреди ясного дня, вышел из храма, что стало достоянием общественности. Наверняка новость разлетится быстро, как лесной пожар, и верхушка Рейнера не посмеет противостоять наследнику Баретти напрямую.

Однако Дилан не выглядел удовлетворенным. Слова Физхрила кружили в его голове предостережением, и юноша знал, что, получив силу светлого гримуара, обязан следовать воле древних драконов. Физхрил дал уяснить, что не позволит разразиться борьбе за власть внутри Рейнера, ведь это расколет сплотившиеся некогда семьи, обещавшие сражаться с нечестивыми и одновременно оберегать жизни людей. И Дилан не планировал идти по пути кровопролития, но не видел иного пути, чтобы не встать во главе власти. Это был единственный шанс для них с Иларией избежать мучительной разлуки, ведь союз нечестивого и дракона в корне невозможен.

Дилан вдруг уловил тонкое, интуитивное послевкусие воспоминаний, словно уже когда-то задумывался о подобном. Он пытался припомнить, что читал в книгах поместья, пока был заточен, но никаких полезных новостей о возвращении обращенному нечестивому облика человека не обнаружил. Большая часть гримуара пока тоже была незнакома, ведь древние письмена драконов имели иные версии письменности. А Физхрил отказался отвечать на вопрос напрямую, с неохотой выдавив, что подобных прецедентов в прошлом не происходило. Союзы драконов и некоторых рас нечестивых имели место быть в истории, и даже рождалось потомство, но обращение всегда заключалось при обоюдном желании.

И Дилану это не нравилось. Дракон будто перечеркивал его надежды, но в то же время позволял держаться при своих стремлениях. Дилану ничего не оставалось, кроме как надеяться на информацию, хранящуюся у семьи Эстебан и на древние тексты светлого гримуара. Поскольку только Баретти и Эстебан сражались с нечестивыми напрямую и часто покидали стены города-крепости, только в их домах хранилась информация о различных расах, их особенностях жизни, слабостях и способах уничтожения. Кроме того, обращение Иларии — означало ее согласие смириться с участью, отчего чувство вины мучило Дилана еще сильнее. Единственное, что сломило бы волю девушки к успеху, — это прямая угроза жизни ее команды. Жизни сослуживцев охотница ценила сильнее собственной. Дилан не смог повлиять на ее мировоззрение относительно жертвенности.

— Что ты задумал, юнец? — Вновь вспыхнул в голове юноши вопрос дракона.

Дилан вздохнул, смежил веки и задумался. Физхрил злился из-за вероятности борьбы за власть, и позиция эта защищала в первую очередь людей, проживающих в Рейнере. Дилан согласился, потому что не желал втягивать местных в политические распри, тем не менее, став хранителем светлого гримуара, его голос сделался весомее любого из глав четырех великих домов. Однако, стоило главам объединиться, и юноше оставалось лишь терпеть поражение.

— Сейчас юная первая наследница не захочет вернуться в Рейнер — обстоятельства изменились. Даже если она могла бы возвратиться домой.

Дилану очень хотелось спросить, что именно изменилось и как дракон узнал об этом, однако выражение, нетерпящее вопросов, застыло на вытянутой морде и не позволило охотнику заговорить.

— Но еще не все потеряно. Вижу, что вы оба встали на путь своих судеб, поэтому вы обязательно вскоре встретитесь, и лишь от вас двоих зависит, каким будет итог. Повторите ли вы шаги прошлого?

Слова Физхрила звучали отстраненно и безучастно, но, подобно проклятию, вселяли волнение, предчувствие неизбежного.

Дилан ощутил, как сердце замедлило ритм. Нерадужные мысли заселили голову, в красках предоставляя облики возможного будущего, как погибает Илария, а рыцари несанкционированного отряда оказываются выброшены за стены Рейнера безоружными и отчаявшимися. Издав жалобный звук, юноша поморщился из-за яркого солнца, слепившего глаза. В то же мгновение на лицо охотника упала тень, а щеку что-то защекотало.

Дилан с трудом разлепил веки и встретился с ореховыми глазами. Он затаил дыхание и только потом опомнился, что перед ним находилась не Илария. Девушка, неловко улыбаясь, держала ладонь, будто козырек, защищающий от лучей солнца. Светлые волосы свисали водопадом и щекотали кожу охотника.

— Хильда? — выдохнул Дилан с недоумением. Он поднялся со скамьи, а девушка обогнула преграду и встала рядом с собеседником.

— Я думала, что ты задремал, и яркий солнечный свет побеспокоил твой сон, — пробормотала Хильда в оправдание.

— Как ты здесь оказалась?

Дилан задал встречный вопрос, пребывая в растрепанных чувствах. Отчего-то он вспомнил их последнюю встречу, и в груди расползалась злость из-за слов маркиза Диассийского, которая теперь отражалась на его вторую племянницу. Умом Дилан понимал, что ему незачем злиться: Хильда попросту попалась в неподходящее время и место — что тогда, что сейчас, — но чувства были неподконтрольны.

— Я прогуливалась в надежде собрать мысли воедино… — Хильда замолчала. Она выглядела неуверенной и отвела взгляд. — Слышала, что ты вернулся раненым. Как себя чувствуешь?

— Кажется, это не то, что ты хочешь действительно узнать. Или не только… — вставил Дилан равнодушно.

Девушка вздрогнула, но не от холода. Твердый тон удивил ее и вынудил почувствовать себя одинокой, незащищенной и отвергнутой. Стиснув губы, Хильда качнула головой, выражая согласие, а затем сделала шаг навстречу. Не поднимая взгляда, девушка тихо забормотала, словно не желала, чтобы кто-либо услышал ее слова:

— Сегодня проводилось ежемесячное собрание, где, как я ненароком узнала, должны были поднять вопрос о том дне, когда вы… — Хильда запнулась. — Это правда? Иларию обратили и выгнали из Рейнера? И на нее намерены объявить охоту? Что с моей сестрой…

Девушка вскинула голову, прижала руки к груди и от нетерпения приблизилась вплотную. Дилан опешил, в недоумении наблюдая, как с напором действовала Хильда. Несмотря на скромный и задумчивый нрав, Илария всегда затмевала сестру своим умом и рассудительностью, а младшая сестра следовала за ней хвостиком. Всё изменилось, когда первый маркиз Диассийский, отец Иларии и Хильды, погиб, а во главе семьи встал его родной младший брат. Дядя ценил младшую племянницу за покорность и добродушность, свойственные благочестивой леди, а старшую растил в строгости, поскольку та должна была стать следующей главой семьи и переняла военное дело охотников. С течением времени сестры отдалились друг от друга, каждая идя своим путем. Хильда сблизилась с дядей и занялась внутренними делами дома, а Илария сбегала наружу, за стены Рейнера, в погоне за призраком своего отца.