— Ещё Ганс, Белла, Ирма и Иржи, — тот опустил взгляд.

— Кто это сделал?

— Один турецкий террорист, — Свят Вениаминович снова наполнил водой его стакан, — Али Демир.

— А, этот… — юноша поджал губы и откинулся на спинку дивана, чуть прикрыв глаза.

— Эдди, много чего произошло у нас, пока ты был в Шарите́, - произнёс Романов.

— Я два дня провёл среди волшебников, я даже помню, как на них нападали какие-то другие волшебники, — задумчиво улыбнулся Рихтер, — И я помню тебя, ты был снежным барсом, и ты нас всех спас.

— Было дело, — улыбнулся тот, — Прости, не подошёл, не стал тревожить.

— Да не страшно, я всё равно не сильно понимал, что происходит.

— Из Шарите́ многих выписали? — спросил Салтыков, отходя к своему столу.

— Меня, Петерса и ещё парочку людей, но я их не знаю.

— Петерс домой поехал? — спросил Михаил.

— У него мама в Потсдаме, он к ней отправился, чтобы успокоить, — кивнул Эдик, — Сказал, что пару дней точно там хочет пробыт. Но у него тоже всё легко, как у меня. Как я понял, больница решила отправить всех, кого можно, по домам.

Романов с Салтыковым на этих словах хмуро переглянулись, но Рихтер не обратил на это внимание.

— Так, какие у нас планы? — он внимательно посмотрел на руководителя.

— Сперва проститься с нашими, — пробасил тот, — После отправить тебя домой спать. Завтра с утра, если горишь желанием, приезжай, введём тебя в курс дела.

— А на церемонии, думаю, кое-что узнаешь о прошедших двух днях, — мрачно произнёс Михаил.

— Как я понимаю, погибших у нас больше, чем семь? — юноша облизал губы и отпил воды.

— Да, у нас тут война, — Свят Вениаминович взял свою трубку со стола.

— Кстати, а Игнат Кондратьевич?.. — Эдик обвёл взглядом мужчин.

— Он отбыл в Байрсброн, мы обеспечиваем охрану этого городка.

— А, точно, хорошо.

Мужчины рассеянно кивнули и почти синхронно тяжело вздохнули.

**

(19 августа)

Пятнадцать гробов были выстроены в два ряда на плацу базы WarConsulting, четыре были закрыты флагами ФРГ, остальные — русскими. По одну сторону от них выстроились в ряд несколько КАМАЗов, возле которых замерли их водители. А по другую возвышался ряд русских наёмников и гражданских, работников офиса, кто не пострадал в позавчерашней трагедии. Среди этих людей стояли также и Романов с Рихтером.

Летний дождь прекратился, вышло солнце, освещая мокрый асфальт, водные капли на котором искрились и переливались в лучах света. Сбоку от похоронных рядов установили небольшую трибуну для Свята Вениаминовича.

В голове Эдика засела мысль, что если дождь на свадьбе — это к счастью, но что такое дождь на похоронах? Или наоборот, отсутствие его сейчас — это хорошая примета? Хотя, чёрт возьми, какая может быть хорошая примета на церемонии, когда ты навсегда прощаешься с человеком, который вот только недавно был живым и улыбался?

Юноша прокручивал у себя голове последние воспоминания того дня, когда всё случилось. Вон же, во втором ряду лежит Петя, что он там говорил с утра? Нашёл в городе русскоязычный стендап-бар, хотел сходить сегодня. То есть вчера, да. Вроде как он сам даже хотел выступить, но вот уже никогда не сможет.

А вот в первом ряду лежит белокурая Вероника, она собиралась уже завтра лететь с женихом на Кубу. Вчера… Эдди осмотрелся, пытаясь сообразить, присутствует ли тот сейчас здесь, но в рядах на плацу не было видно никого постороннего.

Взгляд Рихтера скользнул по ряду гробов, накрытых российскими флагами, на каждом из них стояла фотография, и вот с одной из них улыбалась Нина. А Эдди вспомнил, как это фото было сделано — они были в лондонском пабе, и вот в ныне обрезанной части кадра, справа от улыбающейся девушки громоздилась колоннада из бутылок. Тогда они смогли выпить всё пиво в баре, а что было потом, сейчас уже не важно. Многое становится неважным, когда смотришь на гроб, накрытый флагом, а в ответ на тебя с фотографии смотрит тот, кто уже никогда из этого гроба не встанет.

— Слушай, а где столько флагов нашли? — Эдди повернулся к Михаилу и улыбнулся.

— Ты не поверишь, нашли магазин с русской атрибутикой, — усмехнулся тот, — Вынесли его подчистую, а оказалось, что они ещё нужны, поехали через полгорода в другой магазин, — он покачал головой, — У нас тут угроза нападения турок, операция по силовой поддержке от любителей прусской истории, а мы флаги бегаем по Берлину ищем и фото распечатываем красивые.

— Главное, чтобы не наши фото, — сухо произнёс Рихтер.

— Это точно, — в тон ему отозвался Романов.

Сбоку от гробов к трибуне подошёл Салтыков. Солнце светило ему в спину, потому в заходящих лучах его фигура казалась тёмным пятном на фоне искрящегося асфальта. Эдик на какое-то мгновение даже задумался, что с этого ракурса была бы отличная фотография, жаль никто не снимает сейчас.

— Коллеги! — начал Свят Вениаминович, окинув взглядом строй, — Не буду говорить много слов, сейчас они ни к чему. Каждый из нас, глядя перед собой, может сказать куда больше и искренней, чем я в этом сухом официальном тексте. Каждый из нас за последние несколько дней потерял коллегу или друга, и каждый из нас должен понимать, что эта потеря не случайна и не напрасна. Как бы глупо и пафосно не прозвучали бы мои слова сейчас, но мы столкнулись с поистине людоедской угрозой для всей нашей страны и нашей цивилизации. И лишь случайность, что это произошло посреди мирной и цивилизованной Европы, а не у нас дома.

Рихтер внимательно смотрел на начальника, не до конца понимая, к чему тот ведёт, никогда ещё Свят Вениаминович не говорил в своих выступлениях о том, зачем погибли люди. Для наёмника ответ на этот вопрос был прост — за деньги.

— Нет оправдания терроризму, нет оправдания фашизму, — продолжал Салтыков, — Но, к сожалению, я не могу сейчас вам сказать, что война закончена и что больше никто не погибнет. Опасность не миновала, мы остаёмся здесь, — он снова оглядел ряды собравшихся, — Мы отправляем наших коллег и друзей, павших в бою с этой угрозой, к их родным и друзьям, но сами остаёмся на передовой. И каждый, да, к сожалению, каждый, должен понимать, что опасность и угроза может прийти в любой момент, и в любой момент времени надо быть готовым к этому. Мы остаёмся здесь, чтобы победить, победить международный террор, а также окончательно раздавить уже было поднявшую голову фашистскую гидру. И я хочу, чтобы каждый из вас знал, ни один из погибших, не покинул этот мир напрасно! Я не могу гарантировать, что уже завтра все ответственные за эти смерти получат по заслугам, но знаю точно — расплата настигнет каждого из причастных.

Рихтер перестал слушать главу WarConsulting и ушёл в свои мысли. Его разум всерьёз захватило беспокойство, что же произошло за два дня, пока он валялся в больнице? Салтыков не был из тех, кто раскидывается людьми, однако же странно было от него слышать увещевание о том, что всё это было не напрасно. Да ни у кого раньше и не возникало таких сомнений, напротив, безусловная вера в то, что начальство не бросит, не оставит и не подставит — всё это никогда не покидало бойцов и служащих компании. Для чего же теперь говорить все эти банальности?

Тем временем Свят Вениаминович закончил говорить, а после бойцы медленно и аккуратно по-очереди погрузили гробы в грузовики. Взревели моторы и колонна двинулась за пределы базы.

Эдди, не глядя на удаляющиеся машины, нашёл Михаила у входа в административный корпус:

— Что имел в виду Свят Вениаминович?

— Ты о чём? — Романов был мрачен, впрочем не сильнее, чем когда Рихтер увидел его в кабинете часом ранее.

— Что это за увещевания, что жертвы были не напрасны?

— Ну, если говорит, значит так нужно, — повёл плечами глава аналитиков.

— Для кого? — Малыш Эдди внимательно посмотрел на него.

— Для тех, кому завтра в бой.

— Я не понимаю, — покачал головой Рихтер.

— Вот многие также не понимают. Я сейчас скажу своё мнение, и оно не то, чтобы непопулярное, просто наши потери несоизмеримы тому, что мы получили.