Второй раз мои розовые очки бьются стеклами внутрь, и, черт, мне также больно, как в первый. Я же вижу, что снова права: вместо того, чтобы говорить со мной, он звонит куда-то, кому-то. Догадываюсь, что кому-то, кто по-настоящему вовлечен в их «план мести». И я смеюсь громко, чтобы не заплакать также громко.

«Вот все, что его волнует …» — так и бьет в голове, пока Макс орет в трубку.

Вижу его в коридоре, сама прижимаюсь спиной к стене, наблюдаю. Он ходит туда-сюда, как тигр в клетке, говорит-говорит-говорит, поглядывает на меня. Зло поглядывает, кидает замечание незримому собеседнику. Что-то вроде…

«Пьяная дура!» — он даже не ко мне обращается…и это меня драконит окончательно.

«Снова разговор, будто меня нет? Извини, не в этот раз, красавчик…»

— Зачем мне что-то говорить? — спрашиваю будто в пустоту, но тут же получаю отклик.

— Что ты сказала?!

Я плавно открываю глаза и наблюдаю прелестную картину, как он стоит в проходе, часто дышит, ноздри дует. Смешной такой…да нет, опасный, это у меня в башке какой-то сдвиг по фазе, видимо…я уже не отличаю, где черное, а где белое. Где шутки еще допустимы, а где надо тормозить…Грани стерты, и я продолжаю издеваться надо львом, теряя пути к отступлению, которые почему-то, кажется мне, везде.

— Интересуюсь, а зачем мне что-то говорить, если ты сам с этим чудно справился, м?

Макс замирает, я же взглядом коротко касаюсь журнала, а потом снова возвращаю ему внимания и пожимаю плечами.

— Она красивая. Еще один вопрос: а зачем тебе все это вообще надо? Не она, конечно же, а все остальное? Твоя будущая жена золотко, ярче тебя самого горит, и тут Лилиана? Или я? Хотя нет. Я это так, сахарозаменитель, но, черт, Лилиана?! Пф…

Молчит, потом тихо отвечает, но снова не мне.

— Да она в говно. Не слышишь что ли?…

Бесит-бесит-бесит. Моя улыбка становится гаже.

— А ты не хочешь узнать, чем дело кончилось? Любопытная история, скажу я тебе…

Снова. Все повторяется снова через буквально пол-секундочки. Я слышу четкий звук шагов, но не успеваю отреагировать и как-то скрыться, потому что он уже передо мной. Хватает за нижнюю челюсть, заставляя посмотреть себе в глаза, а потом приближается и хрипло, низко выдыхает.

— Ты на что намекаешь, сука?

Если честно, то ответа на этот вопрос у меня нет, потому что я ни на что и не намекала. Я просто хотела привлечь внимание к себе и нашей с ним истории, а не на их чертов план. Обидно все же, что этот незаметный факт игнорируется…

— Я ЗАДАЛ ВОПРОС!

Сжимает пальцы сильнее. И для ясности: сильнее, чем когда-либо. Не знаю, возможно просто воспоминания немного потухли, но мне так по крайней мере кажется. Я снова взвизгиваю и пытаюсь оттолкнуть его, а как в стену упираюсь — не сдвинуть.

— Мне больно, отпусти!

— Я СПРОСИЛ…на что ты намекаешь?!

Орет, не обращая внимания, а дальше вдруг делает голос тише даже своего дыхания, почти до шепота опускает ползунок громкости, от чего у меня аж поджилки трясутся. Его взгляд только добавляет «стрема», и я замираю, хмурю слегка брови, цепляясь за его запястье. Мне почти нечем дышать из-за того, как он вдавливает предплечье мне в грудь, а откуда-то из далека я слышу, как повторяется его имя. МАКС-МАКС-МАКС! Понять не могу ничего, да и не пытаюсь. Я смотрю только в эти бешеные глаза, чей хозяин выдает просто потрясающий вопрос.

— Между вами что-то было?

На повестке дня у нас, походу дела, маразм и дерьмовые инсинуации. Мне вдруг так обидно становится и за все сразу: за то, что он толкнул меня так сильно, за то, что хватает, будто я ничтожество, за его отношение ко мне, за обращение, как с половой тряпкой, за то, что он меня…не любит.

«Боже, это так жалко, но…что я могу с собой сделать?» — пищу про себя, а сама молчу. Смотрю только в глаза, умоляю его отмотать назад или хотя бы извиниться за такой унизительный вопрос, но нет. Это не для нас.

Макс отрывает меня от стенки, снова в нее толкает и резко приближается, орет прямо в лицо, как конченный придурок.

— ОТВЕЧАЙ, КОГДА…

И я допускаю свою самую большую ошибку…

— ДА! — ору в ответ, ведомая болью, разочарованием и дикой-дикой обидой, но зато хоть он отступает.

Резко так, будто не хочет больше меня касаться, что обижает только больше. Ошибка начинает раскручиваться и за миг превращается в снежный ком моего фантастического вранья, сказанного так разъяренно, что я в принципе себя не узнаю.

— Было, ясно тебе?! И хочешь услышать кое что еще?! Мне дико понравилось. Мы трахались прямо на этом диване. Жестко. Долго. И не один раз. У него, кстати, член гораздо больше твоего, и пальчики попроворнее будут! Вот тебе и весь секрет! Ты по всем статья похуже него будешь, может поэтому от тебя все бабы к нему и бегут, а?! Да…

Шлепок. Звонкий, сильный, из-за него и вина я не удерживаю равновесие и валюсь с ног. Щеку режет острая боль, и я хватаюсь за нее, а потом смотрю на него снизу вверх. Я настолько шокирована и удивлена случившимся, что не могу и рта раскрыть. Просто. Хлопаю. Глазами. Даже не плачу. Если честно, то до сих пор до конца не понимаю, что произошло. Меня никогда не били даже в детстве, поэтому такой опыт для меня своеобразный дебют, только вот он не приносит волнительного чувства одухотворения — мне по-настоящему страшно. Макс еле дышит, сжимает кулаки, его глаза полностью застелены пеленой ярости, я это понимаю прекрасно, поэтому боюсь даже пошевелиться. Мне кажется, что это еще не конец, кажется, что сейчас он сорвется окончательно и исполнит свою угрозу, но вместо того Макс разворачивается. Я благодарю Бога за то, что он резко поднимает телефон с пола и чеканит шаг дальше, а за хлопок входной дверью благодарю втройне.

Но потом приходит понимание — Он. Меня. Ударил.

18; Январь

Развитие произошло внезапно. На четвертую ночь одиночества, когда я уже легла спать, в какой-то момент настольная лампа включается. Вскакиваю резко. Макс, словно и не замечая этого, снимает пиджак, закатывает рукава своей идеально отглаженной, белой рубашки, прежде вытащив яркие запонки. Неизвестность пугает, его настрой тоже. Макс усаживается в кресло молча, достает сигареты и чиркает зажигалкой, выпуская через миг облако дыма, хотя знает, как меня бесит, когда он тут курит. Тем не менее курит и делает это специально, я по глазам вижу. Они яростные, но холодные, не предвещающие ничего хорошего для меня…

— Пожалуйста… — бормочу еле слышно, — Я…я соврала. Не было ничего…И я ничего не сказала о вас. Я не сказала…он и не спрашивал…Его цель. Она в другом. Он. Про нас и все. Это все…

— Он тебя касался?

Спрашивает тихо, но это не значит, что спокойно. Это даже хуже, если честно, чем когда он орет — там я хотя бы знаю, чего ожидать, а когда он вот такой обманчиво спокойный, как сейчас, когда холодный, когда в маске — он абсолютная загадка. Пугающая такая…опасная.

«Врать не вариант. Поймет, потом не докажу ничего. А он почувствует ложь…надо признаваться…»

— Да, — выдыхаю почти неслышно, — Обнял. Успокаивал. Я толкнула. Сказал, что подождет. И что я знаю, где искать. Его. Это все, больше ничего не было.

Я не знаю, чего ожидать, поэтому слежу за каждым даже минимальным его движением, но Макс не делает ничего. Он только отворачивает голову к окну, а пальцем постукивает по сигарете, словно ведет какую-то свою игру, правила которой понятны ему одному…

— Завтра все вино отсюда вывезут.

Встает, не давая мне возможности в полной мере осознать услышанное, засовывает руки в карманы, а потом тихо велит, словно не замечая и того, как я вжимаюсь в спинку кровати.

— Встань.

— Не хочу.

— Мне плевать. Встань и подойди. Говорю во второй раз, третьего тебе лучше не выпрашивать.

Тон серьезный — он шутить не настроен. Мне лучше подчиниться. Неловко вылезаю из под одеяла, жмусь, нехотя подхожу ближе. Нас разделяет всего шаг, и благо пока расстояние никто не собирается сокращать — это плюс. Или лишь растягивание удовольствия?